Стеснительность Тамары меня достала, уже в дверях я сказал:
- Тома, ты бы показалась вашему (женскому) врачу. - Видя, что она не понимает, я пояснил, - Здоровой девушке должно быть приятно, когда парень трогает ее во всех местах, без этого люди перестали бы размножаться.
Тамара промолчала, но обиделась крепко.
В следующие дни она избегала встречи со мной, столкнувшись в коридоре или столовой не разговаривала - только здравствуй и до свиданья. Конечно, здравый смысл подсказывал, что для сохранения отношений со мной следует вести себя более раскованно, позволить то, что претило ее пуританской душе. Но моральные устои Тамары противились и она просто не знала как поступить. В результате я обиделся на Тамару за то, что она на меня обиделась. Только этой двойной обидой могу объяснить то, что не взял ее с собой, когда друг пригласил меня на свадьбу.
Студенческая свадьба, веселый разгул, в котором гости быстро перестают обращать внимание на жениха и невесту. Танцы под гармонь или патефон медленные: вальсы, фокстрот. Танго исключается, как нечто неприличное. Нет современного дерганья, когда каждый сам по себе. В наших танцах можно было прижать "даму" к себе, почувствовать прикосновение девичьих грудей, или опустить руку с ее талии пониже, туда, где начинаются оттопыренные верхушки ягодиц. В хорошем подпитии никто на это не обратит внимания, да и твоя партнерша особенно не возражает против такой вольности.
На этой свадьбе я и познакомился с Ингой, впоследствии ставшей моей женой, от которой и ведут начало трое наших детей и шестеро внуков. Не случись той ссоры, Тамара была бы со мной на свадьбе, а Ингу я бы и не заметил. Но Тамары не было, я в первом подпитии танцевал с Ингой, худощавой, прыщеватой девушкой с отделения экономики. Не случайно говорят, что не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки. А водки на той свадьбе было много. Мы танцевали, смеялись, вспоминали всякие студенческие хохмы. После сдержанной, основательной Тамары, веселый, беззаботный характер Инги был особенно приятен.
- Жарко, пойдем проветриться, - сказала она.
Мы обнимались за углом столовой, в которой гремела свадьба. Как-то само собой получилось, что я начал поглаживать ее грудь через ткань легкого платья. И, представьте, мои руки не турнули, Инга продолжала все так же обнимать меня и весело болтать. Праздничное платье девушки имело очень большое декольте, которое так и приглашало проникнуть глубже. Потянул за рукава вниз, плечи Инги оголились, и теперь декольте распространялось до того места, от которого начинались холмики грудей. Руки ее оказались плотно прижаты к бокам воротом платья, растянутым до треска материи.
- Ты связал мне руки, - засмеялась она.
- Это чтобы ты мне не мешала, - ответил я с наглостью пьяного студента.
Лифчик Инги соответствовал декольтированному платью, т. е. на плечах не было бретелек. Стоило мне расстегнуть на спине девушки т о л ь к о о д н у п у г о в к у, как он сполз вниз, к талии, стянутой пояском платья. Дорога к маленьким твердым яблочкам грудей была открыта. А Инга... не возражала. Она обнимала меня, жадно тянулась губами, ловила мои поцелуи. Какое это было наслаждение гладить теплые грудочки, слегка сжимать их. Больше всего я боялся причинить ей боль и без конца спрашивал:
- Не больно?
Игна только мотала головой.
- Нет!
В зале, где продолжались танцы мы больше не появились. Только перед рассветом я довел Ингу до дверей ее комнаты, поцеловал последний раз и в совершенно ошалелом состоянии отправился спать.
На другой день я едва дождался конца практики и побежал к Инге. Не постучав, рванул дверь и был встречен истошным визгом девиц, оказавшихся неглиже. Спустя пару минут мне прокричали:
- Можно!
