Натянув на себя трусы задом наперед, Стасик помчался открывать.
Это был курьер — безразличный долговязый парень, покачивающий башкой в такт доносящейся из-под наушников "Мишуги". Он впихнул Стасику сверток, заставил его расписаться и, фальшиво подпевая, ускакал вниз.
Стасик прикрыл дверь и развернул сверток. Куртка выглядела на удивление стильно. Чёрная, кожаная, потёртая именно так, чтобы казаться не сколько старой, сколько стильной, она навевала мысли о войне и сексе одновременно — во всяком случае, так её чувствовал Стасик. Он влез в нее и с видимым удовольствием покрутился перед зеркалом. Запахнул ее, поднял пошарпанный воротник и подумал, что, пожалуй, со своего гонорара он мог бы купить себе похожую — выглядел он реально круто. Стасик приосанился и сунул руки в карманы. В одном из них что-то лежало.
Стасик развернул еще один, совсем небольшенький сверток. Ярко-пурпурные трусишки смотрели на него идеально круглой, диаметром сантиметров в десять прорехой — на том самом, тайном и стыдном месте. Гульфик был уплотнён какой-то прокладкой. Стасик натянул труселя, мысленно отметив, что они как раз впору — обхватывают, но не жмут — и приподнял куртку сзади. Бледная плоть засветилась бесстыжей луной на багровеющем небе. Стасик почувствовал, как писюн, тесня стягивающее ложе, стремительно набухает.
2. Навстречу приключениям
Не смотря на то, что поверх специально-дырявых трусишек на Стасике были, разумеется, одеты джинсы (вместо ремня их держали подтяжки — еще одна идея Розенбома), а зад прикрывала куртка, Стасик не мог избавиться от ощущения, что самая стыдная часть его попы обнажена и видно это абсолютно всем.
К месту встречи шел он не напрямик, а закоулками. Почему — он не спрашивал себя, просто делал так, как велела колотящаяся под сиреневой футболочкой, сжавшаяся в комочек душа. Проходя мимо излюбленного местными колдырями подвальчика, посещать который он обычно брезговал, Стасик не удержался, спустился по заплеванным ступенькам, растолкав обдавших его многодневным перегаром завсегдатаев, стремительно купил себе банку девятки и залпом выглушил ее в ближайшей подворотне. Ему-таки полегчало.
Стасик поставил пустую банку на попа и на удивление ловко схлопнул её, резко раздавив каблуком тщательно вымытого перед встречей серебристого кроссовка. Этот жест отчего-то придал ему уверенности — Стасик сунул руки в карманы, дал простора груди, поиграл булками и сказал себе, что его выбрали из многих потому что он — секси гай, и спорить с этим глупо.
Сентябрьский вечер был нежен. Застенчивое солнце пряталось за домами, вытягивая тени так, что и конца не сыщешь и лето, казалось, перед тем, как свалить решило побаловать-потетёшкать город в золотистых своих объятьях.
Ветерок с набережной еще не сулил осенней простуды, он был тепл, и Стасик, чья скованность вдруг превратилась в немного наигранную развязность, чувствовал это перемещение воздуха — оно забиралось под куртку сзади, проникало сквозь тонкую ткань дизайнерски порванных на коленках джинсиков и стасикова дырка охотно принимала эти неназойливые заигрывания. Стасик почувствовал себя вдруг очень сексуально. Но это была не та сексуальность, которой искрится самец, вылезающий вон из кожи, дабы затащить в постель качественную девицу, это была сексуальность-сама-по-себе — ни к чему не стремящееся осознание собственной клёвости. Стасик остановился, прикрыл глаза, чтобы позволить солнцу проникать сквозь веки, зажигая под ними мандариновые звезды, и поиграл очком, чувствуя, как эти сокращения подымают и опускают тщательно выбритые фирменным лезвием яички.
— Стасюлевич, нихао! Как сам, как твоя дырка?..
Хорошо, что девятка была уже выпита, а жестяной блинчик, оставшийся от банки, был дофутболен до ближайшей урны — в противном случае Стасик мог бы опасно поперхнуться. Он вздрогнул, распахнул глаза и на автомате сделал шаг назад.
Матвей, с которым они не виделись с тех пор, как тот взял академку, не сумев расправиться с сессией — то есть уже, пожалуй, с год, возвышался над ним весёлым двухметровым силуэтом.
— Как что?.. — только и смог пролепетать Стасик, пятясь к стене.
— Как твоя Ирка, говорю? Ну и как вообще житуха, браза? Я главно иду, а он стоит такой задумчивый...
Стасик шумно выдохнул и потряс головой, будто пытаясь вытряхнуть из нее свою фрейдистскую ослышку.
— Я всё ок, — быстро заговорил, не слишком согласовывая от волнения слова, Стасик, — только с Иркой всё давно уже не ок, ну в смысле у меня всё ок и у неё всё ок, только ок уже по-отдельности.
— Расстались типа? — Матвей попытался неумело изобразить сочувствие, но, поняв, что Стасик, если и переживал эту утрату, то давным-давно от неё оправился, добавил: — Ничего, красивые мужики вроде нас всегда себе найдут! — он подмигнул и доверительно хлопнул Стасика по плечу, — Прикольный такой куртец, на свиданку что ли надел?..
