Мама же захохотала, когда Тёма уткнулся носом в её сиськи, и потрепала его по волосам.
— Ах ты шельмец!
Затем она положила руки нам на плечи, прижав обоих к себе и весело, задорно сказала:
— Ну что, молодчики мои, пошли накормлю вас! А то, поди, проголодались в дороге?
Мы оба положили руки ей на талию, и мама повела нас во двор. В один момент я заметил, точнее почувствовал, как рука Тёмы скользнула вниз по её талии и сжала мамину большую крепкую задницу. Я тут же шлёпнул его по руке, а мама лишь рассмеялась:
— Ахахаха! Да ладно, пусть помнёт! Полгода, небось, женщины не щупал, а?! Или ты там уже девчонкой обзавёлся, дорогой мой?!
— Да, что вы! Конечно нет! – фыркнул Тёма. – Ни одна девчонка рядом с вами не стоит!
— Это точно! – гордо ухмыльнулась мама. – Девки там у вас, небось, кожа да кости! А у меня есть, за что подержаться, да, Тёмка?!
— О дааа... - блаженно протянул он, помяв на ходу мамины груди через платье. – Как я по ним скучал!
Мама звонко захохотала, а я покраснел. В этом и заключалась её простота – она не знала, что такое стыд. Всегда вещи называла своими именами, а то, что касалось секса, было для неё обыденным делом, и обсуждать секс она нисколько не стеснялась, даже передо мной.
Мы прошли в кухню, где мама накормила нас холодной окрошкой и свежим хлебом. Мы ели с огромным аппетитом и рассказывали маме про учёбу и студенческую жизнь. У меня она поинтересовалась, нашёл ли я девушку. Всё ждала момента, когда я обзаведусь-таки будущей невестой. Но пока что порадовать её мне было не чем.
А когда Тёма поинтересовался, почему она его не спросит (хотя мама уже спрашивала во дворе), она ему в шутку ответила:
— А тебе нельзя! Узнаю – хуёчек-то откушу, милый мой!
Я порой охреневал от её откровенности. Вот тебе деревенская простота и манеры. Я же вырос более деликатным мальчиком. Мама отродясь была прямой. Тёма захохотал и тут же парировал:
— Нее, тёть Марин, кусать не надо. Лучше кое-что другое...
— Что? – смешливо сузила глазки моя мать.
— Сосать, - смело заявил Тёма, расплывшись в самодовольной улыбке.
— Сосать? – усмехнулась мама. – Это всегда пожалуйста.
— Мам... - закатил я глаза.
— Ну а что? – усмехнулась мать, даже не почувствовав стыда. – Тут куры, козы, да коровы. А ещё старики и старухи. А я женщина в самом соку!
Сказав это, она гордо выпятила грудь и разгладила платье по-своему телу.
— УХ! – прорычал Тёма.
— Так! – сказала мама, обращаясь ко мне. – Ты дорогой, наверно устал в дороге, приляг отдохни. А ты – иди со мной!
Она схватила Тёму за руку и выдернула из-за стола. Тот даже окрошку не доел.
— Куда это? – с набитым ртом спросил он.
Уже из сеней я услышал:
— Куда, куда! В амбар на сеновал, милый мой! Пизда уже полгода не паханная!
От очередной маминой прямоты, у меня уши в трубочку свернулись. А ведь она прекрасно понимала, что я это слышу. Ей просто было по барабану. Деревенская прямота...
Они вышли из дома, и я остался один доедать. И тут встала дилемма – реально пойти поспать часик, или же проследить за ними, как я делал частенько, когда мы ещё жили в деревне?
Уже, учась в институте, я где-то вычитал, что страсть к наблюдению за совокупляющимися людьми, называется вуайеризмом. У меня эта страсть началась с той самой ночи, когда я впервые застал Тёму в маминой постели. С каждым днём эта страсть росла, и я уже, как наркоман, подглядывал за ними и тайно дрочил. Это была моя страшная, постыдная тайна. Они об этом не знали.
Каждый раз, подглядывая, я рисковал быть замеченным, но природная осторожность и аккуратность, по сей день позволяли мне оставаться не пойманным. Лишь раз они меня заметили, точнее я их прямо спалил, и тогда им пришлось во всём признаться. После того случая, я ни разу не спалился.
Я услышал, что они идут в амбар на сеновал, их любимое место. Быстро доев окрошку, я пошёл туда же. Каждый раз моё сердце бешено билось в груди, когда я крался подглядывать. В этом был особенный экстрим, что лишь сильнее меня возбуждало.
Подсмотреть за ними в амбаре можно было двумя способами. Либо прямо через двери, обычно они их не закрывали. Либо залезть по лестнице с тыльной стороны амбара и смотреть сверху через окно. Но я предпочитал двери, тем более, что они состояли из досок, а между досок за годы уже образовались приличные щели.
Я тихо подкрался к амбару и заглянул внутрь через одну такую широкую щель. Сначала я увидел голую задницу Тёмы. На нём остались только кроссовки. Он стоял спиной ко мне и загораживал маму.
Но вот он делает шаг в сторону, будто специально, зная, что я наблюдаю. Моему взору открывается мама. Он сидит на стоге сена, широко расставив ноги и опираясь руками на колени. Огромные сиськи вывалены наружу из ворота рубахи. Мама трясёт ими из стороны в сторону и смеётся, глядя, как скачет от похоти Тёма.
