- Господи, значит, так и есть. Я ведь знала...

- Ты знала? И ничего мне не сказала?

- Лиззи, тебе же было восемь лет, от силы девять! Что я могла сказать? Я и сама тогда толком не понимала, что я, собственно, знаю.

- Так что ты знала? - сурово спросила Лиззи. Я нарушила незыблемое правило: мы всегда перетряхивали родительское грязное белье на пару, особенно мамино. Мы ведь всю жизнь пытались подобрать к ней ключик.

Как же рассказать, что я застала их втроем? Куда проще было представить, что у мамы был роман с господином Декуэрво с папиного ведома. Какие слова подобрать? Я растерялась. А потом просто сказала:

- Я однажды видела, как мама целовалась с господином Декуэрво. Вечером, когда мы легли спать.

- Правда? А где был папа?

- Не знаю. Но где бы он ни был, он, разумеется, знал, что происходит. Мама ведь об этом тебе говорила, правда? Ну, что папа знал и не возражал...

- Да, конечно. Господи...

Я снова уселась. Мы уже почти покончили со струделем, когда появились мужчины. Изрядно выпившие, но вполне вменяемые. Просто чуть-чуть не в себе. Да и мы наверняка были не в себе - с красными, вспухшими от слез глазами, за столом, заваленным остатками еды.

- Какие красавицы! - сказал отцу господин Декуэрво, когда они, чуть покачиваясь, замерли на пороге.

- Конечно красавицы. И умницы. Умнее не найдешь. Отец пустился в пространные рассуждения о нашем незаурядном уме. Мы с Лиззи, смущенные, но и немало польщенные, только переглядывались.

- У Эллен Лайлин рот, - сказал господин Декуэрво. - У тебя рот в точности как у твоей мамы: правый уголок чуть выше левого. Само совершенство.

Отец согласно кивал, точно никто и никогда доселе не изрекал столь несомненных истин. Потом он повернулся к Лиззи:

- А у тебя мамины глаза. В день, когда ты родилась, я заглянул в них и подумал: бог мой, у нее Лайлины глаза, только не голубые, а зеленые.

Господин Декуэрво, разумеется, кивал. Я приготовилась, что они сейчас перекинутся с наружных органов на внутренние и проведут полное вскрытие. Но они не стали. Папа подошел к столу, положил руки нам на плечи.

- Девочки, вы сделали вашу маму бесконечно счастливой. Ни одним из своих творений она не гордилась так, как вами. Ни одному так не радовалась. И она считала, что вы обе совершенно особенные... - Он заплакал. Господин Декуэрво обнял его и перехватил эстафетную палочку:

- ...особенные и неповторимые. И в студии у нее висели только ваши портреты и ничего больше. Поверьте, она знала, что все мы будем горевать, но хотела, чтобы вы не забывали и о радостях. Чтобы радовались всему: вкусной еде, вину, каждому рассвету, каждому поцелую... - Он тоже заплакал.

- Девочки, мы сейчас приляжем. А попозже, когда встанем, отведем вас куда-нибудь поужинать. - Отец ткнулся в наши щеки мокрым ртом, и оба они протопали по коридору к спальне.

Мы с Лиззи переглянулись.

- Хочешь, напьемся? - предложила я.

- Нет, пожалуй, нет. Я бы тоже прилегла, если ты не против побыть одна. - Вид у сестры был, точно она вот-вот заснет, прямо стоя. Я не возражала. Все равно надо позвонить Джону.

Лиззи подошла, обняла меня крепко-крепко, и я тоже обняла ее и смахнула с ее волос шоколадные крошки. Я сидела на кухне одна и думала о Джоне, о том, как расскажу ему о маме, о ее любви, о том, как она лежала между ними в супружеской постели и они, наверное, храпели. И я явственно представила, как Джон промолчит и подумает, что отец на самом деле не любил маму, раз позволил ей спать с другим мужчиной, а моя мать была настоящей сукой, раз вынудила отца терпеть этот разврат "под собственной крышей". Джон наверняка так подумает, а может, даже скажет вслух. Нет, надо все-таки позвонить, пока я вконец не разозлилась на него за слова, которых он не произносил. А то Лиззи, как всегда, решит, что я завожусь на пустом месте.

Я набрала номер. Джон был очень мил, спросил, как я себя чувствую, как прошла панихида, как держится отец. Я ответила на все вопросы и поняла, что остальное рассказать не могу. И не могу выйти замуж за человека, которому не могу рассказать остальное.

- Эллен, милая, - произнес он, - я так тебе сочувствую. Тебе, должно быть, очень тяжело. Такой печальный день.

Конечно, он выбрал совершенно уместные, подходящие случаю слова. Правильные слова. Только мне они резали ухо. Я была родом из неправильной семьи, я не готова была жить по правилам.

Мне страшно не хотелось обижать Джона, но я не могла выйти за него замуж только из боязни его обидеть. Поэтому я сказала:

- Это не самое печальное, Джон. Я не могу стать твоей женой. Правда не могу. Знаю, тяжело выслушивать это по телефону, но...

- Я не знала, что говорить дальше.

- Эллен, давай все обсудим, когда ты вернешься в Бостон. Тебе сейчас тяжело, у тебя такое горе. И я подозреваю, что вы не вполне поладили с моей матушкой. Но ты скоро вернешься, и мы все исправим.

- Я знаю, ты считаешь, что я передумала из-за маминой смерти. Так оно и есть, но... не потому... Ты не поймешь. Джон, я не могу за тебя выйти. Я не могу надеть платье твоей матери и не могу за тебя выйти. Прости.

Он долго молчал, а потом сказал:

- Эллен, это невозможно. Мы заказали приглашения!

Теперь я знала: я права. Скажи он: "Черт побери, я выезжаю, буду к вечеру" или на худой конец: "Да о чем ты? Я все равно хочу на тебе жениться", - я бы, может, и передумала. Но он сказал именно то, что сказал, и я, тихонечко попрощавшись, повесила трубку.

Словно вторые похороны за день. Я сидела и ножом выкалывала из торта маленькие высокие ломтики, а потом кончиком ножа заваливала их набок. Мама наверняка послала бы меня прогуляться. Я начала убирать со стола, и тут появились папа и господин Декуэрво. На вид слегка посвежевшие.

- Эл, как насчет стаканчика джина с ромом? - спросил папа.

- Если ты не против, - добавил господин Декуэрво.

- Не против. Я только что порвала с Джоном Уэскоттом.

- Да? - Не знаю, кто из них произнес это вежливое "да?".

- Я сказала, что мы, как мне кажется, не принесем друг другу счастья. Именно это я и намеревалась сказать. Папа обнял меня.

- Родная, это нелегко, я знаю. Но ты все сделала правильно. - Потом он повернулся к господину Декуэрво идобавил: - Лайла как в воду глядела. Твоя мать была уверена, что ты не выйдешь замуж за этого типа.

- Дэнни, она почти всегда оказывалась права, - сказал господин Декуэрво.

- Почти, - подчеркнул папа, и они засмеялись чему-то своему, понятному только им двоим, и пожали друг другу руки, как старые боксеры. Папа откинулся на спинку стула.

- Ладно, твоя очередь сдавать.

- Играем пенни - очко, - сказал господин Декуэрво.