Когда Пряхины пригласили нас отметить день рождения Кости, я уже созрел для этого семейного обмена, и почувствовал холодок азартного возбуждения - это был шанс. Весь вечер я, с одной стороны, следил за Костей, как он ведет себя с моей женой, с удовлетворением отмечая, что он не беспристрастен к ней. Его ухаживания за ней явно переходили черту обычного гостеприимства, С другой стороны, я как никогда был внимателен к Нине, и к концу вечеринки обнаружил, что между нами возникла чувственная теплота. Когда гости уже разошлись, мы еще задержались. Жена помогала убраться Нине, а мы с Костей, перетаскав посуду на кухню, понемногу выпивали, болтая о чем-то. Женщины вернулись с кухни и присоединились к нам. Улучив момент, я увел жену из комнаты, чтобы поговорить наедине. Я снова прошелся по неравнодушному отношению к ней Кости, и тут же, вроде полушутя, заметил, что она могла бы преподнести ему подарок, отдав себя. Жена тут же вспыхнула: "Ты все еще не оставил свои фантазии", но быстро сдалась, после того как я напомнил ей ее "конечно, не против", и наговорив ей при этом, как это освежило бы нашу жизнь, ставшую слишком пресной, внеся в нее приключение и т. п. Она согласилась переговорить с Ниной, а в реакции Кости я даже не сомневался. Мы вернулись в комнату, а через несколько минут женщины вышли на кухню. Дорого бы я дал, чтобы послушать их разговор, меня даже потряхивало от волнения. Я жадно всматривался в лица вернувшихся женщин, пытаясь угадать ответ и не находя его в бесстрастных взглядах. Нина обернулась к Косте: "Где-то у нас еще осталась бутылка шампанского. Ты не поможешь ее отыскать?"Они вышли, и я нетерпеливо повернулся к жене. "Она согласна", - шепнула Танька.
Вернулись Костя с Ниной, неся шампанское, мы выпили, и какое-то неловкое молчание наступило, которое никто не решался прервать. Комната, где мы сидели, была узкая, как пенал. Угловой диван, на котором сидели Костя и моя жена, напротив чуть наискось - узкая тахта, и между нами столик с выпивкой. Инициативу взяла на себя Нина: "Вот что, мы люди взрослые, все решили, все в курсе, так что мы делаем вид, словно ничего нет, давайте уж и приступим". Она решительно расстегнула блузку и как-то залихватски швырнула ее в сторону. Костя стянул платье с моей жены через голову, и она осталась в узеньких белых трусиках и лифчике. Я расстегнул с повернувшейся ко мне спиной Нины бюстгальтер и сбросил его с ее плеч вперед. Костя уже опрокинул мою жену на спину, целуя ее плечи и грудь, я видел, как его рука с толстыми пальцами полезла под белый треугольник Танькиных трусиков и зашуровала там. Я представлял его ощущения, когда он нашел там не привычную мохнатость, а гладенькие скользкие губки, вспоминая, как я сам впервые трогал бритую щелку своей жены, восторгаясь ее гладкостью. Нина в одних только черных трусиках подставила мне свои губы, и я поцеловал ее. Тело у нее было гладкое и бело - розовое, словно у ребенка. Я сжал ее большие груди, они были круглы и туги, как хорошо накачанный мяч. Розовые ореолы вокруг сосков были вздуты, словно постамент под сосками, а соски были плоско срезанные, короткие. Я отодвинул ее и стянул с нее трусики, краем глаза наблюдая, как рука Кости накрыла уже обнаженную промежность Таньки, и мощный его палец зарылся в узкую бритую щель. Я развернул Нину лицом к себе, ее живот крутым склоном ниспадал к развилке, а в самом низу виднелся маленький кофейного цвета треугольник. Костя встал, снимая с себя одежду, а моя жена лежала совсем голенькая, изогнув сжатые ножки, в развилке которых трогательно темнел высокий разрез щелки. Костя разделся, у него был короткий и толстый как обрубок член, лилово-фиолетовый, и я думал о том, каково будет моей жене с ним. Я тоже разделся и раздвинул плотные ноги Нины, меж которых в глубине пряталась пухленькая выпуклость, едва прикрытая редкими и короткими волосками, выделявшаяся своим насыщенно красным цветом. Рука Нины нервно вцепилась в мой член, ощупывая - его с любопытством. Касания ее оказались ласковыми и очень нежными. Костя уже опустился на Таньку, ее ноги раздвинулись и поднялись, пропуская между собой мощные бедра. Я видел, что он уже вошел в нее, и задергал своим волосатым задом. Он накрыл все ее тело, и я мог видеть только ее поднятые колени и руки на плечах мужчины. Нина, неожиданно для меня такая покорная и ласковая, по-видимому, ждала, когда я опрокину и войду в нее, но я не мог оторваться от того, что происходило напротив, где тяжело сопел Костя, подергивались под сильными толчками поднятые ноги моей жены, слышались ее вздохи: ы-ы -. и, у-у-. й. Тогда Нина скользнула головой вниз, и я ощутил свой онемелый член в ее теплом рту. Кости хватило только на несколько толчков, захрипев, он замер, извергаясь в мою жену, вздрагивая своим крупным телом. Когда он слез с нее, я увидел разверстую щель Таньки, с открывшимся темным провалом жерла и торчащими красными губками, на которых блестели млечные капли мужского семени. Такая же млечная струйка вытекала из ее отверстия в расщелину ягодиц. Это зрелище, за те несколько мгновений, пока Танька не сдвинула ноги, было настолько возбуждающим и бесстыдным, что я моментально выстрелил в рот Нины весь накопившийся заряд.