— Сначала смотреть, но не трогать, - дразнит она его, покачивая тяжёлыми, большими сиськами.
— Ишь, как стручок подпрыгивает! – хохочет мама.
Я увидел, как Тёмин член, внушительных размеров, дёргается так, что аж шлёпается об живот. Смазка стекает по вздыбленному стволу.
— Ну, тёть Марин! – рычит от похоти Тёма.
— Скучал по ним? – улыбается мама, сжимая свои сиськи двумя руками.
— О дааа!
— Хочешь их потрогать? Помять их, как следует?
— Да! Да! Да!
— Ну давай! Можно!
Тёма кинулся к ней и упал на колени. На протяжении нескольких минут он жадно мял её сиськи. Сжимал их, взвешивал на ладонях, пошлёпывал, зарывался в них лицом. Мама всё ему позволяла, посмеиваясь. Правда, когда Тёма принялся сосать её пухлые розовые соски, смех её сменился и блаженное постанывание.
Какое-то время Тёма смачно и слюняво обсасывал мамины соски, чавкая и хрюкая, как поросёнок. Пускал слюни по её сиськам, обхватывал губами крупные соски, будто хотел напиться молока.
— Ну всё, всё! – наконец отстранила его мама, чуть толкнув в грудь. Тёма осел голой задницей на солому. Мама чуть задрала юбку и начала ей помахивать, плавно раздвигая ноги. – Хочешь посмотреть, что у меня там?
Тёма лихорадочно закивал, подавшись вперёд, но мама оттолкнула его в лоб ладошкой.
— Давно ты сюда не заглядывал, - дразнила она, помахивая платьем.
Я уже и сам терял терпение. «Ну давай же, задери платье, мам!»
Словно, услышав мои мольбы, мама резко задрала платье выше пупка и широко развела бёдра. Её волосатая, влажная пизда предстала перед Тёмой во всей красе. Волосы вокруг вагины были тёмными, а на голове рыжими. Мама пальцами схватилась за волоски вокруг половых губ и оттянула их в стороны, открыв влажные, липкие врата.
— Смотри, какая она мокрая и волосатая! – игриво прорычала мама, раскрывая своё влажное розовое нутро перед носом моего друга.
Тёма застонал от похоти и на коленях пополз к маминой щёлке. Но она снова его остановила, оттолкнув ладошкой.
— Смотри, смотри! Это тебе не лысые девичьи письки! Это натуральная пизда взрослой женщины!
— Пизда... - заскулил Тёма.
— Пиздааа... - повторила мама, улыбаясь, как дьяволица. – Волосатая, мокрая... Настоящая пизда, мой мальчик! Чуешь, как пахнет?
— Даа... - простонал Тёма, потянув носом, как кобелёк.
Больше мама не смогла его удерживать. Он рванул к ней, как голодный пёс, и зарылся лицом в её волосатую, влажную шмонку. Мама звучно захохотала, закинув лицо к потолку и накинула юбку на голову Тёме, накрыв его широким подолом.
— Ох! Ох! Ох! – смеялась она и постанывала, закатывая глазки. – Ммм...
Минуты две Тёма лизал ей щёлку, затем вынырнул и завалил маму на стог сена. Распахнул её ляжки и налёг сверху. Член легко вошёл в широкую, влажную норку. Он трахал её бодро. Их животы звучно шлёпались друг об друга. Мамины стоны лились на весь амбар. Её ноги безвольно болтались с двух сторон от Тёминого торса. Крепкий молодой хуй вспахивал зрелую волосатую щель, выбивая из неё бесстыжие чвакающие, хлюпающие звуки.
Я стоял за дверью амбара и лихорадочно дрочил. Тёма рычал от похоти, лёжа на моей матери и шустро суча бёдрами. Мать стонала от наслаждения, прижимая молодого любовника лицом к своим сиськам.
От перевозбуждения Тёма продержался всего минут пять. Мало того, что он всегда трахал маму без резинки, так она ему ещё и кончать в себя разрешала. Залив семенем её лунку, Тёма сполз с мамы на пол. Она продолжала лежать на сене, шумно дыша. Сперма ручейком вытекала из её волосатой расщелины. Тяжелая большая грудь высоко вздымалась и опадала при дыхании.
Я тоже кончил - на дверь амбара. Поняв, что продолжения не будет (они начали одеваться), я вернулся в дом.
Наконец потрахавшись, Тёма на какое-то время ушёл к себе домой, проведать бабушку с дедом. Мы с мамой остались вдвоём. Я поспал часик до пяти вечера, а потом мама нагрузила меня работой по огороду. Я возил землю в тележке, носил ей воду, а она на коленях ползала по грядкам. По двору спокойно гуляли куры и индюшки, а козы и коровы паслись на лугу в пятидесяти метрах от дома.
Вечером, когда мы с мамой доили коров в коровнике, к нам заявился Тёма. Какое-то время он стоял и смотрел, как мама сцеживает из вымени молоко, а потом, как заявит:
— Знаете, тёть Марин, мне это что-то напомнило?
Я сразу смекнул о чём он, да и мама тоже. Она посмеялась и спросила:
