И вдруг она всхлипывает и начинает плакать. Она плачет громко, в голос, она причитает, словно, старушка, она падает мне на грудь, я не знаю, что с ней делать, никогда я не видел ее такой, я глажу ее плечи, спину, голову, это совсем не те ласки, что три минуты назад, а она все плачет и плачет.
- Я боюсь, неужели ты не понимаешь, у меня еще никого не было, вдруг я забеременею, отец убьет меня, а ты меня бросишь, как бросил Лидку, кто я тогда, ты хочешь, чтоб я пошла по рукам, если бы ты меня любил, ты этого бы не требовал, ты бы жалел меня, берег, зная, что я еще ни с кем...
Она продолжает обвинять меня, а сама все плачет и плачет, а я молчу и молчу.
- Что ты молчишь? - спрашивает она вдруг, продолжая всхлипывать.
- А что говорить? Не хочешь - как хочешь. Я думал, что после этого мы станем ближе. А чтоб не забеременеть, есть масса способов. Ты хочешь сохранить себя до свадьбы, так твой жених этого, может, и не оценит. Скажет, что же тобой никто не интересовался, что ли? А если мы будем и дальше вместе, то я буду тебе только благодарен, за то, что ты не отказала мне именно тогда, когда я больше всего в этом нуждался. Ты не представляешь, как я мучаюсь.
Она снова выпрямилась. Вздохнула. Мы помолчали.
- Завтра я буду тебя ждать. Хочешь - приходи, не хочешь - не приходи. Только сейчас ничего не говори. Просто пойдем домой и все. Пойдем.
Я подал ей руку, и мы встали.
Встали и пошли. И я был уверен - она придет.
И она пришла. Только опоздала на полчаса.
Ну, по такому поводу - можно.
Я проснулся с мыслями о ней. Отец уже позавтракал и громко шуршал в туалете. Затем он заглянул ко мне и, увидев, что я уже не сплю, сказал, что уходит.
- До вечера, па! - крикнул я ему вслед
- Сваргань что-нибудь на ужин, - ответил он.
"Сварганим", - подумал я и вскочил.
Я все-таки не был уверен, что Наташа придет. Выйдя во двор, я первым делом запер в будке Шарика. Чтоб не лаял. Затем я вернулся в дом, умылся, поел и заправил свою постель. Итак, сейчас она придет. Куда ее вести? А поведу-ка я ее сразу на кровать, где мне все так хорошо удалось и с Женей, и с Лидкой. Я вошел в эту маленькую комнату и осмотрелся. Все было в порядке.
Будь готов! Всегда готов!
После этого я снова вышел во двор. Посмотрел на часы. Дама опаздывала.
Десять минут. Двадцать. Двадцать пять.
И когда я уже решил, что все, не придет, я увидел ее. Она торопливо шла по улице, на плече у нее была маленькая красная сумочка. Я открыл калитку в тот момент, когда она подошла к ней.
- Здравствуй, - сказала она.
- Привет, - выдавил я из себя, стараясь говорить как можно спокойнее.
Только бы не спугнуть, только бы не спугнуть, стучало в моем виске.
- Заходи.
Она помедлила секунду, не более, и вошла.
Мы пошли в дом, она впереди, я рядом, но чуть сзади. На ней была белая блузка навыпуск и короткая, черная юбка в крупную складку, тонкие капроновые чулки обольстительно обтягивали ее высоко открытые ноги.
- Сюда, - сказал я, и мы прошли через зал. Прямо в маленькую комнату.
Я сразу обнял ее. Не могу объяснить, почему я так спешил. Она хотела сесть в кресло, а я стал увлекать ее к кровати, бормоча, что тут нам будет лучше. Она слегка сопротивлялась, но совсем не так, как обычно. Это было сопротивление обреченной. Я усадил ее на кровать и сразу стал расстегивать блузку. Руки почему-то тряслись, и я никак не мог справиться с ее мелкими пуговками. Наконец блузка была расстегнута, теперь перед моими глазами была блестящая ткань ее комбинации, и я совсем не знал, что с ней делать, как ее снимать, а потому торопливо стал гладить ее ноги под короткой юбкой. Чулки были при- стегнуты к поясу, я попытался отстегнуть их, но ничего не вышло, зачем ты столько на себя надела, почти прорычал я и вдруг одолел одну из застежек, следующую я освоил еще быстрее, но теперь непреодолимой преградой стал передо мной этот чертов пояс для чулок. Я знал, что он застегивается где-то сбоку, я поискал слева под юбкой, но там было все гладко, справа, ах, вот на чем держится эта сбруя, я стал дергать эти крючки, но юбка мне мешала, и тогда я решил сначала снять ее.
Бог мой, когда мне это все-таки удалось, когда ее юбка легла на стул около кровати, то в это время терпеть я уже не мог. Я содрал, другого слова не найти, с нее еще и пояс и прямо так, в комбинации, чулках, лифчике и трусиках стал заваливать ее на подушку.
Лицо Наташи раскраснелось, она лепетала что-то, что я уже не слушал. Со скоростью хорошо тренированного гвардейца я выскочил из своей одежды и упал на девушку. Я снимал с нее ее черные кружевные трусики и чувствовал, что мой вулкан готов взорваться досрочно. Ужасно, но я даже не расстегнул ее лифчик. На мгновение я увидел ее белый, гладкий живот и черный треугольник внизу.
- Миша, какой он у тебя большой, я боюсь, - ее губы дрожали.
- Не бойся, все будет хорошо, вот увидишь, - я положил ее трусики на стул.
