Она отвела в сторону мою руку с телефоном и явно ждала похвалы.

- Неплохо, - сказал я сдержанно. - По-моему, ты начинаешь исправляться...

- Знаешь, Костик, за эти четыре часа, когда тебя не было, я совсем исправилась. Я поняла очень важное: не надо ссориться, драться, кусаться, не надо кулаков и синяков, не надо оскорблять и унижать друг друга. Я буду делать тебе только самое хорошее: варить обед, убирать наш дом, каждое утро с величайшим удовольствием мыть нашу машину, работать на участке, сажать для тебя самые красивые цветы, ты какие любишь? Я буду тебя ласкать, лелеять, и ты поймёшь, что без меня не сможешь в этой жизни. Я так благодарна отвалившейся задвижке, что готова носить её на груди словно крестик.

- А цепочка есть к этому крестику? А то могу одолжить, у меня валяется одна от старого туалета, - с издёвкой заметил я.

- Ничего ты не понял: пока, но поймёшь:

- Да нет, я даже очень понял, что ты ни капельки не исправилась. Ладно. Будем считать, что у тебя кратковременное свидание с родными. Я сейчас немного выпью водочки, потому что дико устал, потом намертво прикреплю задвижку и всё-таки отправлю тебя обратно в камеру предварительного заключения.

- Костик, я щас обед разогрею, и ты закусишь горячим, - и она метнулась к плите.

- Стоять! Сядь на этот табурет и никуда не прыгай!

Она замерла на полпути, медленно повернулась, опустилась на табурет и покорно сказала:

- Хорошо, села, как скажешь.

Я раздражённо взял с полки стеклянный стакан, соль в солонке, вынул из холодильника бутылку водки и поставил всё на стол. Скинув куртку с плеч и швырнув на вешалку, я рванул из пакета буханку чёрного хлеба и шмякнул рядом с бутылкой водки.

- Костик, - осторожно сказала Наталья, - а вот если бы ты съел горячего и оценил мои кулинарные способности, ты бы сразу подобрел и забыл про камеру заключения, потому что в тебе говорит злость от холодного и голодного желудка, впрочем, как и у всех усталых мужчин, которые приходят в семью после работы. Всё от желудка, Костик: оскорбленья, обиды, нервозность.

Я тяжело плюхнулся на табурет и предупредил:

- Если ты не сменишь пластинку, я немедленно посажу тебя в сарай на дрова, вместо подсобки - думаешь, не дотащу?

- Дотащишь, только ты сам сказал, что у меня свидание с родными, а на свиданиях, Костик, заключённый всегда хочет откровенно поговорить, а родные всегда отвечают по-доброму.

- Я тебе не родной, и дай мне выпить, ведьма, - проскрипел я зубами. - Через минуту твоё свиданье закончится.

- Пей, Костик, сколько хочешь, Костик. Но свиданье, Костик, меньше семи минут не бывает, Костик.

- Издеваешься?! Что ты заладила "Костик да Костик" , "Костик да Костик"?!

- А как же? - удивилась она, продолжая придуряться. - Ведь ты же Костик.

- Да, я Костик! Но я же не "Костик-Костик-Костик-Костик-Костик"! Сколько можно?!

- Для меня - сколько угодно. Для меня это очень приятное имя.

- А может сарай с дровами для тебя будет приятней?! Ты дашь мне спокойно выпить, а?!

- Дам, - сказала она и притихла.

- Фу-у-у-у, - я открыл бутылку водки, налил полстакана, отломил кусок чёрного хлеба, обмакнул в соль и тут же выпил, потом занюхал черняшкой и съел её.

Глядя на меня, Наталья с невероятным трудом проглотила слюну, страшно сморщилась и спросила:

- А мне можно выпить? . .

- А ты не помрёшь, девочка?

- Нет, я как-то пробовала: давно: в школе...

- Давай, если не будешь буянить и глупости молоть.

- Какой там "молоть" , - махнула она рукой, - я тогда выпила, и меня сразу в сон склонило, так приятно.

- Что же ты раньше молчала? Я б тебя водкой поил, а то мучаюсь тут с тобой!

- Мог бы не мучиться. Ты же знаешь, что для тебя я всегда доступна во всех отношениях.

- Опять?! А ну, быстро взяла стакан, выпила снотворного, и спать! А то, понимаешь, свиданье себе устроила, чтобы вдоволь чепуху болтать целых семь минут!

- Это не я устроила, ты устроил. Вместо всяких свиданий могли бы давно с тобой нормальной жизнью жить.

- Что?! Стакан, я сказал! И молчать!

Она поднялась, принесла стакан и с грохотом поставила на стол.

- И не стучать! - помотал я пальцем. - Ты же только что так сладко пела песни будто "поняла что-то важное" , а сама стаканы бьёшь?!

- Прости, Костик.

- Пей! Чёрт бы побрал тот вечер, когда я припёрся к тебе на "Планерную"! - и налил ей пятьдесят граммов.

Наталья отломила кусок чёрного хлеба, окунула в солонку, взяла стакан, смешно и шумно выдохнула и стала медленно пить маленькими глотками. Когда стакан опустел, её лицо превратилось в кислое мочёное яблоко, а рот приоткрылся и начал жадно глотать воздух.

- Хлебом занюхай! Хлебом!

Она с таким усердием принялась нюхать кусок хлеба, что из глаз покатились слезы.

- Да хватит нюхать, ёлки-палки! - остановил я, насмотревшись на это несчастье. - Теперь жуй и глотай!

Прожевав и проглотив, Наталья облегчённо положила руки на стол и объяснила:

- Я просто, Костик, тогда: давно: запивала сладким соком...

