Стёпка, видимо, вдоволь намялся бабушкиных ягодиц и потянулся ручонками к влажно-алой пизде. Большие выпуклые губки пришлись размером как раз по его ладошкам. Он покопался некоторое время в густых волосах и потянул губы в стороны, раскрывая темнеющий щелью рот бабушкиного влагалища. Наташа увидела вздувшийся крупный "ягодный" клитор бабы Ани. Анна Свиридовна окончательно замерла, почти привалившись грудью на стол, и коленки её чуть согнулись, раскорячиваясь вширину. Стёпка потянулся башкой и достал губами до клитора.
Он втянул весь его к себе в рот и стал сосать упоённо, как телушок под мамкиным выменем. Анна Свиридовна тихо заахала. Рядом показались стройные босолапки Олечки и замерли у стола возле раскоряченных ног бабы Ани. Наташа стала тихонько поглаживать начинающие дрожать икры женщины. Стёпка тихонько зачмокал от удовольствия, и баба Аня шёпотом взвыла в голос: "Стёпушко... А-а-а! . . А! . . А! . . Хороший мой... ласковый! . . Стёпушко... Ааааааххх! . . Ай... Ай! . . Ай!!! Ой... Уй! Ух!!! Ух. . ханькааааааа! . .". Стёпка довольно замотылял головой, не отрываясь от клитора, а баба Аня, чуть приседая в коленках, забилась большой белой попой над ним в одолевших её страстных чувствах...
Выбирался Стёпка из-под бабушкиной пизды раскрасневшийся, мокрый и довольный донельзя. Наташа тут же утащила его под стол и целовала, целовала, целовала в мокрое горячее лицо, а он никак не мог понять, что это и только тихо захлёбывался в объятьях свалившейся на него ласки от своего лёгкого детского счастья...
А второй случай произошёл уже весной, когда Наташа была на каникулах, и баба Аня отпускала всех дежурных чуть ли не на весь день. Они забегали по несколько раз за всё своё дежурство в прачечную, больше для утешения собственной совести, но весенний воздух никак не оставлял им сил на большее.
В самой прачечной тем временем наблюдался лёгкий демографический кризис - Олечка Громова ушла в декретный отпуск, и временная замена её ещё только подбиралась. Помочь пока Анне Свиридовне Олечка попросила мужа своей двоюродной сестры Катюши Серёгу Любимого. Сама Олечка замужем в это время не была, что, впрочем, в детском доме особо никого не волновало, благо в случае необходимости в воспитании молодой маме всегда нашлась бы профессиональная помощь. А Катюша была геологом. А Серёга известным артистом. И Катюша пропадала в геологоразведочной партии месяцами, оставляя Серёгу буянить и показывать номера на улицах их пригородного посёлка. Работал Серёга в поселковом клубе киномехаником, и в детском доме признавал авторитет лишь за двумя сотрудниками - за собратом по синематографии Васей Пасей и за прачкой Анной Свиридовной, приходившейся ему ни много, ни мало, а самой что ни на есть родной тёщей.
Тем утром Наташа уже отпросилась у Анны Свиридовны "на полчасика" и спешно помогала забрасывать бельё в свою наверняка последнюю за этот день загрузку. Как раз пришёл Серёга, и Наташе хоть немного было спокойней на душе - по крайней мере не приходилось оставлять Анну Свиридовну совсем одну.
Серёга же этим утром был какой-то слегка не в себе: почёсывал ухо, задумчиво смотрел на сушильный барабан, чуть не наступил на тазик с водой, а под конец, вообще, произнёс исполненную какого-то глубокого чувства непонятную фразу - "Маманя, вы можете, к примеру, понять, такое что - невтерпёж!". Впрочем, Наташе было уже не до Серёгиных странностей, наполовину она уже была на сверкающей весенними солнечными лучами улице. А через несколько минут она оказалась на этой улице уже вся.
