Он провалялся на полу целый час. Беззвучно плакал, трясясь и всхлипывая, закрыв лицо руками. Он мешал спать, и ему посоветовали заткнуться. Он встал, качаясь, вышел на улицу, и, прислонившись спиной к наружной стене, простоял полночи, глядя на звезды безжизненными глазами.
6. Саша
Перед отправкой в колонию я взял с друга клятву, что никогда, ни при каких обстоятельствах он не откроет остальным, особенно нашим друзьям, наши с ним прежние отношения и мою роль в них. Для всех мы должны оставаться натуралами, и если что-нибудь с нами в колонии и произойдет, то это будет следствием обстоятельств, а не пристрастий.
Я ждал первой ночи в спальне отряда как невеста. Я столько раз переживал ее в своих фантазиях, что то, что на самом деле произошло, меня даже не удивило и, тем более, не шокировало.
Одеяло, накинутое на мою голову, скрыло нападавших и не должно было дать возможность позвать на помощь. Меня сорвали с койки и швырнули на пол. Последовало несколько "расслабляющих" ударов по печени, голове, спине. Я вяло отбивался, почти не сопротивлялся, громко стонал. Меня били, пока я продолжал сопротивляться. Потом замотали одеяло на голове - так, не сильно, чтобы мог дышать, но не мог кричать, перевернули на живот, содрали штаны, поставили в "позу". Первый же, кто в меня вошел, намного превосходил моего друга в размерах. Было больно, но я ждал этой боли, желал ее, это было составляющим обстановки, которую я столько раз прокручивал в своих фантазиях. И я отдался легко, с желанием, со всей накопившейся страстью, симулируя отчаяние и истерику. Потом был второй, третий. Каждый оставлял во мне свой сладостный след. Это был восторг, вызванный полным совпадением мечты с действительностью.
Началась новая жизнь. Меня трахали все, кому не лень. Мною помыкали, постоянно давали понять, какая я мразь. Я чувствовал себя последней шлюхой, половой тряпкой, плевательницей, мимо которой никто не проходил мимо. И я купался в этой смердящей клоаке. Это был такой восторг, что у меня и в мыслях не было брать за услуги положенную в таких случаях плату.
Один случай меня сильно расстроил. Заявился мой друг с приятелем, участвовавшим в нашей совместной краже. Друг нагло потребовал тех же услуг, которые я оказывал другим. Мне он был не интересен. Но он настаивал. В качестве аргументов вспомнил, вопреки договоренностям, наши прежние с ним отношения и мою в них роль. Я резко отказал, и тогда его приятель, который был ошарашен услышанным, ударил меня в живот. Потом меня сгребли и примитивно изнасиловали. Было страшно обидно, но главным было то, что в курсе всех дел оказался приятель, и теперь огласка дома о моей сексуальной ориентации была обеспечена. Это совсем не входило в мои планы, и я был в сильном шоке.
7. Виктор
Я обнаружил его, завершая обход территории. Он стоял у стены корпуса, уставившись отсутствующим взором в звездное небо. За нарушение распорядка ему грозил карцер, но меня остановил его полностью отрешенный, безразличный к внешнему миру вид. И я, вопреки своим правилам, забрал его с собой в дежурку. Я знал, что это не вызовет подозрений. Дело в том, что с бабами в колонии было худо, и охрана использовала "девок", которых беззастенчиво забирала из отрядов на ночь дежурства. Я этого себе не позволял, брезговал, обходился привычным "рукоблудием", за что остальные прозвали меня "чистюлей".
На "сероглазого" страшно было смотреть. Даже не потому, что он был сильно избит и грязен. У него были глаза самоубийцы. Он знал, зачем его привели, но ему было все до лампочки. В этом мире уже ничто не могло его тронуть.
Я сунул ему в руку кружку горячего чая. Отломил кусок хлеба. Он отреагировал только тогда, когда чай обжег ему руку. С изумлением уставился на кружку, потом - на меня.
- Ешь! - Я пододвинул хлеб к нему поближе. Он покорно взял его в руку и уставился пустыми глазами в стол.
- Да, что с тобой! Очнись! - Я тряхнул его за плечо. Он медленно сфокусировал на мне свой взгляд. И я поразился, сколько горя смогли вобрать в себя эти серые мальчишеские глаза.
Его губы задрожали, он упал головой на руку и долго навзрыд рыдал, трясясь худой мальчишеской спиной. Я знал, что прерывать сейчас его нельзя. Ему нужно было выплакаться. И я терпеливо ждал, когда он хоть немного отойдет.
Он по детски всхлипывал еще полчаса между жадными глотками сладкого чая.
- Еще хочешь? - Я кивнул на кружку. Он чуть слышно, одними губами ответил: - ДА!
Он пил, а я молча на него глядел и поражался тому, как мог этот ангелочек здесь очутиться!
- Ты где учился?
- В музыкальном училище. - Он шмыгнул носом. - По классу фортепьяно.
- Да, как же тебя угораздило так вляпаться? - Он пожал плечами и опять уставился в стол.
- Очень тяжело здесь?
Его губы скривились, казалось, он опять расплачется. Но, на сей раз, сдержался:
- Хоть в петлю!
Горячая волна жалости к этому беззащитному несчастному существу затопила меня.
