Увлеченная моим рассказом, Ягодка зашевелилась на лавке.
- Устала лежать:
Села, все так же, укрытая до подбородка меховым одеялом, оперлась спиной о стену и подобрала ноги.
- Выпростай мои груди на свет, посмотри на них - неожиданно попросила Ягодка.
Она так и сказала "груди" , а не тити, как говорят в этом мире. Подействовал на нее мой рассказ, захотела обегаемая женихами чудинка почувствовать себя девушкой иного мира. Нежно оторвал ее руки от одеяла и приспустил его, открыл грудочки. В первый момент Ягодка от смущения прикрыла ладонями сосочки, а потом опустила руки "смотри, я разрешила". Нежно-нежно провел пальцами по верху грудей и погладил сосочки. Ух, как они напряглись и стали торчать. Погладил груди снизу, приподнял на своих ладонях, но не мял, не тискал грубо. Ягодка прислушивается к новому ощущению, только что не мурлычет от удовольствия. Я наклонился и поцеловал розовые сосочки.
- А теперь спи - говорю.
Уснул я в полной уверенности, что Ягодка оставила свои бредни. Утром она проснулась раньше меня, наделась только одну рубашку и хлопочет у печи. Без поневы и головной повязки, не как вольная девушка, а как рабыня одета. И есть отказалась:
- Мертвые не едят.
- Что же ты ходишь, печь топишь, кашу варишь, если ты мертвая? - спрашиваю эту упрямицу - Мертвой надо лежать тихонько, ждать огненного погребения.
- Ты мое мертвое тело колдовством ходить заставил и буду я вечно твоя раба из мертвого мира. А зачем ты это сделал, мне не ведомо.
Опять начинай сначала - уговоры, напоминание о вчерашней нашей беседе - ничто не действует! Ну, что с ней делать!
- Мертвые боли не чувствуют. - говорю - Сейчас выпорю тебя до крика, тогда поймешь, что ты живая. Ложись животом на стол, буду тебя на Божьей Ладони пороть.
Стол в том мире вещь священная, чистая. Ягодка молча сняла рубашку, застелила ей столешницу, легла на нее грудью и животом. Лежит голая (мертвой не стыдно) , но срамными местами Божьей Ладони не касается.
А чем ее пороть? Розги еще заготовить надо, и решил я высечь глупую девицу ремнем. Моя рубаха подпоясана знатным кожаным ремнем из шкуры тура. Для такого ремня нужно самому добыть лесного быка, а это подвиг не каждому мужчине по плечу. Поэтому обладатель подобного пояса особо уважаем. И радуется каждая женщина, коли ее муж решился на страшный поединок с могучим быком. Не только ради славы мужа. Бабы считают, что мужской пояс из хребтины тура очень помогает при родах. Мои жены берет его с собой каждый раз, когда отправляется в баню рожать. Мне то проще было добыть тура - взял быка не рогатиной или стрелой, а из автомата. Правда, пришлось потратить на него целых пять патронов.
Ремнем, так ремнем. Распоясался, намотал лишнюю длину ремня на кулак. В этом мире мне не часто доводилось высечь женщину. Один раз выпорол Иву, в ту пору еще рабыню. Травка трижды попробовала моей розги, когда начинала брать на себя лишнюю власть. Елену и Сорожку ни разу не высек по причине их животного страха перед розгой. Рабов домашних и вольную прислугу за провинности сечет Травка своей рукой. Сейчас я высеку девушку из чужого рода, да к тому же без ведома ее родителей.
Лежит Ягодка на белой подстилке, спинка узенькая расслаблена, попка маленькая, как у подростка. И врезал я от всей души! От неожиданной боли она подкинула попу и закричала. Не давая ей передохнуть, я опять врезал по мягкому месту.
- Больно? Больно? А мертвым больно не бывает! Говори, глупая девка, ты мертвая или живая? Вот тебе живой по мягкому месту! Вот тебе! Чтобы дурью не маялась! Чтобы мертвой себя не считала!
Крики Ягодки, наверное, всему погосту слышны.
- Ой, больнооо! Ай-ай! У-у-у-у! Ой-ой-ой! Больноооо!
Женщины этого мира хорошо переносят порку. Когда девушкам разгоняют кровь, они никогда не кричат, хотя порют их жестоко. Широкий ремень просек кожу во многих местах. Я стегал со всей возможной силой, девица Ягодка дрыгала ножками и непрерывно кричала. Наконец она схватилась руками за ягодицы и зарыдала в полный голос.
- Ой, я наверно живая!
Все, хватит с нее! Поднял девушку со стола и положил на лавку.
- Хватит плакать - вытираю ей слезы - все хорошо. Будешь жить, солнышку радоваться. Замуж выйдешь, раздвинет жених молодой женушке ляжки и раздует тебе пузо. Ты ему много детишек родишь
Дети в этом мире высшая ценность. Когда аборигены здороваются, то даже с очень молодыми девочками говорят "многих детей".
В тот день в избу зашел отец Ягодки. Поклонился печи, посмотрел равнодушно на голую дочь, что лежит на лавке поротой попой кверху и говорит мне:
- Уходи от греха, Воин, и забирай с собой утопленницу мертвую. Не гневи богов.
А что, если не послушаюсь, то они могут и устроить нам "огненное погребение". Дверь подопрут, зажгут избу и будут уверены, что совершили доброе дело. Все мои попытки доказать, что дочь его живая, ни к чему не привели. Добился только согласия, что мы уйдем через неделю. Тому я выдвинул "вескую" причину - нужно, чтобы усмарь-кожевник закончил выделку кожи, содранной с жены нурманского кнеза. Про себя прикидываю, что до нашего отъезда должна зажить попа Ягодки. Поскольку ехать нам на лошадях, попросил для нее принести мужские штаны. В женском уборе верхом она не сядет на лошадиную спину.
На следующий день Ягодка с грехом пополам поднялась, опять надела одну нижнюю рубашку и в рабском обличии хлопотала весь день в избе. Поела со мной не сидя, а стоя на коленях - поротые ягодицы сидеть не позволяют. А на второй день опять за старое:
- От моего тела смрад пошел, как отъедем подальше от родного погоста, ты сложи кладь бревен и похорони мое тело огненным погребением.
Кажется, я никогда не был так зол. Содрал с нее рубаху, хотел снова выпороть, но на попе живого места нет. А Ягодка - не девица и не раба, то ли мертвая, то ли живая - на наготу внимания не обращает, начала пол подметать. Наклонилась с веником, между поротыми ягодицами девичья кунка выглядывает. Обхватил я эту глупышку за талию и поднял. За моей спиной голова и руки свисают, впереди попа Ягодки торчит. Вставил палец в заветную девичью дырочку, а остальными катаю горошину клитора. И, вдруг, Ягодка охнула и завертела попкой. Поставил ее на ноги:
- Сейчас колдовать буду, выдавлю молоко из твоих титек, буду доить тебя каждый день как коровушку, буду твое молочко пить по утрам - говорю первое, что приходит в голову, и больно выкручиваю ее сосочки - хочешь доиться, коровка упряма?
Так и повел к лавке, крепко ухватив за титю.
- Становись на четвереньки, доить тебя буду. Ты мертвая, детишек родить не можешь, но молочко будет: будет. Стой спокойно коровка, не маши хвостом.