- Ну, извини "дорогая" , что забыл купить яблочный нектар!

- Да ладно, ничего, - махнула она рукой, словно не заметив мою злую иронию. - А знаешь, наша Ольга иногда любит при всех "цирк показать" , когда сидит за общим столом. Выпьет рюмку водки и не закусывает, даже не запивает и сразу начинает разговор вести, будто ей нипочём, вот гадость. У неё внутри всё горит, а она выпендривается.

- Я знаю, приходилось видеть.

- Так же нельзя, Костик. Такие дешёвые и глупые "цирковые номера" только шофёры показывают.

Сто граммов хорошей водки немного расслабили нервы, и я спросил:

- А за что ты: так ненавидишь сестру? . .

Довольная Наталья улыбнулась, начиная хмелеть, и сказала:

- А-а-а, я ждала этот вопрос. Не столько, Костик, ненавижу - сколько презираю. Вся история на самом деле по-житейски очень проста, и ничего сверхъестественного нет. Я - папина дочка, Ольга - мамина. Физиономия нашего папы далека от совершенства, его в подъезде все звали Квазимодо, копия этого Квазимодо сейчас перед тобой сидит. А вот мама - красавица, Ольга - в неё. В детстве с этой красавицей как только ни носились, все уши прожужжали: "Картинка ты наша! Да где ж тот художник, чья кисточка плачет по твоим глазкам, носику, губкам!". Фу, гадость.

При слове "художник" я невольно кашлянул.

- Ой, Костик, извини, я про художника не нарочно, - пояснила она, - это действительно было так, словно напророчили.

Моя рука схватила бутылку и плеснула в стакан пятьдесят граммов.

- А тебя-то хвалили? - спросил я и выпил.

- Меня тоже хвалили, "прелестью" звали, льстили. Я эту прелесть каждый день в зеркале видела и однажды так поколотила Ольгу, что она неделю не могла ходить в детский сад, а наш папа сразу всё понял в отличие от других.

- Ну, а потом, - хмыкнул я, нюхая черняшку, - когда выросли, ты тоже колотила красотку?

- Несколько раз била в школьные годы, даже до крови квасила нос.

- А после?

- А после - всё больше молчали. Я внешне дурнела с каждым днём, господи, хоть к зеркалу не подходи. А Ольга цвела на глазах, к ней мальчишки табунами ходили, я ревновала, она всё видела и всё назло делала.

- Что назло?

- А то: пригласит парня в моём присутствии, запрётся с ним в комнате, хохотушки во всё горло, звон рюмок, музыка, а потом тишина... подозрительная...

- Это когда приглашала? - невольно вырвалось у меня.

- До знакомства с тобой, неужели ревнуешь, Костик?

- Ещё чего. Мне вот что не понятно: как она могла доверить тебе свои откровенные похождения с моим отцом, если всю жизнь между вами была такая петрушка? Неужели не боялась, что ты можешь проболтаться?

- А почему ты решил, что именно ОНА мне рассказала и доверилась?

- Так-так, а кто же?

- А вот здесь, Костик, к сожалению - стоп. Ты, видно, забыл моё условие: полюбить меня всем телом и душой, и только после этого я тебе открою ТАКОЕ...

- Да не надо мне от тебя никаких открытий! - заорал я.

- А зачем тогда спросил, почему я ненавижу сестру?! - крикнула она прямо мне в лицо.

- Слушай, ты снотворное выпила?! Выпила! Почему не спишь, ведьма?!

- Потому что мало налил! А твой ор, между прочим, вряд ли меня убаюкает!

- Нашла няньку! Убаюкивать её! На, пей и только попробуй не заснуть!

Я с большой охотой налил ей пятьдесят граммов, хотел убрать бутылку, но Наталья быстро цапнула её, наклонила и плеснула в стакан солидную добавку.

- Обалдела?! Ты утром-то проснёшься?! Мне на даче покойники не нужны!

- Могу и не проснуться! - хмельным голосом крикнула Наталья и с ужасом поглядела на стакан, - Ой! Я такую дозу в жизни не пила! Ой, мамочка, как много!

- Дай-ка сюда, ну тебя к чёрту!

- Не да-а-а-м! Моё-о-о-о! - и она спрятала стакан под стол.

- У-у, бешеная ведьма! Ты хоть возьми своей тюремной баланды, закуси как следует! - и я кивнул на газовую плиту, где стояли кастрюля со сковородкой.

Наталья теперь грустно хмыкнула, оценив мои слова, и уже на редкость спокойно сказала:

- Какие вы оба разные - Ларионовы. Один как старательный паучок тщательно и кропотливо плёл свою паутинку, чтобы поймать красавицу мушку - золотое брюшко, а другому и делать ничего не надо, к нему счастье само идёт, а он его б а л а н д о й называет.

- Счастье это - твой картофельный суп что ли?! Или солянка?!

- Суп и солянка это - образ моей любящей души, моё горячее отношение к тебе, мои хлопоты ради того, чтобы твоя жизнь вместе со мной была такой же вкусной, полной и сытной.

- Браво! Я обязательно вставлю в роман!

- Ты опять: ничего не понял: писатель...

- Пей, а то щас отниму к чёрту! - проревел я.

Она быстро поднесла стакан ко рту, выдохнула и начала пить размеренными глотками.

Я отломил кусок хлеба с толстой коркой, макнул в соль и держал наготове.

Тяжело поглощая водку, Наталья зыркала то на стакан, то на меня, то на стакан, то на меня и реально пьянела с каждым глотком. Одолев горький напиток, она даже не могла поморщиться, а только широко открыла рот, округлив мокрые маленькие глазки полные страха, и часто замахала пальцами обеих рук словно веером.