Движения были неожиданно играюще быстры и точны, как у баскетбольного нападающего. Руки действовали сами, словно на знания о том, как мужчине добраться до тайного женского местечка, заложены были в Ученике на генном уровне.
Подол собрать в неказистую гармошку - некрасиво, но что делать? - как можно выше; аккуратно приспустить резинки колготок - как можно ниже; слегка удивиться отсутствию трусиков под колготками; приобняв, осторожно и нежно, на чуть-чуть оторвать женское тело - нелегко, но сил хоть отбавляй! - от скамьи, ее мышцы при этом, кажется, отозвались подбадривающим напряжением - конечно, показалось!; заставить спуститься к голенищам сапожек колготки, и раздвинуть податливые расслабленные ляжки... Ученик успевал для порядка окинуть взором окрестности. И, несмотря на сильнейшую нервную дрожь, на рок-н-ролл сердца и спазмы дыхания, разум оставался холоден и спокоен. Теперь уже ничто не стоило опасений. Ни непрошеные прохожие, ни служители закона, ни служители сатаны, ни смерч, ни землетрясение не остановили бы неукротимую лавину желания. Даже пробуждение незнакомки не изменило бы уже ничего. Жребий был брошен, Рубикон перейден, и даже образ Цезаря мелькал где-то на периферии сознания Ученика, недавно получившего "пять" по истории. И если он все-таки оглядывался по сторонам, то вовсе не из-за страха быть застигнутым врасплох за предосудительным занятием, а только по причине того, что все его тело, донельзя наполненное жаром адреналина, включая и плечи, и глазные мышцы, требовало действия.
Когда оголилась Она, - вожделенная, когда Она предстала во всем великолепии своих пропорций, явилась примадонной под лучи софитов его глаз - мучительно влекущая и теперь такая близкая и материальная, он вдруг остановился. Руки еще пытались предпринять какие-то самостоятельные движения, но сознание уже впало в полную прострацию и бессилие долгожданной встречи. Он просто сидел и смотрел, пожирая Её глазами, утоляя жестокую жажду души, выжженной черным солнцем похоти души.
Руки сникли, плетьми упали куда-то в дебри скомканных одежд незнакомки. Посреди ночи, посреди звездных полян, под заброшенным фонарём на краю бесконечности на коленях, как перед алтарем, стоял щуплый подросток, навсегда прикованный тайными цепями к Ней, той, которая нашла себе убежище в священной долине женской промежности. Ему во что бы то ни стало необходимо было запечатлеть реальный образ волшебного женского отверстия в памяти. Хотя из-за волнения не стоило надеяться на это в полной мере.
Мартовский уже заметно посвежевший к ночи ветерок слегка шевелил кудряшки на лобке незнакомки. Тёмно-рыжий хохолок, короновавший розовые крылья плотоядной бабочки - они чутко шевельнулись и раскрылись без всяких прикосновений, от одного жара его глаз. Он вдруг понял, что руки его и не могли ничего сделать - они страшно затекли и онемели; ему, как пианисту, пришлось трясти ими в воздухе. Но это не мешало ему скользить взглядом по затейливым извивам малых половых губок; к крохотной выпуклости клитора, напоминавшего клювик голодного птенца; к едва еще заметному темному провалу влагалища, от которого уже веяло необъяснимо победными флюидами триумфа... Ученик не располагал достаточной глубиной знаний, чтобы попытаться осознать, почему клювик клитора подозрительно быстро набух и запульсировал, отчего с нарастающей быстротой покрываются влагой розовые лепестки губ и устье все шире раздвигающегося влагалища, превращавшегося во вполне читаемую как приглашение букву "О".
Время шло, время бежало очертя голову, а Ученик все никак не мог оторвать от Неё глаз, то вставал на колени, то склонялся ближе, то отдалялся, чтобы увидеть Её в перспективе - ничто не могло утолить его жажды, насытить его любопытство.