Женщины вышли, прихватив с собой белье, а мы с Костей оделись и молча выпили. Говорить не хотелось, да и не о чем было, мы оба оказались не на высоте. Там, в ванной у женщин, разговор, наверное, был интересней. Женщины вернулись, Нина была в халате, Танька невозмутимо натянула на себя платье. Мы все были скованы, пить больше не хотелось, но мы выпили еще по рюмке, пытаясь расслабиться.
Я завелся еще по дороге домой, едва только произнес про себя: мою жену только что трахнули на моих глазах, в ее влагалище еще чужое семя, и я тут же вспомнил ее влагалище раскрытым, со следами мужского семени. Я знал, что она не кончила, и, наверняка, вся набухшая внизу от перевозбуждения. Я потянул Таньку в спальню, едва мы вошли в квартиру, и она откликнулась с радостью. Нижние губки ее действительно были налиты и горячи, она истекала влагой, как перезрелый персик. Я лег на спину, она тут же оседлала меня, нетерпеливо насадив себя, крутилась на мне с горячечной страстью и дважды вскрикивала в оргазмах, прежде чем я спустил в нее. Мы не успели даже задремать, когда я снова взял ее. Это было какое-то безумие. Желание не покидало меня, реализуясь в твердость, и я брал ее раз за разом. Нечто подобное было когда-то только в начале нашей совместной жизни. Я не думаю, что мы спали хотя бы минуту. Мы просто лежали в изнеможении в какой-то полудреме, чтобы через некоторое время, ориентацию в котором мы давно потеряли, снова слиться вместе. Мы не обсуждали того, что произошло у Пряхиных. Случилось и случилось. Уже наступало утро. Ее нижние губки вываливались из щелки, распухшие как лопухи, цвета пережженного кирпича, мой член гудел от боли, но все не успокаивался. Когда у нее уже не было сил отвечать мне, я поставил ее на четвереньки. Я двигался в ней, как в скользкой изогнутой трубе, дергаясь от боли, и мечтая спустить как можно быстрее. Наконец, огонь погас и во мне. Мы сгребли с постели скомканные мокрые простыни и вместе пошли в ванную. Танька еле волочила ноги, раскорячиваясь на ходу, и я почувствовал благодарность к ней, что она ни разу не заныла. Она бережно, едва притрагиваясь, мыла свое распухшее, натруженное лоно, боясь причинить ему новую боль. "Больно?" - спросил я. Она кивнула: "Да, ты как безумный, но это было чудесно". Мы отсыпались целый день, а вечером снова занялись любовью, правда, уже без безумных излишеств прежней ночи, но с такой же страстью.
Мы снова стали любиться каждую ночь, испытывая непрерывное вожделение друг к другу, с новым любопытством фантазируя с позами и любовными играми. Однажды, когда я беличьей кисточкой щекотал длинненькую пипеточку клитора, пытаясь заставить ее выпустить крошечную головку, я вспомнил красную пухлую раздвоенность меж ножек Нины и сказал жене: "А не пригласить ли нам Пряхиных?"Возможно и совпадение, но именно в этот момент глянцево блестящая бусинка проклюнулась над розовыми складками, и дразняще дерзко уставилась на меня.
В день, когда должны были прийти Пряхины, меня трясло от возбуждения чуть ли не с утра. Это было давно забытое ощущение, которое бывало когда-то в предвкушении, что ты сегодня получишь женщину, которую давно жаждал и добивался. Но это забытое ощущение напоминало и о другом, слишком долгое нервное ожидание чаще всего имеет не лучший финал. Вот разница между любовью и сексом, секс тем успешнее, чем меньше в нем любви, и больше привычной рутины. Я знал только один способ снять излишнюю нервозность, но почему-то решил прибегнуть не к прямому пути, а более сложному. Я мог бы просто предложить Тане заняться любовью, но я не хотел демонстрировать ей свое нетерпение, мало ли как она его истолкует. Поэтому я предложил ей: "Тебя не надо подбрить внизу?"- "Я уже... ", - бросила жена. "Ну-ка покажи" Она вздернула вверх легкую домашнюю юбочку, показав голенький светлый треугольник с дерзким разрезом. Я протянул к нему руку: "Ну-ка, проверим. Вот, так я и знал". Я нащупал шершавенькие островки, как всегда, когда она брила себя сама, она оставляла огрехи на внутреннем изгибе больших губ и в верхнем смыкании, где складочки сходились в сложной конфигурации. "Пойдем-ка, тебя подправим. "Сбросив одежду, она села на край ванны и широко, как могла, развела нога. Я натер ей губки кремом, их красно-розовые кончики выглядывали над осевшей пеной как причудливые кораллы. Я выбрил ее до идеальной гладкости, когда кончик пальца скользил по ее коже, как по теплому шелку. Ее розовая дырочка, блестящая от влаги, открылась и соблазняла своей загадочной глубиной. Я обмыл ее выбритое межножие и, наклонившись, трогал свежую гладкость языком. На голенькую складку губы медленно вытекала из щели струйка любовной влаги. "Что дальше? - спросила Танька. - Постель-то я уже свежую застелила". Я повернул ее спиной к себе и наклонил над ванной. Она уперлась в нее руками, оттопырив зад. Я раздвинул крутые щечки ее ягодиц, обнажив сразу два отверстия, и вошел в нее. Причмокнув, ее дырочка раздалась, впуская мой ствол. Он вошел в нее, как поршень, и выдавленный воздух вышел из нее, вострубив и тут же сорвавшись на всхлип.
