Но вдруг она почувствовала, как Гога стал раздвигать ей ноги и протискивать свое упругое тело меж ее бедер.
- Смотри, Гоша, сделаешь больно, я твоим друзьям всю их мужественность оторву, - засмеялась Нэля, без страха и боязни широко и свободно раскинув в стороны свои красивые и сильные ноги, давая возможность войти меж ними бедрам Гоги и одновременно держась правой рукой за мужскую силу Андо, левой рукой за соответствующее место Жоры, которые вновь приобрели свой прежний, но теперь совсем не казавшийся ей угрожающим, вид.
Гога упал на нее всем телом, впился в ее губы в длинном безумном поцелуе, и одновременно она ощутила, как что-то тупое начало давить еймеж ног. Она поняла, что началось. Но то ли Гога боялся сделать ей слишком больно, то ли просто не знал и не умел, но его член не шел, а давил, давил и никак не мог попасть в желаемое место и произвести желаемое действие. И она уже чувствовала, как ослабевает эта сила давления и напора, и Неле вдруг стало по братски жалко, что вот сейчас этот ее милый и красивый братик, хоть и делает он ей сейчас больно, опозорится перед всеми ее другими братиками, а ведь наверное это может стать для него таким позором и стыдом перед друзьями, что сам взялся поперед всех ломать целку и опозорился, все это так быстро и бессвязно промелькнуло у нее в голове, волна жалости и сочувствия захлестнула ее, что она, превозмогая боль, вдруг сделал резкое движение тазом вверх прямо навстречу этой мучительной силе давления и услышала как будто даже щелчок разрываемой девственной плевы, и что-то мягко и плавно вошло в глубину ее тела, и это ж и в о е в ночной глубине ее тела запульсировало в каком-то бешенном ритме, толкаясь в разные стороны, открывая в ее теле какие-то новые чувственные области, которые она никогда не ощущала и не знала чувственно... Судороги, почти эпилептические, охватили все тело Гоги, он еще несколько раз нескоординированно дернулся на ней и затих. Острая боль сразу же ушла, оставался только какой-то ноющий осадок из открывшихся для нее телесных глубин, и все оказалось совсем не так уж ужасно, как ей говорили подруги. Двумя руками она охватила голову Гоги и поцеловала его в губы.
- Спасибо, Гога, - сказала она и взглянула на него. На его глазах стояли слезы первого наслаждения и первого восторга сексуального приобщения и радости, что не оказался он перед друзьями слабаком, и тайного осознания, живущего в каждом мужчине, что оказался он приобщен к великому чуду и тайне превращения девушки в женщину... - А теперь освободи рабочее место. Кто следующий? Давай, Андо.
Она отметила сразу, насколько глубже вошел в нее член Андо, не зря же она сразу его испугалась, он распирал, он давил, ощупывал и ласкал какие-то совсем другие места, иногда было больно и казалось, что это подступает к самому горлу, но эта новая боль затмевала старую и еще более была сладостной. Было какое-то чудесное слияние всех четырех тел. Пока Гога, Андо, а затем и Жорик извивались над нею в конвульсиях первого в своей жизни полового акта, множество других губ и других рук покрывали ее ласками и поцелуями, как будто она предавалась вакханалии с какой-то многорукой и многоглавой гидрой. И ее руки в свою очередь постоянно скользили по чьим-то телам, животам, половым членам, ягодицам и одновременно она чувствовала, как что-то жгучее нарастает внутри ее организма, боль, смешанная со сладостью, заполняла ее все больше и больше, и когда над нею уже был Жорик, это выплеснулось из нее каким-то диким стоном и ее затрясло в конвульсии, сжавшей тело, и она что-то, уже не помня и не сознавая, сжимала и рвала, корчилась и кричала голосом первобытной страсти...
Наконец, эта какфония и оргия сладострастия закончилась. Все лежали без сил. Мальчики лежали счастливые и уставшие рядышком, а она вдруг ощутила, что неизвестно как она оказалась лежащей поперек их животов, также усталая и полная еще этих новых и таких сказочно прекрасных ощущений, о существовании которых она даже не догадывалась, и почемуто ни одна из ее подруг об этом ей не рассказывали.
Она погядела на простынь. Она вся была испачкана, и несколько капелеккрови резко выделялись на ее мятой белизне.
- Нэлечка, я эту простынь украду и повешу в общежитии над своей койкой вместо ковра, - сказал Гога. - Правда, Жора?
Парни рассмеялись и вновь начали соревноваться в остроумии. Нэля лежала на этих голых мальчишках, на своих "расстрельщиках", как Ирина Бугримова на львах, подумалось ей, и внутри унее все смеялось. Она слышала, как соревнуются мальчики, ее мальчики, в остроумии, и рука вновь непроизвольно заскользила по их упругим и гладким телам. Это было так приятно, она ощущала, как вздрагивают они под прикосновениями ее рук, как постепенно вновь возникало в них желание, на глазах наливались таинственным соком и вновь устремлялись ввысь их молодые, впервые познавшие женщину половые члены. Она приподнялась, чтобы посмотреть на них, и села прямо на живот Гоги.
- Нелечка, привстань на минутку, пожалуйста, - сказал Гога.
Ничего не подозревая, Неля привстала, а когда вновь стала опускаться, то почувствовала, что ее встретил твердый оскал гогиного полового члена.
- Вот так и садись, Нэлечка.