- Будь осторожен, - прошептала она, когда я развел ее ноги и прижался к ней своим пылающим скипером.
- Конечно, милая, конечно, - прохрипел я в ответ и почувствовал, что нахожусь прямо у заветного входа.
В эту секунду я, наконец, осознал, что все, назад пути нет, один мой толчок, и она уже не девушка. Мысль эта слегка остудила мой вулкан, и я с иезуитским наслаждением слегка нажал и почувствовал то же, что ощутил когда-то в беседке садика, я позволил себе побродить по ее мелководью, по невидимой и тонкой преграде, отделявшей девушку от женщины. Тело Наташи мелко задрожало, я боюсь, успела выкрикнуть она, и я впился поцелуем в ее губы и одновременно толкнул там, внизу. Мне больно, пискнула она жалобным голосом, я почувствовал, что - все, вроде, вошел, толкнул еще раз, она резко и громко вскрикнула, и теперь я был в ней полностью. Сомнений не было. Я сломал ей целку. Я овладел ею.
И я задвигался.
Кровать под нами ритмично заскрипела.
Мой вулкан снова готов был взорваться, когда я понял, что что-то не так.
- Что с тобой? - спросил я, немного снизив темп своих толчков.
- Мне больно, хватит, мне больно, перестань, - пролепетала она.
И это тогда, когда я, словно реактивный лайнер, пошел на взлет!
Я чуть не дал ей пощечину.
- Сейчас, потерпи, я сейчас, - прошептал я и ускорил движение.
Через минуту мой вулкан взорвался, и вся моя накопленная за лето страсть горячей лавой хлынула ей навстречу, никакая сила не смогла бы остановить мои бешеные конвульсии, я задыхался, я дрожал, я падал, я был все тем же лайнером, только теперь уже без топлива, без управления, без экипажа.
Я всегда, еще со времени моей любви с Женей, удивлялся, почему так происходит. В минуту высшего слияния я выплескиваю в нее всего ничего, тонкий фонтанчик. Но почему такая, казалось бы, ничтожная потеря приводит к необъяснимой утрате сил? В первые мгновения после близости меня можно брать голыми руками.
Что за вещества я отдаю ей? Куда смотрит закон сохранения энергии? Ведь если я теряю, то моя подружка должна что-то приобрести? Не понимаю. Не понимаю.
Сейчас я никто. Я никакой. Меня просто нет.
Постепенно я начал соображать. Первое, что я понял, это то, что она пытается встать, а я на нее навалился. Все еще шумно дыша, я лег на бок, освободив ее от своего веса. Она села, затем стала вставать с кровати. О, я увидел ее проблему. Большое пятно крови на комбинации. Она повернулась, осмотрела простынь и сказала:
- Дай сюда.
Я приподнялся, она взяла простынь и спросила:
- Где ванна?
- Я с тобой, - сказал я.
- Нет, я сама, куда идти?
Я показал ей.
- Там халат синий, это мой, используй, - успел я сказать ей.
Она вышла, а я уткнулся лбом в подушку.
Никакого триумфа не было. Было совсем не так, как с Женей или с Лидкой. Хотя это произошло в той же комнате, на той же кровати. И я вроде тот же. Что же я сделал не так? Спешил? Может быть, но и с Лидкой я спешил, а как славно все вышло. Словно ища себе оправдание, я подумал, что я просто врач, я сделал больному операцию, я помог девушке избавиться от надоевшей ей девственности, я не виноват, что она выбрала меня, я лишь выполнил свой мужской долг.
Если не я, то кто-то другой все равно это сделал бы.
Захотелось пить. Я поднялся и, одев трусы, пошел ее искать. Я услышал шум воды. Открыл дверь. Наташа сидела на краю ванны и терла руками простынь.
Мой халат был на ее плечах.
Ее чулки лежали на стульчике.
Она плакала.
Я сел на корточки у ее ног. Обнял ее ниже колен.
- Ну, не надо плакать, чего ты? Оставь ты эту простынь. Я застираю сам.
Она молчала.
- Перестань плакать, все будет хорошо.
- Угу, будет хорошо, тем более, что кое-кто обещал быть осторожным.
- Ты из-за этого? Ну, прости, я не мог сдержаться.
- Но ты ведь обещал!
- Наташа, ты не бойся. Первый раз неопасно. Забеременеть просто невозможно.
- Много ты знаешь.
- Ну, кое-что знаю.
Я стал целовать ее колени, они были влажными. "Она предприняла водные процедуры", - подумал я. Наверное, она, и впрямь, жутко боится. А разве я не боюсь? Я посмотрел на ее плоский живот, на темный треугольник лона и подумал, что где-то там, в тайной глубине ее тела, пролито мое семя. А вдруг, и правда, сейчас, в эту минуту, происходит оплодотворение?
Мне показалось, что волосы на моей голове зашевелились. От ужаса.
Нет, не может быть. Это невозможно. Ее папенька затолкает меня в колонию.
Нужно что-то сказать ей, чтобы она не проговорилась, как Лидка.
- Ты это... Используй ванну, если надо, - тихо сказал я. В горле было сухо.
- Уже использовала. Даже марганцовку нашла, - она горько вздохнула.
- Наташ, ты только не говори никому, пусть это будет наша тайна.
- Хороша тайна! Но ты не переживай так, я не Лидка, не буду хвастаться.
- Причем здесь "хвастаться". Просто это дело двоих...
- Двоих. Если не вмешается третий.
- Наташа, я читал, когда девушка в первый раз, то опасности нет.
