На минуту ее оставляют в покое и даже набрасывают на голое тело лошадиную попону, чтобы она согрелась. Тяжело дыша, не веря в перерыв мучений, Галина Васильевна, как ребенок к матери, прижимается к теплой кошме, пахнущей овечьей шерстью, пылью и собачьим пометом. Слезы постепенно высыхают, дыхание и сердцебиение успокаиваются. Она явно согревается и, наверно, теперь сможет размять застывшие конечности. Но не тут-то было. Трудолюбивые братья не теряли времени даром пока она переводила дух - они успели подготовить новую сцену этой затянувшейся пьесы.
Теперь руки и ноги преступницы крепко привязаны кожаными ремнями к четырем колышкам, подобным тем, что используют при установке палатки или юрты. Эти колышки вбиты по углам кошмы, так что привязанная к ним Галина Васильевна оказывается словно распятой лежа. Нечего и думать о том, чтобы поднятся с ее шерстяной подстилки, можно лишь приподнять голову. "Брат говорил мне, что ты полюбила камчу. Это хорошо. Камча - любимая игрушка батыра, и женщина должна ее любить.Теперь я сам хочу проверить, как ты усвоила это правило" - голос Аскара звучит торжественно и глухо. Галина Васильевна вспоминает, как пару ночей назад она действительно кончала при прикосновениях качмы Бекташа. Но сейчас после первого же удара, нанесенного опытной рукой Аскара, она понимает, что не сможет столь же удачно повторить этот эксперимент. Уже избитое, исстрадавшееся тело не способно получать удовольствие от экзекуции. Качма со свистом рассекает воздух, обрушивается на изнемогающую плоть, конец ее оставляет широкие параллельные белые полосы на женской спине и ягодицах, которые мгновенно становятся багровыми. Боль от ударов каждый раз вспыхивает в новом месте, но издавать крики или стоны уже нет сил. Силы остались лишь на то, чтобы механически отсчитывать удары. На двадцать первом Галина Васильевна теряет сознание.
Луна уже заходит за вершину горы, когда Галина Васильевна, наконец, открывает глаза. Она лежит на той же кошме, покрытая той же попоной, но уже освобожденная от своих пут. Братья сидят спиной к ней на каком-то бревне лицом к костру и, видимо, пьют чай. Услышав движение за спиной, Аскар поворачивается к женщине и молча протягивает пиалу. Галина Васильевна опустошенно смотрит на него, потом устало отбрасывает с лица спутавшуюся прядь волос, так же молча принимает пиалу и пьет. Это не чай - пиала наполнена белым напитком, напоминающим кумыс, но с каким-то пряным анисовым привкусом. По мере того, как она пьет, ей становится лучше, тело как будто перестает ломить, лицо разглаживается. Покончив с пиалой, она возвращает ее Аскару и вновь растягивается на ставшей почти родной кошме. С каждой секундой какие-то неведомые силы вливаются в нее, непонятного происхождения волшебный огонь зажигается в теле. Трепет, никак не связанный с прохладным ветром гор, пронизывает ее от макушки до пят, пробуждает приятное жжение в каждой клетке. Галина Васильевна забывает все муки долгого наказания, ее тело уже не помнит побоев и страданий. Те места на ней, которые несколько минут назад более всего разрывались от боли, теперь с той же силой изнывают от острого желания. Отбитые спина, попка, груди, живот превращаются в единую и сладостно возбужденную эрогенную зону. Глаза Галины Васильевны сверкают, она судорожно сглатывает почему-то ставшую сладкой слюну и начинает гладить, сжимать, ласкать себя. Во второй раз за вечер она пытается прогнуться в мостике, но теперь не для облегчения боли, но в поисках невидимого, но так желанного мужского члена, готового пронзить ее. Воющий животный звук слетает с ее губ, словно вырвавшись из утробы степного хищника. Братья улыбаются : кумыс, смешанный со спермой волкодавов и кое-какими другими пахучими добавками, явно пришелся по вкусу их дорогой гостье.