"Ой, блин!" , о том, что она не переобулась, а поскакала на покрытый зеркалами солнечных луж асфальт дорожек в мягких сменных тапочках, Наташа вспомнила только через четверть часа, когда дорожки повели шумную девчачью ватагу к пацанячьему костру на берегу. Делать было нечего, Наташа скинула тапочки, нимало не заботясь о здоровье, и побежала в прачечную обратно, разнося солнечные зеркала вдребезги голыми пятками.
Она уже готовилась постучать (Серёга завёл какую-то аномальную моду запирать двери на ключ!) , но дверь оказалась открытой, и Наташа влетела в прачечную. Полёт её прервался через три шага и обернулся широко распахнутыми глазами и прижатыми к груди ладошками: баба Аня стояла сильно загнутая на подоконник между двумя вьющимися традисканциями, халат её был распахнут и закинут на спину, из распаха его свисали два больших наката грудей. А Серёга держался за крепкую талию и просто "чихвостил" бабу Аню под зад...
Наташа замерла в двух шагах, в упор глядя на огромную бабы Анину задницу и вколачивающую в неё задницу поуже Серёги. Серёга обернулся с перекошенным от страсти лицом, но произнести ничего не смог - только зевнул лишний раз безмолвно распахиваемым ртом, отвернулся опять и с силой снова наддал. А баба Аня, вообще, не замечала уже ничего вокруг, только охала в такт глубоким Серёгиным погружениям и с третьего на четвертый сильно подбрасывала навстречу ему мягкий перекатистый зад.
Шлёпался Серёга с непристойным оглушающим треском и шум от сношения стоял, наверное, во всём купальном домике. Когда баба Аня начала жалобно подвывать, поддавая сильней назад зятю, и ведёрные сиськи её совсем уже безумно запрыгали, ударяясь о панель радиатора под окном, Наташа почувствовала, что ей самой до жути стало тесно в маленькой щелке. Она стиснула сильно ноги, потом ослабила чуть и ощутила всю промокшую влажность трусов. Серёга озорно крякнул "Эх-ха!!!" и загнал бабе Ане "под сердце". Зад его забился в мелких конвульсиях, не отлипая от мокрой от пота большой попы, руки крепко стиснули бабы Анину талию и шумный вздох, схожий с паровозным спуском пара, огласил комнату. "Ой... уух... Серёженька! . . А... ий... ууухххХ!" , забилась баба Аня под ним и обессиленно выдохнула: "Аааа... ххх!"...
Серёга одним резким движением выдернул свою задницу из приветливых объятий задницы тёщи, и Наташе стало отлично видно на миг разверстое мокрое лоно баб Ани: распятые губы, слипшиеся волосы и зияющий зев, из которого, подобно брызгам молочного киселя, обильными ручьями стекала зятева сперма на её чёрные кудри. Только тут Серёга немного пришёл в себя и недоумённо обернулся даже не Наташу, а на входную дверь: видимо, до Наташиного прихода он считал её напрочь закрытой!
- Как зовут? - он вздохнул, переводя дух, и присел перед Наташей на корточки.
- Наташа! - Наташа попыталась улыбнуться, но возбуждение не отпускало пока, пришлось только чуть подёрнуть плечиками с неким лишь подобием улыбки на лице.
- Ой-ёшеньки! - лишь тут спохватилась баб Аня, спешно скинула вниз халат и принялась лихорадочно натягивать валявшиеся до этого на полу трусы. - Наташенька, как ты тут?
- Я переобуться забыла, баб Анечка! Я...
- Погоди! - перебил Серёга, беря обе всё ещё прижатые Наташей к груди ладошки к себе в руки. - Наташ, ты пионерка?
- Ага... - Наташа видимо растерялась.
- Наташ, ну будь другом, а? Никому, хорошо? - Серёга смотрел прямо в глаза. - Никогда?
- Никому... Хорошо... Только когда вырасту... - Наташа тоже умела прямо смотреть в глаза.
- Идёт... - легко согласился Серёга и поцеловал Наташу в её сложенные корабликом ладошки.