Я был допущен в девичью комнату и даже накормлен жареной картошкой. Но мне не терпелось увести Ингу куда-нибудь в укромное место парка и там еще раз проверить упругость ее грудочек. И так продолжалось каждый день. Сокоешники заметили перемену и не одобрили: Славка Тамару променял на "шмару". Но что они понимали!
Вечерами, до того, как двери общежития запирались, мы покидали парк и спешили занять место в тупике "женской" части коридора. Я сидел на низком подоконнике, Инга стояла между моих колен и целовала меня. Когда студенческий народ утихомиривался, наступало самое интересное. Я медленно задирал ее футболку до горла и расстегивал пуговички лифа. Руки Инга держат сии предметы девичьего туалета у горла. Передо мной торчат груди девушки, которые я легонько сжимаю и жадно целую в напряженные соски. В голове вертится строки нашего студенческого фольклора:
Я схватил ее девичьи груди
И узлом их связал на спине.
Груди у Инги маленькие, но такие приятные. Он прогибается в пояснице, сильнее выставляет их навстречу моим губам и шепчет:
- Ненасытный! Оставь немного для нашего ребенка.
- Конечно, оставлю, - отвечаю я, - но нужно им сделать оч-чень хороший массаж, тогда молока будет много.
Эти слова стали формальным объяснением в любви, обязательством вступить в брак. Что только мы ни вытворяли, но главное так и оставили "на потом". После нашей свадьбы - с криками "горько" и умильными слезами родителей - Инга легла в брачную постель девушкой. Не сомневаюсь, что она ДАЛА бы мне много раньше, но я решил соблюсти вековую традицию.
Лишение девушки невинности сродни хирургической операции без наркоза, Инна кричала на всю квартиру, благо, мы были одни, а ее родители ушли ночевать к знакомым. Теперь, хорошо зная Ингу, я думаю, что она кричала так громко не только от боли в порванной целке, но желая доставить мне удовольствие самца, который оприходовал девственницу.
Но это было потом, а пока мы безумствовали. Стоим в тупичке коридора, время третий час ночи. Трикотажные штанишки Иги приспущены с ее попы. Целомудренные трусики смяты, вдавлены в ложбинку между ягодиц, открывая эту соблазнительную часть для моих рук. Маленький зад Инги светит на весь коридор. Я глажу и мну ее булочки в то время как ум решает "мировую проблему" : почему на грудочках кожа такая гладкая, а на попке ощутимо шершавая. Одновременно я не перестаю целовать ее грудочки-шарики: сверху, сбоку, снизу, в сосок.
Получилось так, что Тамара среди ночи отправилась в туалет, по коридору, освещенному белизной Ингиных ягодиц. Она никак не отреагировала, только посмотрела. Инга услышала шаги, а, может быть, голой спиной почувствовала этот прожигающий взгляд. Бросила через плечо ответный взгляд победительницы и выше задрала футболку. О моем увлечении Тамарой она отлично знала и теперь стремилась утвердиться в своей победе над соперницей. Когда мы той ночью собрались расходиться по своим комнатам, Инга неожиданно сказала:
- Хочешь, я сейчас сниму штаны и БЕЗ НИЧЕГО пойду к себе.
Сказала только о штанах, но "без ничего" подразумевало - голышом по лестницам на два этажа вверх и дальше в свой коридор. А если какая-то парочка еще стоит на лестничной площадке... Вот будет картинка! Увидевшие такой стриптиз обязательно проболтаются, дальше исключение из комсомола за аморальное поведение, а, возможно, и из Универа. И все это Инга затевает в пику отставной сопернице, хочет показать мне: "я не такая"!
С трудом уговорил отложить эту прогулку.
- После нашей свадьбы, будешь сколько угодно ходить по квартире в костюме праматери Евы. А здесь не смей, я ревнивый.
На следующий день Тамара в перерыве подошла ко мне и сказала:
- Знаешь, я бы так не смогла...
После окончания Университета Тамара уехала учителем в родную деревню, за отсутствием других женихов вышла замуж за тракториста, который оказался тихим пьяницей. С ней мы больше не встречались...