В какой-то момент ему пришло в голову выпустить на волю взбесившегося от безделья джина своей плоти. Он даже удивился, как это сразу ему не пришло в голову. Но не тут-то было. Почти всегда напряженный, вечно требующий своего, член, выскользнув на свободу, сразу утратил всякий кураж и упрямство. Он вдруг ослаб, размяк, словно чувствительный меломан во время исполнения обожаемой симфонии. Единственное, что смог сделать Ученик - провести мягкой, как воск, головкой члена вдоль распахнутых лепестков половых губ. Желание перехлестнуло через край, и эрекция захлебнулась им окончательно. Он вдруг с облегчением осознал свою полную несостоятельность. Он ничего не может сделать, он не может поступить с незнакомкой как настоящий взрослый мужчина, не может покончить со своим девственным прошлым разом вот здесь на случайной скамье. Он и не был готов к такому серьезному шагу. Все, в чем он нуждался, - в созерцании. Чтобы запомнить Её.
И больше ничего.
Только дожали ресницы незнакомки, когда головка его члена погружалась в теплую влагу половой щели. Только медленно искажались складки женского рта. Только на секунду столкнулся он с мутной гладью непроизвольно раскрывшихся глаз, цвет которых нельзя было разобрать, когда он в непереносимом приступе благоговения нежно припал к чуть припухшему рту незнакомки, медленно соображая, что это и есть первый в его жизни поцелуй.
Он отпрянул. Какая-то смутная мысль пролетела на периферии сознания, но Ученик не успел её уловить. Он быстро застегнулся, кое-как привел в порядок одежду незнакомки, встал и, не чувствуя под собой никакой тверди, побрел прочь.
Ночной ветер марта, осторожно трогающий далекие струны, звучал тихими голосами в голове Ученика. Но легкое помешательство не пугало его - в нем заключалась странная изломанная давно утраченная гармония.
"У меня опять рюмка пустая. Быстрее налей уже... Хочу быть пьяной!""Зачем?"
"Не твое дело, милый. У тебя для понимания того, чего хочет женщина, нос не дорос. Хочу пить и буду... Дай-ка прикурить... Спасибо".
"И чем же ты будешь заниматься, когда напьешься, дарлинг?""Тебе интересно? Неужели тебе это интересно?""Очень".
"Неужели тебе еще может быть интересно хоть что-нибудь, связанное со мной?""Меня всегда интересовал внутренний мир женщины".
"Вот именно - женщины! С большой буквы "Ж"... Внутренний мир женщины - моей современницы, ты на выпускных экзаменах сочинение не на эту тему писал?"
"Меня всегда интересовал внутренний мир такой женщины, как ты".
"Я тебе не верю, да и ты сам себе не веришь, милый... Плесни-ка вина в бокал".
"Ты несправедлива".
"Ну, хорошо, сжалюсь, поскольку ты сегодня такой послушный. Расскажу тебе... Сегодня я напьюсь. Пойду гулять. И отдамся первому-встречному-поперечному. На зло тебе".
"Ха-ха. Я оценил шутку"."Самое смешное, что это не шутка. Я даже знаю, кому отдамся".
"Ты же сказала - случайному встречному"."Конечно, случайному. Но я просто чувствую, кто это будет... Плесни еще вина..."
"Какой-нибудь отвратительный бродяга, обожающий портвейн, солёные анекдоты и огурцы".
"Нет, мой милый прорицатель. Это будет поэт, последний из проклятых поэтов на этой дьявольской планете. Молодой пылкий романтик, всеми брошенный одинокий поэт, очарованный луной... И трусиков я не одену специально".
"Смотри, не простудись".
"Не беспокойся за меня, я закаленная".
Домой он вернулся очень поздно. Лег в постель, но спать не смог. Он снова оделся, второпях обрывая пуговицы, и, задыхаясь, кинулся обратно, на бульвар.
Ему пришлось подбежать вплотную к заветной скамье, чтобы убедиться, что она пуста.
