Они оба обессилено упали на стулья. Глаза у обоих были закрыты, дыхание прерывалось. Я застыл в своем укрытии, не подавая признаков жизни. Наконец прапорщик встал, легонько толкнул Пашку рукой: - Иди! - Тот послушно оделся и быстро ушел. Я вышел из-за шкафа.
- И ему не больно? Он ведь такой маленький! - я вопросительно глядел на прапорщика.
- Да, нет. Там все разработано. Мы уже вместе два года. Он уже теперь только кайф ловит.
- Как же он здесь оказался? Ему же тогда было двенадцать?
- Да, так же и оказался! - он усмехнулся, - Как и ты! У меня и на него бумаги лежат. Да и не одни вы. Человек восемь всего. Так что не бойся, дорогой, все будет в порядке.
Я в изумлении и в ужасе уставился на него. Это же не человек, это же чудовище! Кто же из нас ВОР? Я, по глупости тиснувший две тельняшки, или он, укравший у восьмерых мальчишек покой, невинность, ничем не омраченную юность, возможность открыто глядеть другим в глаза. И ни у кого нет никакой возможности прекратить эту грязь, которая в полной мере ждала и меня. Я тихо зверел.
- Отдай мои бумаги!
- Ну, уж нет! Уговор был!
- Отдай мои бумаги по команде! Пусть меня судят! Я хочу оказаться в кабинете начальника училища! Там во всем и разберемся!
- Ты идиот! Ты сам не понимаешь, что говоришь! Тебя выпрут в два счета! Жалеть будешь всю жизнь!
Я не ответил и решительно направился к двери.
- Стой! Хорошо, черт с тобой, забирай свои бумаги. - Он быстро вскрыл сейф и нашел мою папку. - На, подавись! - Он швырнул ее мне вдогонку.
- Либо ты мне отдаешь все бумаги, на всех, либо подаешь мои по команде. - я с ненавистью смотрел ему прямо в глаза. И тихо добавил: - Только так!
Наверное, что-то в моем облике заставило его поверить, что все будет так, как я сказал. Он заметался по кабинету. Он уже ни о чем не думал, кроме своей безопасности. На несколько секунд он застыл, просчитывая, что будет, если заставить меня замолчать, но тут же понял, что приедет серьезная комиссия, и все в полном объеме вскроется в один момент. Его уже трясло.
- Хорошо, на! Нет, не так! - Он быстро стал вынимать бумаги из папок и рвать их на мелкие куски. - Теперь никто, никогда и ничего уже не докажет. Все! - он с облегчением вздохнул и вытер потный лоб.
- Мразь! - Я вышел из его кабинета, и непреодолимое чувство гадливости заставило меня передернуться. Доказать действительно было ничего нельзя: документов нет, а пострадавшие ребята из чувства стыда отказались бы что-нибудь говорить. Но я был рад, что удалось прекратить эту мерзость. Я был рад, что больше не будет мальчишек, которые так страшно и извращенно будут получать свой первый сексуальный опыт.
