III. Во все дыры
Я устроилась в НИИ, который как-то еще существовал. Пила к тому времени еще круче, чем раньше. Ездила с мужиками в командировки. Трахались мы там, как кролики. И вот, однажды поехала я в компании с тремя мужиками. Как только проводница проверила билеты, мы закрылись и начали отмечать отъезд. Я по очереди сосалась со всеми, а они мяли мне грудь, щупали ляжки и лезли под юбку. Но в поезде я им не дала. Во-первых, нахрюкались, какой с них толк. Во-вторых, не любила я поездной антисанитарии. Ни подмыться, ни вымыться по-крупному. Мужики отвели душу в гостинице, на следующий день. Сами почти не пили, а меня споили шампанским и гоняли, как они любят выражаться, "во все дыры". Сдвинули кровати и устроили "сексодром". Один из мужиков лег на спину, меня на его кол усадили, другой меня в попу поимел, а третий в рот засунул. И так они меня ночь гоняли. Потом, вернувшись домой, иногда ко мне заваливались и #ли, как козу.
Платили в НИИ мало, но кое-какие деньги я моей девочке могла высылать. А потом... Потом моя девочка подросла, и родственники Аркадия надоумили ее оттяпать у меня квартиру, которую профессор купил в годы своего финансового успеха. Девочка так и поступила, с помощью юридических хитростей и спаивания мамаши (то есть меня) ей удалось записать квартиру на себя, а я стала БОМЖ. Бомжой, бомжом, бомжучкой.
IV. Пошла прочь, вонючка!
Да, такие возгласы в свой адрес я теперь слышу постоянно. Любившая принять ванну с ароматической пеной, любившая хорошие духи, я совсем опустилась. Немытая, зассаная и засраная, я готова взять в рот за водку. Но теперь не всякий гражданин еще захочет вставить мне в рот. Я якшаюсь с такими же бомжами, как сама. Жить осталось немного, совсем чуть - чуть. Эту зиму я не переживу. Холодно. Почему так холодно? Меня бьет озноб.
... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ...
V. Послесловие
Дежурный патологоанатом отложил толстую тетрадь с дневником женщины и уставился в темное окно. Эту бомжиху привезли сегодня ночью, всю обмороженную, замерзшую насмерть. Тетрадь нашли в кармане ее куртки. Мужской куртки с чужого плеча. Патологоанатом закурил.
"А ведь я знал Игоря Кузнецова, отчима этой... Как ее назвать-то теперь? Теперь она трупак. С Игорем вместе в Афгане воевали. Смутно припоминаю, что была у него падчерица. Слово - то какое, господи! Что-то среднее между ящерицей и черепахой.
Похоже, вскрытие здесь не требуется. Ни одна собака и не спохватится, что человека не стало. А судя по записям, она была человеком, несмотря ни на что".
Зазвонил телефон.
- Да?
- Але, Леха, привет.
- Привет.
- Тут такое дело. Помнишь по Афгану Кузнецова? Игоря Кузнецова. Сегодня ночью повесился. Ты что молчишь?
- Странно.
- Что странно?
- Недавно его падчерицу привезли, замерзшую бомжиху с тетрадью-дневником. Саня, ты подъехать сейчас можешь?
- Сейчас?
- Ну, да. Выпить у меня есть. Грусть накатила какая-то.
- Ладно. Сейчас буду. Я еще одну возьму?
- Бери, закусь есть.
- Я с собой еще закуски прихвачу. Ну, до встречи.
- До встречи.
Патологоанатом подошел к окну и прижался лбом к холодному стеклу. Было действительно грустно, хотя с Кузнецовым он давно уже разошелся по жизни, а с Линой... С Линой совсем не был знаком. Грустно, видимо, было от того, что двумя хорошими людьми на земле стало меньше. И ничего с этим не поделаешь.
