- Мы живем в том доме - видите? - Еще бы я не знал. - Я Вас прошу... умоляю... раз такое случилось, не откажите... поднимемся к нам. Жена что-нибудь придумает. Нельзя же в таком виде... Ах, Таня, Таня...
Таня уже поняла, что кровава расправа ей не предстоит, и начала понемногу улыбаться. Мы еще раз обменялись с ее папой любезностями, и я пошел за ними...
Когда мы подошли к двери, сердце мое остановилось и упало куда-то в желудок. Мог ли я еще час назад представить себе, что вдруг буду допущен в этот почти интимный, теплый его мир, мир человека, про которого я даже незнал, как его зовут, но который был для меня дороже моего дыхания!
Обмирая, я переступил порог его квартиры. Молодая блондинка, кинувшаяся нам навстречу и оказавшаяся женой, узнав, в чем дело, закричала:
- Ах, Олег, это она в тебя такая неуклюжая, ты тоже абсолютно не предусматриваешь своих движений... Таня, уйди в свою комнату и не показывайся! Мог бы лучше контролировать ребенка.
"Олег, Олежек, Олененок мой..." - счастье свалилось на меня так внезапно, что я почти потерял голову.
- Молодой человек, что же Вы стоите в дверях? У меня есть чудесная австрийская паста, я Вам в два счета масло выведу.
- Я, собственно... - я все еще держался за сердце, стараясь с ним совладать.
- Так идите в ванную и подайте мне оттуда Вашу одежду! Она отрывала меня от него! Разделяла дверью! Ах, Олежек, я и через это пройду! Я вошел в ванную и протянул ей последовательно свитер и брюки. Тогда эта женщина сделала то, за что я до конца жизни готов таскать для нее камни: просунула мне большой коричневый махровый халат со словами:
- Оденьтесь пока в халат моего мужа. Не сидеть же Вам в трусах, пока все высохнет.
Как безумный, я схватил халат и уткнулся в него лицом. Шершавая, застиранная ткань пахла вульгарным одеколоном, немножко потом и еще чем-то непостижимым, сумасшедшим и желанным до боли. Я даже не пытался бороться с приступом вожделения. Сжимая в объятиях халат, я содрал и отшвырнул вон трусы, потом последним наитием повернул кран. Шумно полившаяся вода заглушила мои стоны. И я едва успел отодвинуть халат в сторону и направить в ванную освобождающуюся струю...
Я вышел абсолютно счастливым, и то, что никто не посмотрел в мою сторону, совершенно не тронуло меня. Из кухни доносилось позвякивание утюга и голос Олежкиной жены:
- Какого черта ты приволок сюда этого типа? Вечно ввяжешься во что-нибудь мне на голову. И не надо больше к нему выходить - я сама его сейчас в два счета отправлю вон.
Я опять нырнул в ванную. Мне все уже было безразлично. Постучав, она отдала мне мою одежду и ледяным тоном сказала:
- Я сделала все, что могла. Мой муж еще раз передает Вам свои извинения, переоденьтесь - и идите. Дверь захлопните. До свидания.
Она закрыла дверь. Я прислушался к ее твердым удалявшимся шагам и подумал: несчастный Олежка! И несчастный я...
Мне больше не бывать здесь. Никогда не слышать его голоса, не встретиться с ним взглядом. Мои ежедневные прогулки закончены, потому что теперь-то уж Олежек запомнит меня в лицо, а заводить со мной знакомство в этом доме явно не хотят. Я что-то выгадал? Безусловно. Я только что физически любил его, я побывал у него дома и могу унести с собой в памяти бесценное сокровище - я знаю теперь, что окружает бесконечно любимого мною человека. Я, наконец, стащил из таза с грязным бельем его мокрый носок. Я несчастен навеки, но в страшной и жестокой моей жизни я однажды видел небо в алмазах.
