- Спокойно, милая! Японец насмешливо улыбнулся, показывая свои лошадиные зубы.
- Сначала нож, потом пистолет. Не много ли будет? Тебя казнят из-за одного этого! Японец кивнул на убитого.
- Хаяси!! - с ужасом воскликнула француженка. При этом имени я вперил свой взгляд в лицо японца, стараясь запечатлить его в своей памяти.
- Ты ошибаешья, крошка! - глаза японца стали узкими щелками. - Меня зовут Касамура! Запомни это!
Он секунду помолчал и затем процедил сквозь зубы:
- Секс-Вамп, теперь ты не откупишься! Все моя красавица, мадмуазель. Твоя прекрасная песня любви больше не будет услаждать слух французских шпионов! И я здесь, как видишь, ни при чем... - он гадко улыбнулся, - А ты...
- Вот смотри! - закончил Хаяси, кивув на группу полицейских в штатском, торопливо пробиравшихся к ним. Один из них, по-видимому врач, держал в руке чемоданчик. Француженка быстро повернулась к Хаяси.
- Я погибну, но и ты умрешь, желтый дьявол! Она направила пистолет в грудь японца, но сильный и ловкий удар по руке вышиб у нее оружие, со звоном полетевшее на пол. Рядом с ней стоял кельнер, зжимая в руке бутылку.
Француженка, видимо, поняла, что все кончено. Она как-то ослабела, упала на стул и тут же на ее руках защелкнулись наручники.
Врач, хлопотавший возле убитого, поднял голову: - Он еще жив, дайте шприц!
Его помошник быстро и точно выполнил его приказ, но... Очень любопытно! Хаяси, склонившись к врачу, одновременно как-то неловко толкнул его помошника в локоть так, что шприц с ампулой чуть было не вылетел у него из рук.
- Бесполезно! Наповал! - вполголоса сказал Хаяси врачу, безнадежно махнув рукой.
- Отойдите! Прошу вас! - резко перебил его врач, искустно и привычно делая укол в то время, как его помошник мягко, но твердо отстранил Хаяси в сторону.
"Кажется, все ясно, - подумал я, - не забыть бы эту сцену."
- Жив! Кто-то сказал жив! - слабым голосом воскликнула француженка, ее глаза засветились и она дернулась, порываясь втать.
Рука полицейкого улержала ее.
- Жив! Ага! - она оживилась снова. - Ну так мы еще поборемся! И еще неизвестно кто кого!
Резким движением она поднялась со стула, несмотря на удерживающую руку полицейского, и с такой ненавистью посмотрела на Хаяси-Касамуру, что тот, почувствовав ее взгляд обернулся и глаза их встретились. Француженка издевательски улыбнулась ему, скорчила рожу, подняла связанные руки и показала ему "нос", затем язык, но... ее нервы не выдержали и она засмеялась, все громче и громче, пока ее смех не перешел в истерический хохот. Влед за тем она потеряла сознание.
- Бедняжка ошла с ума, - соболезнующе казал кто-то.
Злобно-торжествующий взгляд Хаяси сменился каким-то недовольным, досадливым, когда он вновь помотрел на тяжело раненного француза. Вскорее он исчез в тени колон.
Публика с любопытством наблюдала, как выносили тяжелое, бесчувственное тело француза, как приводили в чувство женщину, оживленно обменивались мнениями. Тут и там слышались возгласы и восклицания.
- Вот это нализались!
- Да нет! Им стало плохо от последнего номера.
- Ну, да, ей то может быть, а он чего?
- Сеньеры, она его приделала! - воскликнул восторженно какой-то юнец. Я сам видел нож в спине этого типа!
- Наверное сутенер, - презрительно бросил кто-то.
К восторженному юнцу подошел высокий, солидный мужчина боксерского типа с глубоким шрамом через всю щеку.
- Вы видели нож? - спросил он юнца.
- Да!.. - юнец хотел еще что-то сказать, но тяжелая рука легла ему на плечо.
- А вы видели кто? - стальные глаза в упор смотрели на молодого человека.
- Она...
- А может не она?
Рука человека со шрамом впилась в плечо собеседника.
Я тот час заинтересовался этой сценой, так как человека со шрамом я уже знал. Следя за ним, можно было надеяться выяснить что нибудь новое.
- Ну! - коротко бросил он.
- Я не знаю... юнец тщетно пытался высвободить свое плечо. - А кто вы такой. - перешел он в наступление, - И по какому праву...
- Я агент политической полиции. Человек отвернул лацкан своего пиджака и я знал, что юнец увидел на обратной стороне знак: голубое море и солнце с золотистыми лучами на ярко-красном фоне.
- Позвольте... - хмель, видимо, начал выходить из головы юнца. Я-то причем и какое отношение вы...
Агент перебил его: - Как вас зовут? - Боб Джерми. - Американец? - Да, но какое...
Пользуясь снующей взад и вперед толпой, я кружил незаметно вокруг беседовавших, стараясь не проронить ни одного слова.
- Слушай, сынок, - снова перебил его человек со шрамом, - я тоже американец и делаю здесь большое дело для Америки. Ты можешь помочь нам здорово. Идем со мной, я тебе все объясню.
- Но как я смогу помочь, сэр? - колебался юноша.
- Пойдем и все узнаешь. Мне не хочется прибегать к официальным мерам задержания.
Агент вынул бумажник, вынул из него крупную купюру и бросил ее на стол.
- Здесь будет половина на чай этому болвану, - кивнул головой в сторону пробегавшего кельнера. - Идем Боб! Ты, кажется, отличный парень!
