«- На прошлой неделе мне приснился замечательный сон. Будто я лежу в спальне на кровати, а ты заходишь, раздеваешься, садишься на меня и начинаешь нежно меня насиловать. Ты кормишь меня своим восхитительным телом...»

«Мой окаменевший как статуя, член самостоятельно нашел путь к свободе: он вылез через штанину трусов. И тут же по нему, раз и другой, электрической волной прошлись кудряшки маминых волос. Я открыл рот в безмолвном крике и захлебнулся в горячей, остро пахнувшей патоке...»

«Новогодний вечер начался. Честно говоря, мне он не очень запомнился. Я произносил тосты, рассказывал анекдоты, разговаривал с глупо хихикающей Светкой, дочерью Тамары Степановны. Но честно говоря, единственное, что я делал с удовольствием - так это бросал как можно более скромные взгляды на маму. Наконец гости разошлись.»

«Валентина опустила руки, прикрывавшие грудь. Лифчика она не надела, и ее пышные груди, сохраняя свои округлые формы, слегка раздались в стороны. Николай Васильевич быстро и жадно подхватил их, свел вместе, отпустил, принялся перекатывать и мять тяжелые, упругие шары безвольно лежащей перед ним снохи.»

«Валентина хотела только одного - чтобы это все кончилось как можно быстрее. Она начала поднимать ягодицы, бросать их навстречу бедрам Николая Васильевича, провоцируя его на усиление темпа скачки. Свекор охал, мешком ложился на Валентину, и она, обессиленная, потная с мокрым от слез лицом, падала навзничь, отдаваясь опытному Сашкину отцу.»

«Валентина опустилась на корточки. Перед ее лицом оказался грибообразный полуобвисший член с обнаженной сизой головкой, от которого отвратительно пахло. Получив от Петровича удар по затылку, Валентина открыла рот и приняла член.»

«Сашкина голова прижималась к ногам Марии Андреевны, целуя лодыжки над одетыми туфельками, а затем стала подниматься вверх, целуя все новые участки ухоженных ног сорокапятилетней женщины. Мария Андреевна, повторяла:»

«Зад Валентины ходил вперед и назад. Между ее ног сопел и захлебывался Сергей Иванович. Валентина улыбаясь, томно смотрела в зеркало, обрамленное канделябрами под старину. Когда Сергей Иванович без сил опустился на пол, она грубо подняла его, повернула к зеркалу лицом, расстегнула и спустила брюки. Она схватила Сергея Ивановича за член и потянула его вверх, чтобы он встал на цыпочки, и его член свешивался в раковину. Затем, взяв отвинченную рукоятку от швабры, она стала хлестать Сергея Ивановича по ягодицам. При каждом ударе Сергей Иванович вскрикивал и сновал членом в кулачке Валентины, скользком от мыла. Когда он начал кончать, Валентина просунула рукоятку между ног дяди, и стала дергать ею между яиц кончающего мужчины. Когда Сергей Иванович рухнул в изнеможении, Валентина улыбнулась себе в зеркало и вышла из туалета.»

«Жаль, что моя партнерша одета. Сейчас бы помять ее арбузы! Когда еще такой случай будет! Нет, не успею... Глажу бедра моей насильницы, пробую дотянуться до ягодиц... Нет, руки коротки. Просовываю руку под нижний край колготок, натыкаюсь на собственный член. Рука тут же придавливается к моему животу. Зинаида Егоровна останавливается, вырывает мою руку, повелительно кладет себе на бедро. Глажу мягкую мясистую ногу через теплые шершавые колготки. Поглаживаю ладонями в такт движениям. Начинаю подмахивать тазом. Стыдно как... И приятно! Людка... Она всегда долго моется... Долго ведь, правда?...»

«Она попыталась увернуться, но на мгновение мой член упёрся ей в открытый рот. Я почувствовал, как под головкой члена дёрнулся язык, потом вскрикнул от боли. Выдернув укушенный член, я сжал голову Фаины ладонями и, свесившись через изголовье кровати на подоконник, принялся тереться членом о её лицо.»

«Ну правда, в этот раз она не далась, опять реветь стала. Отпусти, мол! "Мы ж договорились", говорю. Разрядка мне нужна, Маргарита Юрьевна. Она: "Отпусти!". Я в кресло опять сел. И тут - кайф, братцы! Опускается она передо мной на колени, берет хуй в руку и начинает дрочить. И приятно так дрочит! Потом наклоняется над ним. Даже подумал - сейчас за щеку возьмет... Но она слюнку на залупу выпустила - и опять дрочить. Дааа... Попросил ее сесть мне на колени и так дрочить. Музыка играет, ее пальчики по члену играют. Я руки под маечку просунул, за грудки взялся. А они маленькие такие, нежные, девчоночьи. Приятно - ужасть как. Потом другой кайф нашел. Поставил раком, хуй между ножек пропустил, за сисечки взял. Стал тазом ее в попку постукивать. А она согнулась, смотрит в торец хера, пальчиками работает. Не поверите, братцы, такого кайфа раньше не помню. Все кресло малофьей залил.»

