К тому же, она сама обожала подобные игрища с девами, которые приходили светлыми, да неопытными, а уходили темными, развратными да бесстыжими с новым секретом, который делили с барином на двоих, и этот секрет, эта греховная тайна словно бы давала им некую негласную привилегию над крепостным людом, и дальше они блядовали уже азартно и открыто с осознанием того, что имеют на это право, что их на это сам барин «благословил».
Он словно закладывал им в трусы раскаленный уголек, и тот не давал им больше покоя. Аким Анисимович был мастером таких закладок.
Вот и сейчас Аграфена Ниловна поглядывая то на голодный член барина, то на эту робкую девицу, представляла, каковой та станет уже буквально завтра — шалой да гулящей, возбуждалась все более, раскаляла свой уголек и уже вовсю текла. В таком состоянии слова для нее обретали иной смысл, запахи ощущались острее и как — то по новому, это был кураж особого качества, когда отключается голова, и баба живет только вагиной в этом упоительном, пестром мире, который идет каруселью вокруг нее. Уже не помня себя, она выпросталась из какой - то длинной тряпки и осталась совсем голой, снова введя в смущение Аксинью.
- Ну, коли женилка - то отросла, так покажи ей невестушку, а то я не ведаю, понравится ли она моей женилке.
Где — то на самом чердаке дружно ворковали голуби, смело обжившие крышу дома, который месяцами не подавал признаков жизни, под окном дурашливо ржал коняга.
- Люцифер ржет, - догадался Аким Анисимович.
- Ага, - поддакнула Ниловна. - Видать кобыла рядом.
- Надо бы сказать Омелько, пусть отпустит их, пусть обгуляет.
- На зорьке велю.
- Давай, раздевай мою невесту, пора нам жениться, невмоготу уже.
- Да как же так, Аграфеная Ниловна, да я ведь баба мужняя, у меня и муж есть? - Растерялась молодая.
- Разоблачайся, а то барин голый, а ты нет, не честно это.
А про мужа забудь, не до мужа теперь вам, а муж крепче любить будет.
Аграфена обошла топчан и сама чуть ли не насильно стала раздевать рабыню. А когда раздела, от удивления всплеснула руками, до чего же та была красива!
Да, красота девушки была настоящей, серьезной, которая является чужим очам однажды и уже не забывается никогда — стройные, длинные ноги с круто изваянными бедрами, восходящими куда — то под самые подмышки, тело, которое казалось миниатюрным на этих сильных ногах, налитые, девичьи груди, твердые, вызревшие соски, родинка под ключицей и родинка, под грудью и трогательная ложбинка меж ключиц.
Член барина дернулся и заметно отяжелел, на светлой ткани, которой была обшита верхушка топчана, куда воткнулась головка, расплылось темное пятно, хотя старик пока не видел свою новую любовницу голой. Он ее почувствовал, как тот самый Люцифер вороную подружку.
Обе женщины, стоящие напротив друг дружки, являли собой два противоположных типа красоты, одна — покаленную полевым загаром, видавшую виды, распутную, матерую и темную. Другая — нежную, скромную, и чистую.
И вагины у них были совсем непохожие: у бабы — глубокая нора, у девы робкий, розовый рубчик.
Аким Анисимыч блаженно почесывал свои яйца, глубоко дышал, почти хрипел, предвкушая свою добычу, он нетерпеливо елозил по топчану, качал гениталиями, словно выпячивая себя. Он заводился.
- Так и что же, нравится моя женилка, нравится?! - Вопрошал он.
- Нравится, еще как нравится! - Заверяла Аграфена. Она снова промассировала грудь и живот хозяина, потом его лобок, пару раз, словно невзначай, коснулась его члена, озорно подмигнула Ксюше, отчего ее щеки залились густым румянцем.
Девушка, сама на понимая, что творит, смочила пальцы в той же чаше, что и подельница и, часто поглядывая на нее, тоже попробовала втирать снадобье в кожу мужчины.
В красотке расцвел целый букет чувств — опаска, любопытство и восторг от того, что прикасается к плоти самого барина, властителя, фактически Бога, который властен сделать с ней, что угодно, а он смирно лежит и даже мычит от удовольствия. Его грудь была мягкой, а седые волоски на ней - жесткими и колючими, их не смягчили даже крема и мази, они кололи и щекотали кончики пальчиков девчонки, эта щекотка отзывались легким зудом где — то в самых ее сосках.
- Иго — го, - заржал барин.
А голая Аграфена наконец поймала его член и сытно облизала головку, и тот начал вставать.
- Ой, хорошо! - Блаженствовал Аким Анисимыч, - и невесте моей дай.
Баба глазами пригласила молодицу к члену, та неумело взялась рукой за венозный ствол и, крепко зажмурившись, неловко лизнула его, хрен распрямился и окреп на всю длину, испугав девчонку своим размером. «Теперь Митю точно не пошлют в солдаты», пронеслось в голове у любящей жены.
Женщины лизали член жадно, наперегонки, словно соревнуясь.
Баба часто отстранялась, уступая место девке, хмурясь, с ревностью глядела на нее, словно проверяя, хорошо ли она отсасывает барину.
