22 сентября.

Мы с Игорем были в полуразрушенном театре. Темнота зрительного зала, классические театральные запахи, новизна ощущений кружили мне голову. Мы целовались, наши руки то сплетались, то расставались, чтобы гладить, обнимать, ласкать наши тела. Игорь нежно уложил меня на занавес, спустился ниже, расположил свою руку между моих ног. Я невольно раздвинула их, юбка задралась, мне не терпелось почувствовать его пальцы на своей вагине. Игорь нежными движениями стянул с меня трусики, сел между моих ног, разведя их как можно шире. Его взгляд ласкал, впитывал все, что он видел: и мой лобок в завитках волос, и капельки желания на моих лепестках. Он наклонился, и его губы впились в мои розовые губки, неугомонный язык нашел жемчужину клитора, которая уже заметно увеличилась от возбуждения. Его руки обхватили мои бедра, ртом он захватывал лепестки, нежно посасывая их, его язык блуждал между клитором и небольшим отверстием, из которого вытекали капли моего возбуждения. Моя голова металась из стороны в сторону, казалось, что она сейчас оторвется, дыхание становилось все горячее и учащалось с каждой секундой, с каждым его прикосновением к моему лону. По моему телу уже катилась волна сильнейшего наслаждения, его пальцы и язык настойчиво игрались с моими, уже набухшими от наслаждения лепестками. Мое тело выгнулось, ягодицы приподнялись от сильной волны экстаза. Я кончила. Но Игорь не прекращал свои ласки, он делал это умело, сам постанывая от удовольствия, поэтому я умирала и возрождалась в оргазме еще несколько раз. Я была настолько вымотана этим наслаждением, что заснула там же, на пыльном старом театральном занавесе, и только утреннее пробуждение вернуло мне способность мыслить. Игорь спал рядом, на его лице была улыбка.

23 сентября.

Игорь - это то, что мне сейчас нужно. Ласковый, нежный, опытный, интересный, веселый: Именно с таким мужчиной можно лечиться от несчастной любви. Жаль, что сегодня мы не могли встретиться, но может быть это и к лучшему, потому как я почти весь день проспала. Не знаю, то ли это реакция на стресс, то ли заболеваю, но я просыпалась сегодня на 10-15 минут и засыпала снова. И сны мне снились самые безумные.

24 сентября.

Видимо, не судьба мне излечиться. Казалось бы - рядом со мной появился чудесный, волшебный мужчина, которому удается развеять мою тоску по Димке. Около меня подруги, готовые таскать меня по магазинам, клубам, кафешкам и развлекать разговорами. Я даже стала забывать ту боль, которую испытывала еще совсем недавно. А вот сегодня была в книжном, открыла какую-то книгу на середине и прочитала: "Говорят, бывает любовь от сердца, а бывает от ума. Когда любишь сердцем, вокруг и в тебе все бурлит, в жизни не остается места ровному течению, живешь, как пороги преодолеваешь, все время находишься в движении от вершины счастья к пропасти боли и обратно. Когда любишь головой, твоя любовь очень близка дружбе: в основе уважение, симпатия, нежность. Река жизни течет спокойно, ровно, без омутов и перепадов. В душе благость и покой. Иногда Судьба дарит подарок, как правило, незаслуженный и очень ценный, - любовь всепоглощающую, идущую и от сердца, и от головы, и от тела. И от тебя требуется одно - не испугаться и не отказаться от нее. И ясно понимать, что это всего один шанс, другого не будет никогда, да и этот тебе достался чудом. " И опять все нахлынуло, и опять в сердце поселилась боль, и опять возникло Димкино лицо перед глазами. Может быть, это и есть тот самый единственный мой шанс на счастье? А я преступно упускаю его? Не знаю: Ничего не знаю:

25 сентября.

