Так что первый визит Кобленко с жалобой на домогательства Лизы был продолжением его деятельности: он просто докладывал директрисе о неординарном случае.

Оказываясь со школьником в постели, Сергиевская всегда твердо знала, кто еще поощрял его ранее. И, выбирая момент, она выспрашивала о впечатлениях подопечного. Объясняла она это просто: все учительницы делают одно дело, и секретов у них быть не должно. Да и начальница должна знать, как ее подчиненные выполняют свои обязанности. Особенно ревностно она относилась к теме алкоголя. Выспрашивая про новую подчиненную, она шутливо спрашивала у ее бывшего партнера что-то типа: "Ну, и выпили для храбрости?". Но пока все ее "девочки", как она их про себя называла, свято соблюдали сухой закон.

Она к каждому школьнику подбирала свой ключик: ее знанию людей и умению вытягивать из них информацию позавидовали бы сыщики и разведчики, и парни охотно рассказывали директрисе о подробностях своих поощрений. Тонко разбираясь в сексе, Надежда уже хорошо знала вкусы всех своих подчиненных, их сильные и слабые стороны. Впрочем, оказывалось, что в постели все ведут себя примерно так, как в жизни: например, Алла даже в минуты совокупления была столь же скупой на эмоции, как и обычно. Однажды, после очередного двойного поощрения, Сергиевская даже посоветовала химичке побольше "играть", притворяться, имитировать, и вскоре узнала, что ее совет учтен и воспринят. Олеся, наоборот, в постели оказывалась иногда слишком бурной, энергичной и эмоциональной, и некоторых скромных школьников это смущало. "Возникает впечатление, что вы сами, если так можно выразиться, дорвались, добились, достигли цели, - выговаривала она англичанке, - А все должно выглядеть как ваша благодарность, награда, услуга. Если вам просто хочется секса, то Егор Анатольевич вам поможет". Правда, Олеся проигнорировала наставление, что было, впрочем, вполне ожидаемо.

Единственной, к кому у Надежды не возникало претензий, была Светлана. По части опыта и знания мужчин пышнотелая блондинка была если и не равна самой директрисе, то, по крайней мере, близка к ней.

Итак, Надежда решила дать Диме то, что он желал. Во-первых, она лишала его возможности раззвонить всюду о недостойном поведении ее подчиненной и бросить тень на безупречную репутацию лицея. Во-вторых, получала еще один компромат на Сажину. Раз эта молодая дурочка способна на такие выходки, ее надо будет если и не уволить, то, по крайней мере, держать на коротком поводке, желательно строгом, с шипами внутрь. Ну, и, наконец, в-третьих, рассказ Ковач произвел на директрису сильное впечатление. Искушенную Свету трудно было чем-то удивить в постели, а Кобленко это, похоже, удалось. Сергиевская с любопытством ждала узнать, что же именно в нем особенного...

- Только вот что, Дима, - сказала она неторопливо, - ты отдашь мне фильм и никогда не будешь использовать копию. Ты понял?

Дима кивнул.

- Ты хорошо понял? Все это очень серьезно.

Это действительно было серьезно, и если бы Дима нарушил обещание, Сергиевской было бы нетрудно найти меры воздействия. Отыскать в бандитском районе тех, кто унизит, запугает или изобьет - легче легкого. У директрисы была своя "внешняя агентура", и те две красотки, соблазнявшие кандидатов на должность учителя физкультуры, были из ее рядов.

Дима опять кивнул.

- Скажи словами.

- Да, я понял, Надежда Георгиевна, - отчеканил Кобленко.

- И ты никому, даже друзьям, не будешь рассказывать о том, что произошло там, в квартире, и о том, что произойдет здесь.

- Хорошо, Надежда Георгиевна.

- С Сажиной ты тоже не будешь ничего обсуждать. Я сама с ней поговорю.

- Понял.

- Подойди ко мне, - ласково сказала Сергиевская, разворачиваясь в кресле лицом к Диме.

Он подошел.

- Флешку положи на стол. Хорошо. Подойди еще ближе, - и она широко раздвинула ноги, словно пыталась убрать колени, мешающие их сближению.

Сглотнув слюну, он пожирал глазами обнажившиеся бедра. Пальцы Надежды ловко расстегивали его ремень и брюки. Облизывая губы, она игриво смотрела на него снизу вверх. Наконец брюки и трусы были спущены, и Надежда прикоснулась к члену, который уже занял полубоевое положение. Пока еще придерживая член рукой, она стала медленно и очень страстно обсасывать его, при этом не отрывая глаз от лица Димы: она видела, что его это немыслимо заводит.

Подчиняясь ее усилиям, член удлинялся, поднимался и крепчал. Опытная Сергиевская не пускала в ход свои тайные приемы, от которых любой мужчина терял голову: она понимала, что в таком состоянии Диме будет достаточно куда меньшего. Зато она действовала старательно, надежно и неторопливо. Через несколько минут, пресытившись оральными ласками, Надежда мягко отстранила Диму, встала с кресла и уселась на собственный стол. Дима, едва не теряя сознание от сбывшейся мечты, осторожно протянул руки к застежкам ее сорочки. Директриса лишь обольстительно улыбалась, слизывая с губ его смазку. Дрожащие пальцы школьника никак не могли справиться с пуговицами, и Сергиевская ласково помогла ему. Дима безмолвно смотрел, как медленно обнажается самая желанная часть тела любимой учительницы. Даже то, что она только что сосала его член, казалось, возбуждало его меньше. Пропустив ладони под бретельки, он отработанным движением (правда, все еще дрожащими руками) опустил их под чашечки с внешних сторон бюста и аккуратно вывалил упругие груди.

