Это производило на меня немалое нервное потрясение, от которого я готова была взлететь, как птица, или упасть и преклоняться, пресмыкаться перед ним...
Слова сами срывались с моих губ, запекшихся от любовного жара: "О, сладчайший! О, ты ангел любви, исчадие страсти! Как ты это делаешь! О, будь благословенен! Ты меня убиваешь! Мне нечем дышать от счастья, я умру от твоей любви!
Извиваясь, как уж, я развернулась на постели и легла в ноги Жюля, который тот час же возобновил свое блаженственное лизание прижимая руками мою горячую промежность, мое раскрывшееся влажное лоно к своему лицу...
Я увидела вблизи его стройное тело, его бедра, сладостные нежной и чистой суровостью, и - ах! ах! - ноги, как у Гермеса... Рычаг моей страсти во всем своем мощном приливе уперся мне в лицо, я стала гладить его, ласкать, целовать, потом легонько укусила его. Мне так понравилось, что я приникла ртом к источнику моих наслаждений, губами обхватила его, и вот, он уже уперся мне в небо...
Жюль восторженно обхватил меня, пальцами раздвинул мое убежище, давая еще больший простор своим жадным губам, своему сладостному языку, который касался моих обнаженных нервов, натянутых, как скрипичные струны...
Я почувствовала, как в пароксизме страсти сокращаются мышцы моего живота, и в изнеможении упала ему на живот лицом... Убежище мое стало совсем влажным, но Жюль в упоении продолжал свое мучительно сладкое занятие. Это воскресило меня, я снова стала ласкать и щекотать языком нежное и грозное оружие моего властелина, а руками медленно перебирать и трогать то, в чем заключен секрет его мужской силы...
Я чувствовала, что у Жюля подходит критический момент, и стала еще неистовее подниматься и опускаться лицом в упругий лес его волос, стараясь захватить губами как можно больше... У меня перехватило дыхание... все-таки этот сладострастный предмет имеет значительные размеры...
Вдруг Жюль попытался резким движением освободить свой член от моих жадных уст, но я еще сильнее прильнула к нему: у меня тоже подходил сладостный миг! Я испытала сладкую, почти непереносимую муку, симфонию нашей страсти в едином слитном аккорде, подобно гину...
И я почувствовала на языке теплоту любезного напитка; этот десерт любви... Ах!.. мне казалось, что он имеет медовую сладость.
Вы скажете, это грубая непристойность, извращение? Ничуть! В любви все делается по свободной прихоти сердца, это придает особую сладость ласкам, этим благоуханным цветам любви.В любви все свежо, все полно сладости и бесконечного очарования. Если любовники не приносят своими лас- ками друг другу физических и моральных страданий, то они могут наедине делать все, что им заблагорассудится.
Как много в жизни теряют люди с пуританским образом мыслей, как скуден диапазон их страстей, как унылы и безрадостны их объятия!.. Мне их жаль!
Настало лето, я должна была уехать на воды в Мариенбад, город последней любви великого Гете. С ужасом мы с Жюлем думали о той минуте, когда нам придется расстаться. Путешествие было неизбежно, так как этого хотел мой муж, и, занятый службой, он, правда, не мог сопровождать меня, однако надеялся иногда навещать меня и проводить подле меня несколько дней. Принимать одного Жюля было бы крайне неосторожно.
Опечаленная, я уехала в свое изгнание. Вскоре приехал муж и сказал, что скоро приедет господин Ф. и еще несколько знакомых. Я страшно обрадовалась и ждала этого дня с вполне понятным нетерпением. Через неделю я получила письмо от мужа, что он с гостем приедет на следующий день.
Они прибыли в четыре часа утра. Я еще спала, и муж улегся со мной. Разлука пробудила его редкое делание, и, хотя я надеялась, что вполне буду удовлетворена Жюлем, признаюсь, не без наслаждения отдала себя в его руки. Обняв его, я скользнула рукой под его рубашку, взяла его член и в течение нескольких минут с удовольствием... раскачивала его. Приведя его в состояние энергии, я сама направила его в свое убежище. Анри в этот день делал лучше обыкновенного, и признался потом, что моя рука доставила ему большое удовольствие. Впоследствии я не раз пускала ее в ход по его просьбе... Вскоре мы уснули.
В течение долгого дня мы с Жюлем могли переговариваться только взглядами, но мы прекрасно понимали друг друга! Это бесстыдное томление души и плоти делало меня задумчивой, и в то же время раздражительной...
Вечером я, сославшись на головную боль, поднялась к себе в спальню и, как обычно, тщательно, теплой водой с ароматной эссенцией, подготовила интимное место к сладостным играм любви. Затем накинула на обнаженное тело легкий жакет и надела черные чулки с алыми подвязками. Я знала, что Жюль любит такой наряд: контраст моего перламутрово-белого тела, черных чулок, черного мыска под животом и кроваво-красных подвязок...
Он проскочил ко мне в будуар, и я бросилась ему на шею:
- Дождалась, наконец, дождалась тебя, дорогой! Ах! Как я скучала, как желала тебя все это время!
- А я?! Я жил только мечтами о тебе!
- Муж ничего не заподозрит, милый?
- Нет, я сказал всем гостям, что пошел навестить баронессу фон Лихтенштейн и ее очаровательных дочерей.
- Ты говоришь - очаровательных? - я игриво надула губки.
- Что ты! Ты лучше всех, ты королева моя, царица Савская, аромат твоих грудей сводит меня с ума! Глаза твои - два родника, груди твои - два нежных ягненка, стройные ноги твои держат крышу моего мира! Я умру от любви у твоих ног, за твоим черным руном я бы поплыл, как древние греки за золотым руном, в малярийную Колхиду! Но я и так в лихорадке, они сжигает мою душу, мою плоть и кровь! Я хочу сгорать дотла в аду твоих простынь!
