Один раз я даже коснулся ее золотистого пушка, зрачки карих бесенят расширились, но Наташка ничего не сказала, отстранилась, но не сразу. А уж сколько раз ее музыкальные пальчики коснулись моего безынициативного "отличия" , и сосчитать трудно.
Так мы пропульхались в реке уйму времени, его не замечая. Тетя загорала на берегу, только иногда она ополаскивалась, да и то, отойдя от нас немного ниже по течению.
Лишь когда солнце приблизилось к макушкам деревьев, не повисло, но приблизилось к западной стороне леса, отряхивая халат, тетя крикнула:
- Есть никто не хочет?
До этого, ни я, ни Наташка, о еде не думали, но услышав тетю, поняли, что до жутиков проголодались. Переглянулись и, взявшись за руки, с криком "хотим, хотим!" понеслись к ней.
Тетя смотрела на нас улыбаясь, приняла в объятья обоих. Я был голый, Наташка голая и тетя еще не успела надеть халата, но никто даже и не думал об этом. Я прижимался к тетиной груди слева, Наташка - справа, мы смотрели друг на друга, теплые ладони тети оглаживали наши загорелые ягодицы, и нам, всем троим, было хорошо.
- Одеваться собираемся? - снова спросила тетя.
Я посмотрел на Наташку, Наташка - на меня, и мы дружно ответили:
- Нет! . .
- Ну и ладно...
Мы отправились к дому. Одежда осталась на берегу. Кто ее тронет, - вокруг, на сотню километров никого...
Готовить что-то домашнее, обычное, тетя не стала, ради такого дня распечатала "Н. З." , достала из ледника буженины, кило на пять. Во дворе, ее немного обожгла на березовых углях, на вертеле в дымку поваляла, нарезала ломтями и, на деревянном блюде прямоугольной формы, выставила на большой чурбан. Из ледника принесла квас в крынке. Мы с Наташкой, подтащили с крыльца две лавочки. Одну тете, другую для себя. Сели...
Запах буженины с дымком, пенистый квас в стаканах, начали сводить звуки моего пустого желудка в голодную симфонию. Наташка тоже сидела в нетерпении. Наверное, это был как раз тот момент, когда мы совсем забыли про обнаженность. Словно невинные дети природы сидели у огня, каждый ждал своего куска пойманного мамонта.
Потом, зимой, я часто вспоминал этот дикокаменный обед ближе к ужину. Сидевшую напротив тетю, - ее груди, живот, порхающие над блюдом руки. Вспоминал Наташкин золотистый пушок, что выглядывал меж ног, плотно сомкнутых в коленях. На скамейке, мы терлись с ней бедрами, и шелковый пушок был совсем рядом, руку протяни...
- Чего сидишь?! - спросила тетя, облизывая свои пальцы. - Ты мужик, тебе и первый кусок! Бери...
Я поскромничал, потянулся к самому маленькому кусочку. Тетя, легонько, ударила ладошкой мне по пальцам.
- Это еще что за фокусы?! - напуская на себя строгость, проговорила она, взяла самый большой кусок буженины и протянула. - Наташ, давай, покорми его. Сил-то в песок много потерял. А силы восстанавливать надо мясом.
Наташка слегка покраснела, взяла у тети кусок буженины и, на музыкальных пальчиках, поднесла к моему рту. Пока я отгрызал от него половину, по ее ладони тек жир, но она смотрела на меня такими благодарными глазами, словно я целовал ей руки. От ее карих бесенят, прикрытых шелковыми ресницами, от приподнятых сосков обнаженной девичьей груди, мелькнувшего по губам кончика язычка, во мне проснулся дикий зверь. Измазываясь, я вгрызался в зажаренное мясо, а она смеялась.
Блюдо мы опустошили, ничего не оставив. Прохладный квас, приятно пробегая по пищеводу, утрамбовал буженину в наших молодых организмах.
- Ну, все, теперь в дом, - скомандовала тетя.
- А книга? - напомнила ей Наташка, прикрываясь ресницами.
- Книга? Сейчас...
Тетя пробежала к крыльцу. Наташка отодвинулась от меня.
Нет, не все окончательно забыли, что обнажены. Наташка явно опасалась оставаться со мной наедине. При тете она чувствовала себя свободно, расковано, а вот без нее - отодвинулась, спряталась за руками.
Тетя вышла и приподняла над головой тоненькую книжку. "Как раз мой размер для чтения! Поди, и картинки есть?" , - мелькнула у меня мысль.
- Наташ! - крикнула она.
Я сорвался со скамейки первым, подскочил. Тетя вручила ее мне. Наташка, пытаясь ухватить меня за руку, потребовала:
- Отдай!
- Я тоже читать хочу! - вполне резонно, ответил я.
- Ну, и читай!
Наташка фыркнула и вошла в дом. Тетя шлепнула меня по голому заду и шепнула:
- А ты вслух читай... Пойду, пока, приберусь.
Наташа снова ухватила толстый том собрания сочинений Вильяма Шекспира. Наверное, даже оделась бы, но выданный ей тетин халат остался на берегу, платье в стирке, а что-то другое взять без разрешения, она не могла. Наташка плотно села к столу, положила на колени скатерть, грудь прикрыла Шекспиром.
Я расположился на стул у окна. Закинул нога на ногу, пробежал взглядом название: "Н. М. Ходаков. Молодым супругам". Раскрыл не на первой странице, а как всегда делаю - пропустив листов десять-пятнадцать. Меня привлек тест, который был оформлен немного иначе, чем основной - прописью.
Следуя совету тети, я зачитал вслух:
"Начала онанировать в двенадцатилетнем возрасте, умерено (два-три раза в неделю) ; после шестнадцати мастурбационные акты стала совершать чаще, почти ежедневно...".
Последние два слова, я произнес на растяжку. Закрутились мысли, возникла пауза. Наташка отвлеклась от Шекспира.
- Дальше! - не выдержала.
Я очнулся и прочитал: "Относиться к этим действиям очень спокойно. Бывают случаи, когда мастурбирует по несколько раз в день. Это - молодая цветущая женщина, пользующаяся большим вниманием у мужчин".
Наташка подскочила и вырвала у меня книгу.
- Дай сюда! Я про мальчишек прочитаю. Тетя говорила: про вас в ней тоже есть...
Она сузила прицелом глаза. Я не ответил, скинул ногу с ноги, стало неудобно. Задумался: "несколько раз в день"...