Дима замер - осуществилась его давняя мечта. Сначала легко и нежно, затем все плотнее и жестче, его ладони гладили большие округлости с едва заметными прожилками кровеносных сосудов, с крупными пятнами и маленькими, но аппетитными сосками. Надежда сразу поняла, что Кобленко привык к ласкам груди из самых разных положений, и испытывает от этого удовольствие. А когда он прикоснулся к коже губами и стал целовать, сосать, лизать и покусывать ее груди, она начала и сама заводиться. Мало кто из школьников умеет дарить такие нежные и утонченные ласки: обычно все сводится к довольно грубому тисканию и сжиманию.

Через несколько минут Дима отнял от ее груди одну руку, она медленно проползла по талии и бедрам, легла на колено и двинулась вверх. Сергиевская слегка раздвинула ноги, но дрожащая ладонь с некоторым трудом протискивалась между ее полных ляжек. Наконец цель была достигнута - пальцы прикоснулись к трусикам, отодвинули резинку и дотронулись до горячей и уже влажной щели. Надежда не играла в возбуждение - она реально его испытывала. Откинув голову и дыша открытым ртом, она прижимала голову школьника к груди, одновременно пытаясь шире раздвинуть ноги. Вскоре, чтобы облегчить ему задачу, она улеглась на стол. Дима, опустившись на колени, стал жадно целовать ее ноги, поднимаясь выше сначала руками, а потом губами. Его дрожащие пальцы стаскивали с директрисы трусики, а губы прикасались к внутренним поверхностям ляжек. Вот трусики легли на стол, язык прикоснулся к большим губкам, а ладони поглаживали ее ноги от щиколоток до промежности.

Через пять минут Надежда начала понимать, что имела в виду Светлана: такое искусство в вылизывании женского органа демонстрирует мало мужчин, а еще меньше - восемнадцатилетних юношей.

"Видимо, соседка его, еще несмышленого, использовала как лизуна, - думала Сергиевская, между своих расставленных ног глядя с любопытством на лицо Димы и его закрытые глаза, - и одновременно пробудила в нем подсознательную ненависть к женщинам, особенно старшим. Только такой мог ту, которая его любит, бросить толпе голодных самцов, да еще заснять это, да еще показывать другим... ". Надежда Георгиевна сама даже не осознавала, насколько глубоко и точно она попала. Впрочем, ее огромный опыт в общении с подростками редко давал сбои...

"Светлана поговорит с ним, - перекатывая голову по столу, думала она, - и если он резко не улучшит успеваемость... Ох, как он лижет! Вот здесь, родной, еще немного... О да! Если он не улучшит... Нет, не могу больше!", - и она застонала, нарушая свои собственные указания.

А Кобленко и не думал останавливаться, он только сменил способ ласк. Теперь его язык обрабатывал не только влагалище директрисы, но и ее задний проход. Надежда лежала, притягивая руками свои ноги к голове и в то же время стараясь пошире их развести. Давно, лет пять, Надежда Георгиевна Сергиевская не удостаивалась таких изысканных ласк! Ведь ее любовниками оказывались почти исключительно школьники (Егор не в счет) , из которых многие были девственниками. Они торопились получить от своих старших подруг традиционные ласки, и обычно этого оказывалось достаточно, и на ответ мало кого хватало. А тут - язык парня забирался с святая святых ее организма, вылизывал стенки, вращался, сгибался и шевелился!

Тут Дима схватил ее за таз и срывающимся голосом попросил встать на четвереньки. Когда Надежда заняла требуемое положение, Дима опять приник к ее попке. Новая позиция позволяла ему раздвигать бедра директрисы гораздо шире (ей даже было немного больно, но удовольствие стократ превышало боль, и она терпела) , и язык проникал дальше, а пальцы погрузились во влагалище. Через несколько минут интенсивность ласк достигла апогея, равно как и возбуждение обоих. Слюна школьника текла из ануса по ложбине ягодиц, а в районе влагалища смешивалась со смазкой самой Надежды и капала на стол. Положив голову на руки, Сергиевская стонала уже непрерывно, и чем дальше, тем больше стон ее напоминал вой, похожий на вой ветра в трубе.

Долго так продолжаться не могло, и Надежда разрядилась бурным ярким оргазмом, подобных которому ей не приходилось испытывать уже около года, а может, и больше. Впрочем, всего через несколько минут, слегка придя в себя, она снова воспользовалась своим ртом, чтобы балансирующий на грани оргазма Дима эту грань перешагнул. Потом они долго отдыхали: она - лежа на столе, он - сидя в директорском кресле.

Потом она аккуратно убрала флешку в стол, расцеловала Кобленко и высказала ему множество совершенно искренних комплиментов.