Говоря это, он положил меня на овальную кровать, раздел в мгновение ока, и вот уже единым пламенем зажглись наши сердца, единые волшебные созвучия наполнили слух, и, сжимая друг друга в объятиях, в бреду той сладостной лихорадки, которая, надеюсь, вам известна, мы забыли обо всех опасностях, обо всем на свете...
Вдруг в коридоре послышались шаги! Одним прыжком я очутилась у двери и прильнула к ней. В замочную скважину я пыталась рассмотреть, кто это. Мы пропали, если это мой муж!
К счастью, это был не он... Я знаком дала понять Жюлю, что опасности нет, и продолжала стоять у замочной скважины. Жюль подбежал ко мне и с размаху всунул мне сзади свой чудовищный член, не знавший усталости. Ах, как я ему помогала, раскрывая ягодицы, извиваясь и производя судорожные движения убежищем, задыхаясь от страсти и наслаждения! Устав держаться за ручку двери, я отделилась от Жюля, поцеловала его мокрую от меня штуку и подошла к раскрытому окну.
Над чернотой низкого леса стоял зеленый полусвет, слабо отражавшийся в плеске белеющей реки, на белых мраморных стенах вилл и беседок... Таинственно, просительно ныли невидимые комары и летали с треском ад окном бессонные странные стрекозы... Внизу под моим окном, на террасе, развалились веселые госты, слышался звон посуды и смех. Среди гостей я увидела своего мужа в белом смокинге, с рюмкой в одной рук и с зажженной сигаретой в другой.
...Жюль подошел ко мне тихими шагами, поднял подол моего пеньюара, и я почувствовала на губах своего убежища губы моего возлюбленного... Я облокотилась на подоконник и, не видимая снизу, продолжала смотреть на террасу, сосредоточившись вся в блаженных ощущениях божественного места... Я отставила свой зад насколько это можно, предоставив себя полностью в распоряжение Жюля, содрогаясь от блаженства...
- О! О! Жюль, не... Жюль... еще... о-о-о!
Вскоре он поднялся с колен и, взявшись кончиками пальцев за края моего пылающего убежища, раздвинул его, и я почувствовала, как меня наполняет смертной истомой его огромный, несгибаемый член, который тотчас начал свое медленное ритмичное движение. Это было новое. особенно. тревожное наслаждение от преступного события почти на глазах мужа, которого я продолжала видеть внизу. Колдовство этих ласк заворожило меня, я так ослабла, что почти легла на подоконник. Если бы Жюль не держал меня за бедра, то я бы, чего доброго, могла выпасть из широкого венецианского окна...
Видя, что я изнемогаю от усталости и нервного напряжения, Жюль вынул из меня свой член, отчего у меня сердце упало от огорчения. Он взял меня, обессиленную, на руки и отнес обратно в кровать и положил животом вниз. отдышавшись, я пришла в себя и начала целовать нежные звезды его груди, в золотистые волоски в темном проеме подмышек...
Он гладил мне спину... ниже спины... мой зад, круглившийся на сбитых простынях... раздвинув мне ноги, он ласкал нежный пушок между моих ягодиц...
Я, воскреснув от его ласк, начала игриво увертываться от его медленных рук, скрывая одно место своего тела и, как бы случайно, подставляя другое... Потом я поползла от него наверх, к подушке, которая оказалась в этот момент у меня под низом живота.
Зад мой был обращен вверх, благодаря подушке и соблазнительно возвышался, и мое ненасытное убежище было совсем раскрыто для ласк... Жюль ввел свой еще более увеличившийся член в мое, ставшее просторным, лоно, и снова блаженство охватило меня истомой его медленных движений.
- Голубчик мой... любимый... ох... двигайся еще медленнее...
Жюль уже не лежал на мне, он сидел на мне, сидел верхом, и, держась за мой зад, проникал в меня так далеко, как никогда раньше... Мне было больно, но в этой боли я чувствовала наслаждение. Ах! я бы хотела, чтобы он весь, мо Жюль, вошел в меня целиком! Я в такт его ритмичных движений стала делать встречные движения бедрами. едва не теряя сознания от сладостной боли. Живот у меня уже болел, но я не обращала внимания и вся надвигалась на него, надвигалась...
Вдруг в мозгу моем вспыхнула молния, она ослепила меня, пронзила, и я почувствовала, как я лечу к звездам... среди звезд... мой милый наездник сидит на мне, и мы вдвоем мчимся через мириады созвездий вдаль, в века... в бесконечность...
Очнувшись, я увидела, что Жюль уже собрался уходить, так как внизу погас свет и сейчас должен был прийти мой муж.
Вот зашел Анри. Я встала ему навстречу. Он, как всегда, не заметил моего порыва, а стал ходить по комнате и в восторге рассказывать о проведенном дне. Он был весел, нежен, внимателен. Я была в рубашке, которая мягко обрисовывала соблазнительные места моего зада. Меня охватило любопытство проверить, способен ли мой муж иметь со мной дело дважды в день. Решившись испытать его, я кокетливо приняла позу, благодаря которой еще выразительнее вырисовывались части тела, бывшие особенно прекрасными. Поставив ногу на стул и высоко подняв рубашку, я стала снимать подвязки. таким образом, стоя сзади, мой муж видел помимо зада, отражение в зеркале моих ног и весь заветный треугольник с его оперением. О, как властно этот треугольник приковывает к себе взоры всех мужчин!