Гуляли с Лилькой. Она вся в переживаниях по поводу своего доктора. Говорит, что ничего не может с собой поделать - он стал огромной частью ее жизни. И ей страшно. И она понимает, что как-то надо учиться любить, не растворяясь целиком в объекте любви. Потому что иногда и такая любовь проходит, а вот собрать себя, восстановить обратно, восоздать свою цельность и самость очень и очень трудно. Когда такая любовь еще живет, тебе кажется, что быть полностью в Его власти, врасти в Него, перенять Его привычки, думать и чувствовать как Он - это естественно и единственно возможно. Потому что ощущаешь себя частью целого, частью без четких границ, так наверное могла бы ощущать себя водка частью сухого мартини. А потом любовь либо уходит, либо умирает, либо перерождается во что-то иное, и целого больше не существует. И ты остаешься с чужими привычками, мыслями и чувствами, которые уже не кажутся настолько органичными для тебя, а твои, родные и привычные составляющие покинули тебя вместе с Ним. Ведь из приготовленного сухого мартини довольно проблематично вычленить водку в изначальном виде. А дальше начинается тяжкая, нудная работа по собиранию песчинок и составления из них той себя, которая была когда-то и которой снова хочется стать. А часть песчинок не найдется уже никогда, а те, которые нашлись, не хотят лежать вместе. А потом еще одна любовь, и еще одна... И с уходом каждой следующей ты теряешь саму себя по песчинке, по камушку, по валунчику. С ней это уже было и она не хочет повторения. Но и любить как-то по-другому не умеет.

26 сентября.

Вспомнила свою самую первую, еще совсем невинную любовь. Он теребил мои волосы. Дарил купленную на рынке у какой-то бабушки связанную крючком салфетку. Водил гулять по трамвайным рельсам. Пел блюзы, подыгрывая себе на пластмассовой расческе. Ночными часами по телефону рассказывал, какие пришлет мне сны. Приходил ко мне в этих снах и кружил меня в танце на крыше старого, пустого и полуразрушенного дома. Сажал цветы под моим балконом. Вытирал слезы шелковым платком с моих щек.

- Ты плачешь, значит тебе больно?

- Я плачу, значит с тобой я могу плакать.

- Когда ты вырастешь, ты станешь сильной и храброй и никогда не будешь больше плакать, даже со мной.

- А ты тогда будешь со мной?

- Я всегда буду.

Варил глинтвейн и поил им меня с ложечки. С серебрянной чайной ложечки с гномиком на черенке. Читал мне книги вслух, Кортасара и сказки Туве Янсон. Держал меня за руку во время прогулок. Поднимал на руки и кружил под снегопадом. Показывал звезды и давал им новые имена. Смотрел в глаза и касался губами моей щеки. Смешил до истерических рыданий. Молчал, сидя рядом и горячо дыша мне в шею. Прятал свои глаза, когда в них бесновалось желание. Напоминал мне про недоделанную домашку по математике, когда замечал желание в моих. Терпел тяжесть моего спящего тела у себя на коленях. Знал, что он и я созданы для всего этого, но бОльшим легко все разрушим. И бОльшего так и не случилось. И почему-то я об этом не жалею.

28 сентября.

Интересный разговор сегодня случился в академии. Опять говорили о парнях. На этот раз в роли лектора выступила Аллка, которая этот вопрос всесторонне обдумывала. Сидя за столиком в буфете и размахивая зажатым в руке бутербродом, она очень эмоционально говорила нам, что мужчины, они, конечно, все разные. Но их можно объединять в группы, если кому-то очень хочется добиться порядка в своем восприятии. В группы-то объединять можно, но, как правило, только по одному критерию. По-другому и группы будут другие. Она вот всех мужчин, которых близко знала и знаю, объединила в группы по одному параметру, на том и успокоилась, поскольку ни счастья, ни просветления, ни легкости в общении ей это не добавило. Вот приходишь ты к своему любимому и говоришь: "У меня проблемы". Одни мужчины на это отвечают: "Забудь, я все решу. " Другие: "Не переживай, ты выкрутишься, как всегда. " Третьи: "Успокойся, мы что-нибудь придумаем и все починим. "

С первыми всегда спокойно, но тяжело психологически. Они всегда сверху. И даже если это твоя любимая поза, рано или поздно захочется чего-то другого: сесть сверху самой или решить хотя бы одну свою проблему самостоятельно. Но не дадут, только рыпнешься, на тебя рыкнут и придавят весом. Такие мужчины обладают силой, чтобы подчинить весь мир, и подчиняют и тебя, как часть этого мира. Со вторыми сверху всегда ты. Мечешься, дергаешься, прыгаешь, но сама, не чувствуя вообще никакой помощи снизу. С ними ты - лучший в мире собеседник, надежный друг, сильный человек, развитая личность, но очень редко - женщина. Это утомляет. С третьими комфортнее всего. Потому что вы рядом, на равных, иногда, когда ты устаешь, он берет все на себя и оказывается сверху, когда тебе хочется порулить, он безропотно передает тебе руль. И не заметно переходов, все органично и как бы само собой. И вот, говорила Аллка, вот этих третьих единицы, просто-таки исчезающий вид. Она всего одного такого нашла, и замуж за него вышла. А нам что делать?