Через минуту оба киргиза присоединяются к Галине Васильевне. На широкой гостеприимной кошме места хватает всем троим. Их тела сплетаются в едином клубке. Белая женская плоть смыкается с желтой кожей ее любовников и повелителей. Толстые желтые члены с громким хлюпаньем вонзаются с обеих сторон в ее уже ранее разработанные отверстия и на всю длину погружаются в недра укрощенной прелестницы. Желтые животы, как скалы при обвале, обрушиваются своими железными мышцами на хрупкие формы московской гостьи. Грубые коричневые ладони, привыкшие легко управляться с тяжелыми предметами пастушечьего быта, словно тиски, сжимают, выкручивают нежные мячики грудей. Узловатые пальцы с нестриженными желтыми ногтями рыскают по телу, залезают в красиво очерченный рот, мнут и давят розовый язык, а через мгновение уже глубоко впиваются в лопатки спину ягодицы. Прекрасные белые волосы женщины уже давно свалялись и спутались от мочи, холодной воды и всей той трепки, которую ей задали неуемные братья. Пот разгоряченных страстью людей стекает с одного тела на другое и обильно орошает кошму. Вздохи, стоны, вскрики, рычание, короткие ругательства и звонкие шлепки по коже оглашают воздух и заставляют баранов вздрагивать и подальше отходить от костра.
Абсурная картина представилась бы взору случайного наблюдателя, заглянувшего в этот неурочный час на пастушьий огонек Аскара. Два кочевника - полуварвара имеют сейчас во все дыры прекрасную цивилизованную европейку. Два многодетных мусульманина, чьи семьи спят сейчас в жалких хижинах горных кишлаков, грубо обладают русской дамой, которую в далекой Москве ждут ее преуспевающий предприниматель-муж и двое детей-учащихся превилегированной гимназии. Почти не знающие мыла и зубной пасты тюрки терзают плоть славянки, привыкшей к импортным шампуням, смягчителям воды, горячим ванным и ароматическим экстрактам. Два полуграмотных домашних тирана, огрыгивая обильный вчерашний ужин, понуждают образованную женщину, способную вести светскую беседу на двух иностранных языках, с упоением вылизывать их зловонные члены и анусы, шепча при этом слова смирения и покорности. Словно два дрессировщика, они опытными манипуляциями заставляют ее корчиться в первобытном экстазе, издавая животные вопли, пугающие шакалов в степи. Под яркими звездами Тянь-Шаня Европа сладострастно отдает себя в рабство Азии, дикая природа торжествует над современной цивилизацией, унижая и топча ее. Кажется, что сам Сатана хохочет во все горло, наблюдая эту сцену.
Луна давно скрылась за горами. Пламя затухающего костра бросает слабые отблески на три фигуры, застывшие в сладостном сне на кочме. Прекрасная светловолосая Венера в образе Галины Васильевны покоится между телами двух узкоглазых Голиафов. Даже во сне они не выпускают друг друга. Крупные груди Галины Васильевны почти не видны в могучих кулаках двух уставших родственников, их же опавшие, но все еще устрашающих размеров члены едва помещаются в ее ладонях. Костер постепенно догорает.
Предрассветный ветерок налетает из ущелья. Верный скакун, до этого одиноко щипавший траву в отдалении, приближается к кошме и осторожно касается мягкими губами заросшей щеки хозяина. Бекташ поднимает голову, будит остальных. Через четверть часа конь уносит от костра своего хозяина и его гостью.
В пять часов, как обычно подтянутая, в новом чистом комбинезоне, освеженная утренним омовением в речке, со свежевымытыми и привычно уложенными на затылке волосами, Галина Васильевна будит свой сонный лагерь. Вылезающие из палаток сотрудники, позевывая и поеживаясь от бодрящего холодка, желают ей доброго утра. Геологическая экспедиция МГУ под руководством своего строгого и целеустремленного начальника начинает нелегкий трудовой день.
Последней из своей палатки выбирается Татьяна, которая сегодня остается в лагере и, по ее мнению, может не спешить. У Галины Васильевны, однако, другой взгляд на вещи, и она довольно резко выговаривает опоздавшей. Это повторяется уже не один раз, но как раз сейчас Таня не обижается. Сегодня, когда вся группа уйдет в маршрут, и они останутся вдвоем, ей будет, что сказать своей не в меру требовательной начальнице. Сегодня ее день.
