Вот такая история... да, чуть не забыл! Незадолго до этого в иных городах и в городе N в том числе прошли-состоялись выступления униженных и оскорблённых засильем голубого цвета в палитре жизни. До иных городов нам дела нет, а в нашем сказочном городе - в городе N - наиболее деятельные и неравнодушные граждане, и особенно и даже прежде всего те, кому посчастливилось жить-и-плодиться на вечно пыльных городских окраинах, поднадзорно сбившись в приличных размеров стаю, преднамеренно, управляемо и громогласно пару часов клеймили содомитов, извращенцев и прочую нечестивую публику, мешающую им чувствовать своё душевное равновесие. О, мой читатель, кого там только не было, на том бесконечно целомудренном мероприятии! Прыщавые однозначные юноши в пору своих подростковых комплексов, благочестивые девственные старцы с непроходимо святыми ликами, придурковатого вида старушки - штатные божьи одуванчики... ну и, конечно, всякие любопытные, которые, как мухи на мёд, всегда слетаются по подобные мероприятия с целью духовного времяпрепровождения... и вот: все они, слившись в экстазе платного и бесплатного негодования, невинно ангельскими голосами ревели-скандировали: "смерть содомитам!"; ну, и прочие не менее толерантные и даже высоконравственные лозунги... В принципе, мой читатель, об этом весеннем обострении инстинкта самовыражения я и вовсе не стал бы упоминать в нашей сказке о братьях Ване и Ростике, поскольку за последние годы на городской площади и в ящике телевизора мы видели-перевидели самых что ни на есть разнообразных клоунов и ряженых, пьяных дирижеров и прочую вороватую шушеру, но вот к чему я об этом упомянул: на том целомудренном и не таком уж стихийном шабаше в первых рядах наиболее пламенных бойцов-патриотов нашего города маячил как раз таки этот самый недоросль, который за мелкий разбой был вынужден и даже принуждён отлучаться на полтора года от родного дома, и даже негодовал он не менее искренно, чем прочие святые люди... гвозди бы делать из этих людей! Так вот: вся эта не очень весёлая и даже преступная история... то есть, мой читатель, история ночная - в кустах, а не дневная - на площади, случилась-произошла не где-нибудь на диком африканском побережье, а случилась-произошла в нашем сказочно многогранном городе N, но не это вовсе и даже вовсе не это главное, - вспомнил я её, эту не ставшую повсеместно известной широкой общественности историю, исключительно потому... ты, надеюсь, помнишь, читатель, как маленький Ростик обжал-обхватил жаркими влажными губами полголовки Ваниного петушка, нижней губой при этом как бы невольно и даже непреднамеренно пощекотав уздечку? Так вот: от всей этой безоглядной и, не побоимся этого сказать, безответственной устремленности маленького Ростика к новым радостным ощущениям во всём теле Вани и даже немного в Ваниной душе вдруг возникло мгновенное желание грубо... да, совершенно грубо и неопровержимо напористо двинуть своим петухом маленькому Ростику в рот со всей что ни на есть молодой силой, с этой самой молодой силой вогнать его, то есть петушка, до самого кустистого обрамления и, обхватив ладонями, как тисками, стриженую голову маленького Ростика, тут же начать посредством целенаправленных движений с упоительной бесконтрольностью первобытного недоросля-тинэйджера с вечно пыльной городской окраины засаживать маленькому Ростику, как говорят в таких случаях люди сведущие, по самые помидоры... или - насаживать со всей своей шестнадцатилетней силой округлившийся рот маленького Ростика на себя - на вздыбленного, колом торчащего петуха, что, в глубоком принципе, одно и то же...
Словом, вот такие, тёмные и вполне примитивные, чувства возникли на какой-то смутный миг в Ванином теле и даже - частично - в его шестнадцатилетней душе... и я вдруг подумал, мой читатель: а что бы стал делать шестнадцатилетний Ваня, окажись он в ту летнюю ночь там, в кустах - в компании трёх молодых соотечественников экземпляром четвёртым? Держал бы руки? Суетливо, нетерпеливо помогал бы стягивать-сдёргивать с миловидного мальчишки штаны? Сопя и пыхтя, возбужденно и, подобно своим друганам-гомофобам, не совсем интеллектуально гыкая-ухмыляясь, засаживал бы своего всегда готового и даже беспринципного петуха по самые эти самые? Или, может, у Вани, студента первого курса технического колледжа, хватило бы душевной зрелости и по-настоящему мужского самопонимания воспротивиться происходящему и даже... даже - встать на защиту этого случайно оказавшегося на ветру всеобщей и частной судьбы миловидного пацана в пору своей только-только обозначившейся и потому ещё безответно хрупкой юности... Я, если честно, не знаю, как поступил бы Ваня: я недостаточно хорошо знаю Ваню... но мне, мой читатель, тот Ваня, которого я знаю, студент первого курса технического колледжа, чем-то нравится, и потому... потому - мне искренне хочется верить, что Ваня, даже если б он жил на пыльной городской окраине, где социум порождает сознание и откуда вечно праведные люди постоянно рекрутируют комплексующую недоросль в ряды понятно какие, он бы всё равно... да, всё равно бы он, то есть Ваня, студент первого курса технического колледжа, не уподобился бы тем бесконечно мужественным и полноценно настоящим парням, которые днём с пеной у рта едва ли не с упоением клеймят "содомитов" и прочую "нечисть", а по ночам в качестве увлекательного приключения сомнительно девственную дневную теорию трансформируют в не лишенную некоторой пыльной приятности практику...