- Ну, и хитрец ты, Гога, - сказала Нэля, усаживаясь на это живое и твердое, а затем стала равномерно подниматься и опускаться. Гога застыл под ней в муке сексуального страдания. Она положила ему руки на глаза, как будто только его взгляд мог смутить ее в этой, как ей всегда представлялось, совсем неприличной позе, и она стала делать ему "хорошо", пока не почувствовала, как выстрелило у нее внутри, и распиравшая и заполнявшая всю ее внутренность без остатка стальная масса стала съеживаться и выскальзывать из влагалища.
- И я хочу, и я хочу, - закричали враз Жорик и Андо. И Нэля поочереди удовлетворила их, вновь отметив про себя бычий член Андо, который в этой позе проникал уже бог знает в какие глубины. Но того, что б ы л о, уже не повторилось, а боль от открытой раны становилась все сильней, и под конец только чувство неизвестно откуда и как возникшего долга перед этими ребятами заставило ее дать им всем удовлетворение. К тому же и акты продолжались теперь гораздо дольше, чем в первый раз...
А потом кто-то предложил сбегать в сад и ополоснуться. Ночь была теплой и черной. И они выбежали в сад прямо в шикарных своих туалетах Адама и Евы, и плескались под краном, и шутили, и плескали друг на друга водой. И тут же Жора нарвал хозяйских яблок.
Затем они вернулись в комнату и, растершись, посвежевшие расселись вновь на полу и стали есть яблоки. Достали вино. Все почувствовали страшный голод. Вино было легкое, но оно кружило голову, и всем было весело. Потом кто-то предложил пить вино с животика Нелечки. Идея всем понравилась. Неля легла на спину, в углубление ее пупка ей наливали несколько капель вина, и мальчики с особым смаком и шутками по очереди выпивали эти сладкие капли. А затем и Неля захотела попить с ихних животиков. И уже парни легли, и теперь она по очереди наливала в их пупочные углубления вино и слизывала его под визги мальчишек. И сначала она облизала пупок Гоги, затем Жорика, а затем, когда стала наливать вино в углубление андошкиного пупка, толи у нее дрогнула рука от хмеля, толи она решила пошутить, но она облила вином весь живот и весь андошкин половой агрегат. И тут Андо потребовал, чтобы Нелечка слизала вино с его письки, и Неля в тумане и хмелю, забыв уже обо всем, взяла в рот половой член Андо и стала его покусывать, ласкать языком и губами и заглатывать его и всячески играла с ним, пока не почувствовала, что парямо в гортань брызнула ей пахучая густая и терпкая струя, и она даже поперхнулась, а потом стала пить и глотать ее как возбуждающий и сводящий с ума напиток.
А затем, естественно, этого же захотели и другие мальчики. Для забавы она взяла их члены вместе и ласкала их сразу и поочередно, и сама трепетала от возбуждения, ощущая тот невыносимый восторг и возбуждение, который вызывала у Гоги и Жорика эта столь необычная и неслыханная ласка.
Потом они сидели кружком на полу, мальчики рассказывали ей всякие сексуальные анекдоты и истории из их студенческой жизни, а стаканы все ходили и ходили по кругу, тела их касались друг друга, и руки мальчиков беспрестанно бродили по ее телу, и она сама то и дело в шутку дергала их за их уже порядком потрудившиеся и уставшие половые члены, пока молодость вновь не взяла свое, и она увидела к своему ужасу, как снова ими овладело возбуждение, снова вздыбились их палки-оглобли, а ласки и поцелуи вновь стали тверже и горячей.
- Нелечка, давай еще разок, - сказал Гога.
- Нет, мальчики, эта дырка на сегодня свое отработала, сказала Неля и хлопнула себя по лобку.
- Нелечка, неужели ты нас бросишь? Может давай в попку, - робко сказал кто-то из мальчиков.
- Что вы, мальчики, это наверное... - она даже не знала, как сказать, так "за" пределами ее моральных представлений это лежало, - больно.
- Нелечка, совсем не больно, - шумно завопили парни. Вот увидишь. Надо только письки кремом смазать, и все будет совсем приятно.
- Ладно, мальчики. Сегодня я ваша королева, и я дарю вам все дырки своего тела.
Это вызвало приступ нового восторга всех парней. И сначала Жорик, в затем и другие пояли ее в попку. Было тоже немного больно, впрочем, у нее было больно, кажется, всюду стонали влагалище, рот и гортань, грудь и губы от бесчисленных поцелуев, но и одновременно она ощущала какуюто новую и другую сладость в этой извращенной или просто "нерекомендованной" - хотя, собственно, когда и кем непонятно - связи между ней и дорогими ей мальчиками. Их возбуждение, их оргазм каким-то образом передавались и ей, доставляя и ей какое-то невысказываемое и неконцентрирующееся наслаждение и ощущение слияния и как бы перетекания в плоть и душу сексуального партнера. И эта "извращенность", от которой она бы с ужасом отпрянула еще несколько часов назад, совсем не казалась ей уже хоть чем-то постыдным. Это были мгновения, когда с нее будто спали все предрассудки, в которых она воспитывалась, и которые ей казались такими же незыблемыми, как невозможность питаться человечиной, все, что было хорошо этим дорогим ее детишкам и что было хорошо ей, сегодня казалось ей возможным, доступным и хорошим, и не было меж ними никаких запретов, они были открыты друг перед другом до самых глубин, и она была открыта им до последнего прикосновения и сокровенной внутренней клетки, и она ощущала их как бы какими-то лишь вот-вот отделившимися от нее частями собственного организма. В этом было чудесное наваждение, либо просто пьяная галлюцинация, она не знала и не хотела знать...