- Ай, хороши девки, ай умницы! - Хрипел помещик, тянулся рукой, ловил и тискал крепкую ягодицу Ксюши.
- Да ты позволишь ли мне, разлюбезная Анрафена Ниловна, мою невестушку выебать? - Лукаво испрашивал он разрешения у своей бесстыжей подельницы.
- Позволю, отец наш, батюшка, она затем сюды и позвана, чтобы быть тобой выебанной.
Воздух разогревался и густел, наполняясь душными запахами голых тел, полового секрета самца и самок и пряными ароматами масел, некоторые свечи выгорели и погасли, и только над фитильками вился игривый дымок.
Аграфена решительно оттеснила конкурентку и теперь азартно надрачивала выгнутый и длинный член. Эта развратная милфа, качая тяжелыми грудями, напористо по очереди ездила по нему руками, словно раскатывала презерватив или собиралась затолкать его обратно в тело, а он только креп и каменел своим бугристым рельефом
Барин шире разводил полусогнутые в коленях ноги, подставляя его под сладкий натиск этой обнаглевшей бабы, с такой преданностью и с восторгом посматривающей на него.
Корень от возбуждения был уже даже не красный, а какой — то багровый. Он чавкал и шелестел в ладонях дрочуньи, как полиэтиленовый, густо облепленный слизью слюны, которая нитями тянулась за руками Аграфены.
- Не пора ли тебе, батюшка, да твоей подружке в мягкую постельку? - Соблазняла охальница, указывая глазами на тахту. И вот уже она ловко смахивает покрывало, прогоняя волны ветра по кубатуре опочивальни и распаренным телам любовников.
Неуклюже взбрыкнув ногами, Аким Анисимыч приподнялся, нащупал руками точку опоры и грузно перебрался на ложе, повалив топчан, вместе со стоящими на нем чашами да ковшами.
Привычно двигая телом, он устроился в мякоти ложа, его член торчал, как бешеный и требовал новых утех.
Ниловна, то и дело нагибалась над постелью, поправляя то простынку, то подушку, ее грудь по сучьи свисала и терлась раскаленными сосками о шершавую грудину хозяина.
Ксюша не знала, как помочь своднице и тоже хваталась то за одеяло, то за краешек простыни
- А ну — ко, давай, моя любезная, утоли мои печали, - хлопнул барин по потному, мясистому заду Аграфену, - умаж меня.
Баба, тряхнув головой, обеими руками распустила косу, привычным манером взошла на постель, раскорячилась над мужчиной, слепо поймала рукой его друга, направила в свою нору и захотела разом сесть на него.
Но головка прошла вдоль ее срамных губ, остро скользнула по твердому орешку клитора, пронзительная боль прошила женщину, и она тут же испытала свой первый в этой ночи, стремительный оргазм.
После первой кончины эта баба становилась неистовой, она со стоном оседлала партнера и жарила его жестко и энергично, целиком заглатывая его ужасный член.
Ксюша смотрела на это представление широко распахнутыми очами. Впервые мужчина и женщина спаривались у нее на глазах. Ей было и страшно, и стыдно, но в то же время и жутко интересно.
Она не то чтобы возбудилась, но тоже текла, чувствуя как наливаются негой и расправляются ее соски.
Аграфена неистовствовала, но Аким Анисимович стал придерживать ее, наконец остановил и снял с себя. Его кол торчал и подрагивал.
Баба взяла за пальчики девицу и повлекла в постель.
Но сначала она усадила ее на краешек тахты, по очереди сняла с нее забавные носочки.
- Теперь иди к барину, - зло сказала она и снова сдула волос с кончика носа.
Следуя примеру товарки, девушка встала над барином, упершись коленами в постель по бокам его туловища, ее рубчик вызывающе пунцовел, его губки разлепились, она искала под собой его дружка, она была тороплива и неопытна, но очень старалась, не для себя, для своего любимого Воробышка, которого отмазывала от службы.
И тогда Аргафена пришла ей на помощь, она как надо направила детородный орган, и малышка стала насаживаться на него — неуклюже и неумело, она кусала губы, невпопад двигала тазом, смотрела то под себя, то на Ниловну, а та снова не выдержала, стиснула руками ее талию и стала накачивать деву на член. Наконец головка, вязко раскрыв губы, медленно скрылась в ней, а следом и большой участок хера.
Барин словно вспорол ее, уйдя глубоко в ее тело со всеми своими распертыми жабрами, но, как ни старалась любовница, больше половины заглотить она не могла. Она упиралась руками в его колена играла задом, приподнимаясь и опускаясь, ей было и больно, и неудобно, но как она ни пыталась, как ни пробовала, натянуться на весь ствол у нее не получалось.
Та часть члена, которая выходила из влагалища была в какой - то белой, творожистой массе, Аграфена испугалась, уж не молочница ли это? Если она, то беды не миновать, но барину было плевать, он жадно осваивал девку, жестко напяливая ее на себя.
Но в такой позе ему явно чего — то не хватало, он вошел в раж, ему хотелось настоящей ебли.