- Значит, так! Передашь старосте, что я тебя закрепляю за собой! Что б больше никто тебя не трогал. Узнаю, что это не исполняется, сгною его в карцере. Будешь приходить сюда в мои дежурства. И помойся ради бога.
Он благодарно кивнул, и его глаза впервые засветились надеждой. Что-то для него забрезжило. Он привстал.
- Так я пойду? - Я кивнул. Он повернулся и быстро вышел.
8. Саша
Надо признаться, что шок от действий моего друга был не слабеньким. Все станет явным не только для моих друзей и приятелей, но почти наверняка и для родителей. Им не хватало еще и этого удара. Нужно было серьезно обдумать, как быть. Я вышел наружу и простоял часа два в поисках решения. Там я и был обнаружен охранником, кажется, тем же, какой запомнился мне в день появления в колонии. Я был здорово растерян, так как грозило суровое наказание, но он сжалился надо мной и отвел к себе в дежурку.
Парень был, что надо: высокий, сильный, стройный, с простым открытым лицом и добрыми глазами. Он меня накормил, что-то спрашивал, но я настолько был поглощен своей проблемой, что, кажется, отвечал невпопад. Парень был странным для этих мест, непривычно чистым и человечным. Я вспомнил, что не разу не замечал с его стороны какой-либо грубости или попытки несправедливого наказания. Однако с чего это он так добр ко мне? Не иначе, как положил на меня глаз? А что? Было бы неплохо! Экземплярчик-то славный! Эти, из отряда, уже начали надоедать. Как-то не вязался его интерес ко мне с его обликом. Таким подавай только девушек! Да еще и целок! Да, нет! Вот и сам предложил, чтобы я был только с ним. Неплохо будет, если все получится. Нет, на самом деле, стоит попробовать.
9. Виктор
Угроза на старосту подействовала, и "сероглазый" стал оживать на глазах. Через два дня он явился в дежурку совсем другим человеком: синяки и ссадины зажили, он смотрелся гораздо аккуратнее. Он быстро перекусил и выжидательно уставился на меня.
- Я пойду пройдусь по территории. Отсюда не выходить. Ложись на топчан и спи. - Он покорно кивнул.
Меня не было часа два. Когда я вошел, он мирно сопел на топчане у стены. А мне куда? Тоже нужно ведь поспать! Но не сгонять же его. Пришлось лечь рядом, притиснув его к стене. Он заворочался, повернулся, не открывая глаз, ко мне, закинул на меня ногу и опять провалился в глубокий сон.
Утром я еле растолкал его к началу проверки. Он долго таращился, не понимая, где он и как тут оказался. Наконец, сообразив, виновато глянул на меня. Ведь он так и не исполнил того, за чем его звали.
В следующее дежурство после обхода я застал его бодрствующим. Он сидел на топчане, косил на меня глазами и покорно ждал сигнала к началу процедуры. Я разделся.
- Ложись к стене!
- Мне тоже раздеться? - Он с готовностью схватился за свое нижнее белье.
- Как хочешь! - Он вылупил глаза, и, не раздеваясь, лег.
Я силой повернул его лицом к стене. Его напряженные ягодицы уперлись в низ моего живота, тельце застыло в ожидании ласк, готовое откликнуться на них с благодарной покорностью. Я обнял его за плечо и прижал к себе. Было тепло и уютно. Он не расслаблялся и весь был, как натянутая струна.
Уснул я очень быстро. Утром он глядел на меня непонимающим взором и был явно растерян.
- Мне еще приходить? - Он со страхом ждал, что на этом все и кончится, что чем-то он не угодил и опять вернутся ужас и унижения.
- Да, как всегда, в мое дежурство! - Он опять уставился на меня, и в его глазах роились вопросы, но он сдержался и молча вышел.
10. Саша
Староста отряда воспринял просьбу охранника, как должное. Оглядев меня с ног до головы, процедил: - А ты шустряк, однако! Он отдал остальным необходимые распоряжения, и меня оставили в покое.
Я пришел к нему, как мы и договорились, в его дежурство. Было любопытно, как все это будет, тем более, что он был старше меня и намного крупнее. Вопреки ожиданиям, я даже слегка волновался. Однако все было очень буднично, как будто меня позвали на чашку чая. Он заторопился на обход территории, велев мне ложиться спать. Я лег, прождал его часа два и, не зная, как начать наше общение, притворился спящим. Он лег рядом, долго устраивался и, кажется, собрался уснуть. Этого еще не хватало. Я повернулся к нему, закинул на него ногу и затих, ожидая начала его ласк. Он просто и незамысловато уснул. Вот так вот!
Я ожидал чего угодно, но не такого. Даже не знаю, на счет чего это отнести - то ли его застенчивость, то ли моя пассивность. Утром я чувствовал себя полным идиотом, тем более, что в отряде на меня было объявлено "табу".
В следующее дежурство я решил проявить большую активность. Когда он явился с обхода, я ждал его, выказывая покорность и готовность выполнить любые его требования. Начало было неплохим. Он силой повернул меня к себе спиной, прижал. Я ждал, все тело напряглось, я хотел его - сильного, жесткого, требовательного, не заботящегося о моих чувствах и переживаниях, резко вгоняющего в меня свое орудие. Я хотел быть надувной куклой в его могучих объятиях, причиняющих сладостную боль и будящих восторг безграничного подчинения.