Тут со Стасиком произошло нечто удивительное — они побледнел и покраснел одновременно, то есть щеки его заалели, а руки, которыми он пытался ответно похлопывать приятеля, поскольку, в стасиковом понимании, этого требовало их мужское братство, сделались белыми, будто их окунули в мел.
— Ну как бы... — заспотыкался Стасик, — как бы с чего ты взял-то? Просто гуляю иду. Погода вон...
— Не хочешь говорить, боишься, что отобью, да? — набирал обороты Матвей. — По ходу девка-то красивая! А я вот нарочно пойду с тобой, погляжу, кого ты там себе надыбал, раз Ирку ради такой супердетки бросил... — он приобнял Стасика и втянул ноздрями воздух, — Не, точно на свиданку — во как надушился! Ну давай, веди к своей тяночке, дядя Матвей поставит ей оценку по своей десятибалльной системе...
Рука Матвея прошлась по спине сверху вниз и остановилась на пояснице, прихватив Стасика за талию — слишком близко к Тому Самому Месту, отчего у Стасика замерло дыхание.
— Мэт, ты это... как бы да, но как бы нет — вообще ни угадал ни разу, — не готовый к такому повороту Стасик перебирал возможные отмазы, бешено крутившиеся в голове картинками на барабане джекпота и наконец выдал едва ли не самый глупый:
— Приболел я. На колёсах вторую неделю... В больничку топаю. Так что ты меня того — не трогай лучше, а то как бы чего не того...
Матвей снял руку со стасиковой талии, отошел на пару шагов, прислонился костлявым задом к нагретому солнцем парапету, скрестил руки на груди и удостоил приятеля презрительно-недоверчивым взглядом. На несколько секунд воцарилось нехорошее молчание.
— Трогать тебя теперь нельзя, да? А колёса, значит, коньячищем нынче модно запивать — так, Стасюш? Я-то думал — братишка ты мне, а выходит, что ни хера — ну максимум на троюродного тянешь...
Физиономия Стасика стала выглядеть так, будто Мичурин спьяну скрестил её со свёклой. Наконец Стасик очухался. — Ну соврал, прости... она и правда супер. Сиськи, жопа от ушей... ну в смысле ноги. Для меня эта встреча может быть вообще судьбоносной! А ты же знаешь — к тебе бабы всегда липнут, ты ведь у нас красавчик, я на твоём фоне боюсь потеряться... — Стасик пятился задом и заискивающе улыбался, — но я тебе потом обязательно всё расскажу и даже познакомлю, если у нас всё... всё склеится! — Стасик помахал повлажневшей ладошкой и трусцой припустил вдоль набережной.
— Если склеится — лучше не знакомь! — весело крикнул вдогонку Матвей, покачал вихрастой головой, засмеялся в стремительно темнеющее небо и одними губами добавил: — Ну ты даёшь, братэлло, ну ты даё-ё-ёшь...
* * *
Забежав за угол, Стасик отдышался и перешел на шаг. Матвея он недолюбливал именно по озвученной минуту назад причине — хоть писаным красавцем тот, конечно, не был, но в его жизнелюбивом простодушии была своя манкость и девки часто были не прочь замутить с ним, пусть и не слишком всерьез. Тусил же с ним Стасик в надежде выведать секрет притягательности, ну и перехватить по-возможности тех девочек, которые по каким-то причинам не запрыгнули на постоянно обновляющийся матвеев конвейер. Вот ведь угораздило его встретить, — думал Стасик, постепенно приходя в себя после пережитого министресса и добавляя в свою походку так понравившуюся ему в себе вальяжность, — ну надеюсь, лимит на старых знакомых на сегодня исчерпан...
Стасик чувствовал, как футболка липнет к повлажневшей от холодного пота пояснице. В животе предательски заурчало — так часто случалось, когда он был на нервяках. Эта его особенность, так же как и способность пламенеть щеками при малейшем психологическом дискомфорте, не раз подводили его — пара первых свиданий провалились оттого, что рулады, доносящиеся из стасикова чрева не смогла заглушить даже живая музыка, игравшая в кафешке. Булькотня стала спускаться всё ниже, загуляла по тщательно прочищенным трубам, Стасик оглянулся, удостоверился, что поблизости никого нет, остановился, напружинил дырочку и протяжно выпустил тугую, дребезжащую струю воздуха. Почему-то ему очень понравилось это делать и дело, кажется, было не только в облегчении. Ему показалось, что вместе с воздухом вылетела капелька закачанной в нутро водопроводной воды. Стасик еще раз обернулся, после чего засунул левую руку в карман куртки, аккуратно проник в прореху, подполз ладонью под ослабленные отсутствием ремня джинсики и прошелся подушечками пальцев по нежным тканям, окружавшим его потайное отверстие. Да нет, всё сухо...
Руку отчего-то убирать не хотелось. Стасик еще слегка потеребил дырку — теперь уже просто так — поначалу он хотел убедить себя, что лишь проверяет ее готовность, однако пальцы сами заскользили по отзывчивой плоти, средний чуть приоткрыл щёль и Стасик ощутил, как из его тайного грота заструилось тепло. Он в блаженстве смежил длинные, девичьи ресницы, и, пальпируя, как флейтист, источавшее тепло отверстие, с удивлением почувствовал, как оживает, наливаясь кровью, зажатый в тесных спереди трусишках писюн.