29 сентября.

Вспомнила, что когда-то давным-давно, когда у нас с Димкой начиналось что-то типа классического романа, мы писали друг другу письма. Я и забыла про них давно, а тут вдруг всплыло в памяти одно. Мы с ним тогда гуляли, он сказал, что никогда не был в Питере, и хотел бы там оказаться со мной. И вечером, придя домой, я написала ему письмо. Почти сказку. Днем перерыла весь свой секретер и все-та нашла. Нет, не письмо, его я тогда ему отдала, а черновик к нему. Перечитала, плакала. Пусть это письмо сохранится в моем дневнике:

"Когда-нибудь мы поедем в Питер. Ночным поездом. Сидячим. Знаешь, там в вагоне только кресла, как в самолете. Можно сидеть рядом, смотреть в окно и разговаривать, разговаривать, разговаривать... Иногда ходить в тамбур курить. И мы все время будем говорить, не торопясь и не перебивая - времени-то много. А потом уже под утро, когда до прибытия останется часа полтора, в вагоне будет приглушен свет, а все пассажиры будут спать самым крепким утренним сном, я не выдержу, и положу голову тебе на колени. Я осторожно расстегну молнию на твоих брюках и впервые изменю тебе. С твоей частью, не самой большой (все-таки меньше руки или головы) , но к тому моменту уже любимой мной. Я протяну тебе руку, чтобы ты зажал ее зубами, скрывая стон, на моих пальцах останутся следы твоих зубов, и потом еще долго я буду целовать их украдкой от всех и даже от тебя. Всю ночь мы будем планировать, куда в Питере надо сходить обязательно, что посмотреть. На вокзале мы найдем симпатичную старушку и снимем квартирку, маленькую, но удобную. Так мы обзаведемся своим жильем, пусть на два-три дня, но только нашим, больше там никого не будет. Потом мы приедем туда, чтобы бросить вещи, принять душ и отправиться выполнять нашу программу. Я буду спешить - потому что буду очень хотеть потащить тебя на Невский, на Дворцовую, на Петроградку, к Неве и Фонтанке. Поэтому я на бегу приму душ, буду одеваться и ждать, когда будешь готов ты. Ты выйдешь из ванной расслабленный, пахнущий чистой водой и шампунем, и заявишь, что мы весьма неосмотрительно сразу согласились на эту квартиру, не проверив ничего. А вдруг в комнате неудобные кровати? Как же мы так оплошали? Схватишь меня, растерянную, за руку и потащишь проводить инспекцию кровати. И я тут же забуду про Эрмитаж, Неву и все красоты мира. Часа через 2 мы заснем, случайно и одновременно. Но я быстро проснусь, я вообще в Питере спать почти не умею. Я тихо встану, соберу раскиданную одежду, оденусь и выйду на улицу. Чтобы подышать Питерским воздухом, впитать в себя все такие непривычные москвичу запахи, чтобы повспоминать и помечтать. А затем вернусь. Потом мы будем есть, пить чай, непременно курить и уже совсем вечером выберемся наконец в город. Уже совсем утром, вымотанные и обессиленные мы добредем до квартиры. У меня не хватит сил даже, чтобы сварить нам кофе и мы рухнем в постель. Но вряд ли заснем сразу, потому что случайные прикосновения смогут завести нас обоих, и усталость куда-то исчезнет, уступив место бешенному желанию. А уж потом спать. Ты знаешь, я стащу у тебя рубашку. По дому я буду ходить только в твоей рубашке, потому что это очень удобно - мужские рубашки, и очень приятно - надеть на голое тело рубашку, хранящую запах и тепло любимого мужчины. Потом я буду тебя кормить пирогами, и яблоком с рук, как и обещала. Яблоки будут сочные, мы все перемажемся соком и придется идти в душ, чтобы избавиться от липкости на руках и лицах. Ты пойдешь первым, но я прокрадусь осторожно внутрь, скину рубашку и присоединюсь к тебе. И опять на улицу мы сможем выйти только ночью, когда мы насытимся, придем в себя и сможем прикасаться друг к другу без последствий. Это будет чудесные, долгие три дня. "