С некоторой нерешительностью Боб пошел за агентом.
Публика в зале успокоилась, все занимали места, неторопливо ожидая следующего номера.
Следить за человеком со шрамом, завладевшим Бобом, не имело смысла. Следить за ним на открытой улице, хотя бы и ночью, а тем более в каком-нибудь частном помещении, куда он вел юношу, было сопряжено только с опастностью немедленного разоблачения и без всякой надежды на успех.
Я опустился на стул и машинально следил за довольно упитанным японцем - кельнером, обслуживавшим Боба Джерми. Не найдя его за столом кельнер небрежно сунул в карман оставленную купюру и направился, повидимому на кухню. Однако, по пути туда, он бросил вокруг себя испытующий взгляд и юркнул в туалетную комнату.
Внезапно, еще совсем не осознанная мысль заставила меня сорваться с места и устремиться в туалетную комнату, дверь вкоторую я тот час открыл рывком.
К первому мгновению я успел уже приготовиться и моментально зафиксировал фигуру кельнера, стоявшего у правой стены, на которой в изящно инкрустированом бра горела лампа. Японец стоял спиной к двери и внимательно разглядывал один из углов ассигнации. Почти одновременно со звуком открываемой мной двери, рука японца, смяв бумвжку, опустилась в карман и он, приняв безразличный вид, выскользнул из туалетной комнаты, низко склонив голову.
Кельнер успел пробыть там три, может быть четыре, но ни в коем случае не пять секунд!
Таким образом, мне удалось открыть одного из агентов человека со шрамом.
Выйдя из туалетной комнаты, я уселся за столик и долго, но тщетно искал глазами кельнера. Он исчез.
* * *
Отметив это место в донесении, Хаяси передал его секретарше.
- Амина, сделаем несколько иначе. Мне нужны две копии этих писем, одну точную копию всех десяти и другую - со всеми добавлениями и дополнениями.
- Хорощо.
- Вот этот кусок из донесения этого "желтого немца"... Какая ирония! Желтый ариец!... - Впечатайте этот кусок во вторую, дополненную копию. Вот здесь. После заметок Ришара.
- Хорошо. Ясно. Можно взять? - секретарь кивнулана стопку листков с пометкой "7".
- Нет, здесь еще есть продолжение рассказа француженки. Сейчас просмотрю.
Хаяси зажег сигарету, затянулся и придвинул к себе непросмотренную часть листков с пометкой "7".
* * *
Милая Кэт!
Вместе с этими записками Анри Ландаля посылаю тебе еще и продолжение рассказа Элли.
Теперь будет что читать тебе, так же как и мне, было что писать.
Ну, а обо всем прочем напишу тебе в следующем письме.
Сейчас запечатаю письмо, отдам Дику и пойду провожать его через сад. Там в нашем укромном уголке мы немного задержимся... Вчера я его не видела, ну, и... ты же понимаешь... Я как-то физически хочу чувствовать его горячие пальцы у себя в трусиках... И хочется потрогать у него. А сначала, я немного его подразню! Ох, милая Кэт! У меня там уже мокро...
Потом, в следующем письме больше об этом.
Твоя Мэг.
Удар кинжала.
(Продолжение рассказа Элли)
Как сквозь сон помню какие-то длинные переходы, повороты, лестницы. И, наконец, темное, сырое подземелье.
Проскрипела тяжелая, железная, на ржавых петлях дверь и я очутилась в мрачной камере без окон, освещенной тусклой, запыленной лампочкой, подвешенной к потолку и забранной решоткой. Кроме голого, деревянного топчана в камере не было ничего.
"Вот и конец" - подумала я. - "И все... и все... и все..." - эти слова стучали у меня в голове как молоток.
Что же мне делать: лечь на топчан и наивно ждать конца.
Было ясно, что Хаяси живой меня не выпустит и всеми силами попытается узнать содержание записки.
Сказать?... Нет! Это значит предать отца, Рэда, себя.
Что с Рэдом? Хаяси постарается отомстить ему. Убьет? Нет, пожалуй, побоится.
Что же делать? Мысли, одна беспорядочней другой, метались у меня в голове. Противная дрожь била меня.
"Надо успокоиться и взять себя в руки. Рэд умный. Он что-нибудь придумает."
При мысли о Рэде мне стало легче. "Ничего, как-нибудь обойдется."
Свалившись от усталости на топчан, я незаметно уснула.
Сколько я спала не знаю.
Утро или ночь.
Пробуждение было ужастно. Мучила нестерпимая жажда. Во рту пересохло, язык стал деревянным, распух, и заполнил весь рот.
В голове бродили обрывки смутных мыслей, но я никак не могла сосредоточиться.
С трудом поднимаюсь и делаю насколько движений. Все-таки хоть какое-то движение.
Осматриваю камеру. Голые стены, железная дверь, покрытая толстым слоем ржавчины, неровный пол... И тишина, могильная тишина.
Мне становится жутко, невыносимо жутко. Лучше что угодно, чем эта страшная картина. Мне вспоминаютя заживо замурованные. Где-то я читала об этом.
Хотя бы какой-нибудь звук!
Постучать в дверь?.. Но мои маленькие кулачки не производят никакого шума. Дверь даже не дрожит, как в каменную стену.
Пытаюь кричать, мой голос тут же глохнет в этом каменном гробу...
Не знаю сколько прошло времени, но мне делается все страшнее и страшнее. Боже мой! Так можно сойти с ума! И эта тусклая лампочка, бросающая мертвенный свет, который, кажется, ощутимо давит на все твое существо...
