- Переступи через них. Давай я положу их рядышком, никуда твои трусишки не денутся. - Он послушно сделал шаг в сторону, и они оказались у меня в руках. Из его послушания я сделал для себя вывод, что ему не так уж неприятны мои дейстия, и я решил, что пора их активизировать.
- Нагнись, продолжим мытьё. А лучше знаешь что? - ложись ка ты животом на топчан, так удобнее будет.
Изгибаясь и прикрываясь, он выполнил и эту просьбу, и я опять принялся тереть ему спинку, попку, ножки. Как мне хотелось повернуть его вверх животиком! - но вместо этого я сказал:
- Теперь иди обмывайся под душ, потом мне спинку помоешь.
Он посмотрел на меня, и в глазах его я опять прочитал мольбу и растерянность.
- Да не буду я смотреть на тебя туда, куда ты не хочешь. Смотри - глаза закрываю и отворачиваюсь - беги под душ.
Он так и сделал и, отвернушись лицом к стене кабинки, стал под душ обмываться. А я, решив продолжить "наступление", подошёл к нему сзади, обнял за талию и прошептал на ухо:
- Вадюша, ну не прячь, пожалуйста от меня свой красивый грибочек - и нежно прикоснулся к его писунчику. Вадик опять весь напрягся, изогнулся и тихо-тихо говорит мне:
- Витя, сюда кто-нибудь зайти может, дверь у нас не заперта, не нужно баловаться... . . здесь.
Это "здесь" меня обрадовало и ободрило (значит в принципе баловаться можно, и всё дело лишь в незапертом замке!) .
- Хорошо, я пойду защелкну замок входной двери, а ты только смототри, трусики не надевай.
Когда я вернулся, мой Вадик сидел голенький на топчане, опустив голову и плотно сжав ножки. Я подошел, нежно обнял его за плечи, взял за руки как-бы помогая встать. Он встал передо мной в полный рост, судорожно прикрывая одной рукой свой писунчик и яички. Но когда я, не прилагая особых усилий, отвёл эту руку в сторону, Вадик сопротивления не оказал и предстал, наконец, передо мной во всём своём великолепии. . Я не мог оторвать глаз от его призывно торчащей розовой залупки, которую когда-то по воле вадькиных родителей зачем-то лишили прикрывающей её шкурки и которая так контрастировала с моей "морковкой". Она у меня вначале почти вертикально смотрела на пол, а через какие-то секунды после того, как писунчик моего друга предстал на моё обозрение, тоже, напрягшись, приняла более горизонтальное положение, но кончик продолжал оставаться закрытым.
Я не смог удежаться и потянулся рукой к Вадикиному "магнитику", а когда нежно коснулся его яичек, он тут же резко присел на корточки, видимо, стесняясь поведения своего возбуждённого дружка, и его лицо оказалось на уровне моей морковки. Оно было красным, губки подрагивали, Я наклонился к Вадику и прижался губами к его щекам, а он в ответ обнял меня за талию и неожиданноо поцеловал в верхнюю часть моей попной булочки. После этого он тут же вскочил и со словами: "Пора одеваться" выскочил пулей в переодевалку. Я сразу за ним кинуться не смог, потому что мой примерно 6-тисантиметровик превратился в твёрдый стержень длиной сантиметров 12-13 с едва показавшейся из своего укрытия головкой. Переждав, пока всё "там" у меня пришло в относительную норму, я вышел к уже почти одетому Вадику. А он... . . он, не дав мне хоть что-нибудь на себя одеть, обнял меня и стал вначале нежно целовать в щёки, живот, голые булочки моей попки, а затем присел и прикоснулся своими горячими и влажными губами к моему вновь восставшему дружку. Мне трудно сейчас передать удовольствие, которое я тогда испытывал, это было нечто ни с чем не сравнимое и ничем не превзойдённоое! (И замечу - практически без секса!)
