А дальше были долгие объятия и поцелуи вперемежку с ласковыми словами, на которые мы не скупились.
Понятно, что на сам процесс помывки времени, а главное сил, у нас уже не осталось. Но все-таки, бросив несколько ковшей воды на каменку, мы добросовестно высекли друг друга березовым веником, а когда выскочили в прохладу предбанника, то едва справились с навалившейся на нас сонливой расслабленностью. И почти не одеваясь, мы отправились в домик, где нас ждал ужин.
VIII
До сих пор не перестаю удивляться, Санькиной способности много есть и без особого ущерба для здоровья! Он удивительно проворно принялся "метать" в себя наши скромные съестные припасы. Ему нисколько не помешало ни съеденное недавно варенье, ни выпитый у соседей компот. А мне почему-то совсем не хотелось есть, зато огромное наслаждение я испытывал от созерцания жующего Саньки.
Когда очередной продукт исчезал в его "недрах", я немедленно пододвигал поближе следующий. В итоге, опустошив на три четверти наши запасы, он довольно похлопал себя по пузику, и почти прошептал: "Спасибо!" Мне тогда вспомнился почему-то волк из одного известного мультфильма, который в завершении тайной трапезы непременно хотел спеть! Но мое прожорливое "Чудовище" не могло даже дышать, как следует, а не только петь и клубочком покатилось к приготовленной кровати.
Он юркнул под одеяло и, привалившись к стенке, похлопал ладонью по свободному месту, но я прежде убрал со стола следы его пиршества и лишь после этого медленно начал раздеваться. Все это время Санька, тяжело дыша, хлопал глазами, но открывались они все реже и реже. Когда же я улегся рядом, он тут же уткнулся носиком мне в плечо и, сладко зевнув, вскоре ровно засопел.
Стало очень спокойно на душе, сон приятным теплом обнял меня: Но не тут то было! Через некоторое время Санька перекинул через меня одну ногу, и на мгновение усевшись сверху, лихо перекинул вторую, успев при этом получить от меня шлепок по попке. Видимо организм решил припомнить ему то насилие, которое он над ним учинил. Вскоре он вернулся на место, проделав туже трехактную операцию и получив очередной шлепок.
Так продолжалось всю ночь, и под утро я чувствовал себя скакуном, которого всю ночь то оседлывали, то тут же покидали, чтобы снова повторить ту же операцию. Видимо под утро "скачки" прекратились, потому что остаток ночи я проспал спокойно.
IX
Разбудили меня лучи солнца и истошный кошачий крик. Я бросился к окну. За окном был огород, теплица, пугало все, как и раньше, но посреди всего этого стоял Санька, держа в руках пестрого, как будто покрашенного неизвестным художником в состоянии сильного алкогольного опьянения, соседского кота. Кот, видимо, был совсем не против вцепиться в наглую мордочку моего "Чудовища", а тот грозил ему свободным кулаком.
То, что произошло дальше, было для меня полной неожиданностью. Санька вдруг начал бешено вращать рукой. Но не той которой грозил, а совсем напротив, и котик вынужденно завращался тоже. Я не знаю, что испытал кот в полете, но я не хотел бы оказаться на его месте. Шмякнулся он в полуметре от Санькиных ног и, думаю, если бы знал, что приземлится в зоне досягаемости, мгновенно научился бы летать!
Увидев, как был схвачен и вновь пленен кот, я мгновенно натянул штаны и бросился к тому на выручку. Мой подзатыльник вызвал у "Чудовища" искренние недоумение и возмущение, но кота из руки он не выпустил. И вот что я услышал: "Че дерешься?! Смотри, какая жирная кошка! И что характерно приземляться на лапы совсем не умеет! Ну не дура ли?! Щас еще попробую!". Я вовремя перехватил уже начавшую вращение Санькину руку и почти вырвал у него еще не отдохнувшего после предыдущего полета кота.
Кот не стал меня ни царапать, ни кусать, а наоборот прижался ко мне и только косо смотрел на своего "дрессировщика". Взглянув на обиженное Санькино лицо, я попытался ему объяснить, что если его самого раскрутить таким же образом, а потом отпустить, то едва ли он сможет приземлиться не то что на "лапки", но и на попку тоже. Я так увлекся своими объяснениями, что невольно приступил к подготовке "правильного" полета. Кот, разомлевший и успокоившийся, постепенно переместился на мои ладони. Когда же резко вскинутые руки вновь отправили его в полет, я думаю, он спал и проснулся только в полуметре от свежевскопанной грядки. Оставив на ней солидную вмятину, он собрал все оставшиеся силы и рванул в сторону с такой скоростью, что не оставил нам шанса общаться с ним дальше.
Когда я опомнился, то приступ хохота согнул меня пополам, а рядом катался и стонал великий дрессировщик всех времен и народов.
День начинался как солнечный, но капризная и неустойчивая уральская погода решила вновь показать себя, и уже часам к одиннадцати утра все небо стало серым, и заморосил мелкий и нудный дождь. Нам ничего не оставалось, как, забравшись в домик, устроиться на кровати. Я начал рассказывать Саньке одну из повестей своего любимого Крапивина и, прижавшись ко мне всем телом, он прослушал ее часа три, с небольшими перерывами на бутерброды и маленькие надобности. Но когда я закончил, Санька уже почти спал и прошептав: "Здорово!", он, сладко зевнув, задал "храпака". Обняв его и зарывшись носом в его, все еще пахнущие баней волосы, очень скоро уснул и я.
Разбудил нас голос папика. Не видя просвета в погоде, он решил забрать нас пораньше. Если бы он знал, как некстати нам пришелся его добрый порыв! Ему я не сказал ни слова, а вот дядьке нахамил по полной программе. Ни чуть не обидевшись на меня, он тихо, чтобы не услышал отец, сказал: "Ну, извини племяш, я в семье тоже младший!".
Обратную дорогу можно было бы описывать в грустных красках, если бы по пути на посадку в машину, мы с Санькой не увидели лужицу на грядке, очень похожую на трафарет кота, да не вспомнили о совсем забытой спрятанной в траве за домом бутылке так и не пригодившегося нам пива.
Дима Фантик dimdim01@mail.ru
Екатеринбург 22.11.2001 г.