«Что мне нравится в Ленке - руки у неё длинные. Я задрал ногу и поставил её на батарею, а Ленка просунула руку себе между ног и ухватила меня за яйца. Она знала, что если потереть их осторожно, то я сразу кончу. Да, но не сегодня. Я бы обязательно кончил, если смог понаблюдать за игрой её пальчиков. А так я мог наблюдать лишь отражение этой игры в глазах Фаины. И это нравилось мне значительно больше, чем "сам процесс". Я маялся, пыхтел, сквозь пот застилавший глаза я уже почти не различал жадных Фаиных глаз, когда Ленка вывернулась из-под меня, и натягивая трусы, понеслась в ванную.»

«Я провел языком вверх и вниз до отказа, несколько раз, затем отыскал знакомый вздутый пузырек клитора, и лаская, всосал его в рот. Я услышал, как мамина голова откинулась на подушке, послышался сдавленный полуоханье-полувздох. Мамин клитор лежал у меня под языком в тягучих сладких слюнях. Я знал, что это - самое нежное место во рту, ведь сверху язык такой твердый и шершавый. Я вывалил свой язык из рта и принялся ласкать мамин клитор, задранный между половых губок вверх, нижней стороной языка. Я чувствовал, как он растет и набухает. Я слышал, как мама сдерживаясь изо всех сил, чтобы не вскрикнуть, резко, сдавленно выдыхает ртом: О! О! О! . Ее бедра напряжены до предела и непроизвольно вздрагивают. Маленький скользкий опеночек пылает у меня между губами. Затем лезу языком вглубь влагалища и чувствую, как оно раскрывается мне навстречу, брызгает, чмокает. Слышу продолжительное, долгое О-о-о-а-а-ах! Мамина нога сгибается, упирается мне в плечо и резко отпихивает. От неожиданности, я с грохотом отлетаю от кровати к порогу спальни.»

«Быстро плюхаюсь на колени перед диваном, одним рывком толкаю лежащее передо мной тело к себе. В следующее мгновение мой рот оказывается между поднятых пышных бедер мамы, прижатым к ее сокровищу. Мой язык сразу погрузился в клейкую горячую мякоть. Услышал, как мама ойкнула от неожиданности. Какой божественный здесь был запах! Я вернулся в маму по-настоящему! Как приятно было осознавать, что здесь только что двигался мой хуй, и что именно здесь бесчисленное число раз двигался и кончал хуй моего отца! Во мне поднялось звериное и вместе с тем нежное вожделение. Мама тоже была возбуждена до предела. Кончиком языка я нащупал довольно длинный припухший мягкий стерженек, потрепал его кончиком языка, осторожно втянул его в рот, зашвыркал им во рту вместе со слюнями. Мама издавала короткие, судорожные, задыхающиеся крики. Она в неконтролируемом темпе приподнимала и опускала свои ягодицы. Я просунул под них свои ладони, взял их, гладкие, пышные, гладил, мял их, приподнимал, помогая маме бросать свое лоно навстречу моему языку.»

«Она нагнулась за моей спиной, её пальцы стали раздвигать у Тимура ягодицы, и она стала старательно прицеливаться в зад своего мужа через мою промежность. Её волосы щекотали и щекотали мои ягодицы.»

«Со штанами, надетыми на одну ногу, скатываюсь из открытого окна в огород, в заросли георгинов. Мой разгорячённый член не уступает по цвету самым бордовым из них. В моей руке что-то зажато. Это трофей: порванные Ольгины трусы.»

«Лёха малый, оглядываясь и едва не плача, поплёлся в гору. Костян огляделся еще раз и нагнулся над распростертым телом продавщицы. Руки у него тряслись. Юбка была прижата задом лежащей и дальше не задиралась. Он засунул руки под неё, повозился и потянул панталоны вниз, насколько это было возможно. Дальше мешала откинутая нога. Я с готовностью обхватил колено женщины двумя руками, выпрямил и сдвинул ноги. Колено было тёплое и гладкое под капроном. Костян напряженно запыхтел, протаскивая панталоны под ягодицами женщины. На минуту мы все замерли. Белые кружевные панталончики были спущены до чулков и уперлись в застёжки подтяжек. Выше был белый гладкий женский живот с тёмным выпуклым треугольником, покрытым чёрными курчавыми волосами. Напрасно я пытался заглянуть в тёмное узкое пространство между бёдер... ничего не видно. Колькина рука потянулась прямо туда. Костян резко отбросил её... "Погодь. ". Он по очереди расстегнул застёжки подтяжек, спустил панталоны до коленей и принялся застёгивать подтяжки вновь.»