Во всяком случае - и я должен это со всей беззастенчивой определённостью констатировать - у Вани хватило ума и даже душевного интеллекта не поддаться тёмному искушению, на какой-то миг мелькнувшему в его душе... и Ваня, сам не заметивший и даже не осознавший, на краю какой бездны-пропасти он недолго стоял, уже в следующее мгновение предоставил маленькому, но мудрому в силу своей бесконечной и даже бескрайней любознательности Ростику самому решать, что делать, когда делать, и главное... да, это самое главное - как делать. И маленький Ростик, какое-то время в состоянии изучающего ознакомления подержав свои губы на полпути, двинул губы дальше - маленький познающий Ростик, сильно округляя губы, вобрал в рот сочную головку Ваниного петушка полностью, то есть всю, и - губы маленького Ростика жарко сомкнулись... Бедный Ваня! Затаив дыхание, глядя на всё это неизъяснимое блаженство сверху вниз, голый Ваня стоял в серебристом лунном свете, бесплатно льющимся в комнату из звёздной безграничности, и даже не шевелился, осознавая всю бесконечную сладость этого безгранично древнего и вместе с тем вечно юного сказочного действа, - держа пальцами одной руки Ваниного петушка как раз посередине, а ладонью руки другой обхватив и даже неопровержимо удерживая голого Ваню за бедро, словно боясь, что Ваня, стоящий на ветру своего наслаждения, вдруг исчезнет-испарится, маленький Ростик осторожно пошевелил губами, и в то же время Ваня ощутил-почувствовал, как язык Ростика совершенно непроизвольно скользнул по уздечке... бедный, бедный Ваня! - он, конечно же, хотел, чтобы маленький Ростик делал всё побыстрее и более энергично, но - держа головку Ваниного петушка во рту, маленький Ростик снова замер.
- Росточка, губами... губами подвигай! Головой... - не выдержал Ваня этого изощрённо неторопливого и даже необъяснимого для него, для Вани, промедления. Непроизвольно желая помочь Ростику, Ваня всё ж таки двинул своим петушком по рту маленького Ростика... но разве мог малоопытный и даже совсем неопытный Ваня, студент первого курса технического колледжа, рассчитать свой блицкриг с точностью до сантиметра! Маленький Ростик тут же протестующе замычал, не выпуская, впрочем, петушка изо рта, но вместе с тем выталкивая его, слишком нетерпеливого, упругим языком назад, и Ваня тут же забрал свои слова обратно.
Маленький Ростик, между тем, то ли Ванины слова услышал, осознал и, не медля, взял их на вооружение, то ли руководствуясь неким слепым и потому совершенно непроизвольным инстинктом, осторожно, то есть совсем не так разухабисто и прытко, как это бывает в реальной жизни, задвигал стриженой головой, отчего его губы заскользили хоть и без особого размаха по сдвинутой крайней плоти Ваниного петушка, но - тем не менее... и снова Ваня почувствовал, как от невидимой, но вполне осязаемой сладости конвульсивно сжалась и без того непорочно сжатая дырочка его ануса... руки Ванины, до этого бесхозно и как бы ненужно висевшие вдоль тела, непроизвольно приподнялись - и Ваня горячими ладонями несильно сжал плечи маленького любознательного Ростика, с невинным сопением сидящего перед ним, перед Ваней, на краю постели... в тот же миг одна рука, наиболее инициативная, скользнув по плечу и даже по шее, раскрытой ладонью оказалась у Ростика, без какой-либо особой амплитуды, но, тем не менее, с увлечением и даже с неоспоримой уверенностью колыхающего головой, на стриженом затылке, - Ваня, чуть придерживая голову маленького Ростика, вновь попытался принять посильное участие в этом всё ж таки совместном мероприятии: чуть сжимая булочки-полусферы, а проще говоря - совсем незначительно двигая бёдрами, Ваня стал делать скромные, но от этого не мене увлекательные встречные движения своим петушком во рту маленького Ростика, и даже не петушком, а одной только петушиной головкой... и, нужно сказать, Ростик на этот раз не воспротивился, - теперь маленький Ростик сидел с округлённым влажным ртом, а Ваня, ладонью придерживая его стриженую голову, ритмично скользил взад-вперёд во рту послушного Ростика своим окаменевшим от безоглядной сладости шестнадцатилетним петухом...
И понятно, что бесконечно и даже безоглядно долго всё это продолжать не могло, - в туго сжатом, девственно стиснутом анусе Вани уже не просто покалывало, а зудело и гудело, а сам анус, точнее, непорочные мышцы сфинктера конвульсивно и даже неуправляемо сжимались, и хотя видеть этого никто не видел и даже видеть не мог, но ощущение у шестнадцатилетнего Вани, скользящего своим членом во рту маленького Ростика, было именно такое... чувство сладострастия и даже наслаждения нарастало, стремительно нарастало - и вдруг... маленький Ростик даже не понял, что к чему, - Ваня, рывком вырвав своего петушка из теплого и бесконечно сладкого рта любознательного Ростика, тут же схватил свой член рукой, и на губы и нос маленького Ростика из петушка, точнее из раздувшейся головки со свистом и даже с шипением брызнула горячая и необыкновенно обильная струя... и тут же - еще одна... и - ещё... казалось, что Ваня, совершенно утративший всякий контроль над своей безоглядной юностью, просто-напросто хочет омыть-оросить Ростика на всю оставшуюся жизнь, - спермы было так сказочно много, что она, горячая и даже обжигающая, тут же потекла по губам растерявшего Ростика к подбородку...
