Он доктор. Стоматолог. А я - его клиентка. Мне 25, а он на 8 лет с половиной лет старше. То есть ему 34. Я замужем. Он женат. Наверное, он любит свою жену. А я, наверное, люблю своего мужа. И он всегда мне нравился. Стоматолог.
Он хороший врач - опытный и порядочный. Но у меня неважные зубы, и его мастерство и добросовестность отступают перед моим упорным кариесом. Раньше, до него, состояние зубов и очевидные в зеркале перспективы меня неизменно огорчали, но теперь это же стало давать мне повод для частых визитов к нему - чаще, чем стандартные два раза в год. С одной стороны, хочется сохранить красивые зубы; с другой, каждая выпавшая пломба доставляет мне почти радость. Но это случается редко, потому что он всегда понимает, что надо делать в моём случае. По крайней мере, мне так кажется.
Я всегда собираюсь с духом перед встречей с ним. У меня не бегут мурашки по коже от мерзких звуков зубоврачебной установки - бормашины, как её до сих пор презрительно называют в боязливом народе. Дело спасения зуба вообще оставляет меня почти равнодушной; я об этом не думаю. Но всякий раз, когда я ступаю в длинный коридор, ведущий из пункта А в пункт В, тут же предательски начинает своё ползучее шествие - откуда-то из тайных недр брюшной полости и вдаль по всему моему нутру - невесть где до этого затаившийся колюче-мятный холод. За секунду до встречи, когда я невесомо поворачиваю ручку двери с надписью "Стоматолог", он с рёвом взмывает, выбивая сердце с насиженного места и грозя пробить черепную коробку. Переступая порог, я перевожу дыхание и превращаюсь в глаза и уши. Я прячусь за ироничными ответами и насмешливым взглядом, отчаянно пытаясь заглянуть в его огромные серые глаза. Чтобы узнать о нём хоть что-то ещё. Так, чтобы он ничего не заметил.
Он почти никогда о себе не говорит. Я же рассказываю ему о себе только для того, чтобы он что-то ответил, и тогда можно было бы с новой силой запустить чувственно-мыслительный станок, вновь и вновь переставляя элементы головоломки его образа, скрупулёзно проверяя их на точность и выпиливая недостающие.
Я подозреваю, что всё это не очень нормально. Но мне нравится эта игра: знать о нём больше, почти ни о чём не спрашивая. Мне нравятся звуки душевного хруста, который мэтры моего призвания - психологии - называют одержимостью и в котором не видят ничего общего со здоровым чувством любви. Я называю её "моё маленькое увлечение". И прекращать эту игру не собираюсь. Хотя и не могу определить, зачем мне это.
Я вычисляла его машину на стоянке у медицинского центра, ориентируясь по своему представлению о его вкусах, доходах и обстоятельствах жизни. Когда он поменял машину, я это заметила. Я быстро сообразила, что у него нет детей и что для него это больной вопрос, но не могла узнать наверняка причину бездетности. Я знала, что у него две собаки; об этом, впрочем, догадаться было нетрудно, потому что их портрет-дуэт размером 15х21 висит над его рабочим столом. И не нужно было обладать способностью тонко разбираться в мужиках (а чего в них разбираться-то?), чтобы понять: для женщин он просто мёдом намазан. Я не ем мёд, но это ничего не меняет.
В темноте ты мягко толкаешь меня, и я падаю спиной на что-то, чему сегодня назначена роль любодейского ложа. Ты садишься на пол рядом и целуешь мне ноги. Пальчики, ступня, пятка. Лодыжка. Икра. Колено. Губы медленно перебираются по бедру, нежно касаясь кожи. Шаг, шаг, шаг. Ты застываешь на секунду и словно неожиданно для себя слышишь запах женского лона. Неподражаемый. Тонкий. Кисло-сладкий. Неописуемый. Жаль, что ничего не видно. Протягиваешь руку и включаешь бледный свет - какое счастье, что рядом лампа. Видишь то, что многие мужчины считают весьма изысканным видом. При своей полной "натуральности" мне сложно сказать, насколько это действительно красиво, но мне нравится, какое впечатление я произвожу на тебя с такой стороны. Я твоя госпожа. Ты мой добровольный раб. Ты скользишь взглядом по кудряшкам цвета пепла - я естественная блондинка. Ты смотришь, как набухшая розовая плоть пульсирует и истекает соком. Она хочет тебя. Она тебя зовёт. Язычком, язычком, милый. Лизни. Полижи меня. Вот так. Вот так, мой сладкий. Ещё. Ещё. Клитор. Вылижи всё, как кошка вылизывает котёнка. О-о-о! Помоги себе руками. Нежно. Погладь меня. Ещё погладь. Боже, как приятно. У тебя такие аккуратные, мягкие, ухоженные, приятные руки - рабочий инструмент. Раздвинь пальцами мои дольки и вылижи всё как следует. Ещё, ещё, я увлажняюсь всё больше. Я вся исхожу на эту сладострастную влагу. Введи в меня палец. Ещё. Теперь не лижи. Отодвинься и посмотри, как я выгляжу. Подключи вторую руку. Гладь меня. Мастурбируй. Я тебе нравлюсь? Мне нравится, что ты смотришь. О, что ты делаешь? Ты меня мучаешь? - так сладко, так сладко. Поцелуй. Ещё, ещё целуй. Вылижи мне попку. Введи в неё палец и лижи меня, лижи, лижи, ещё и ещё. Соси меня, пей, целуй. Так хорошо не бывает. Как же ты это делаешь:Ещё! Ещё! Быстрее! Внутри меня что-то судорожно сокращается и гонит тело крутыми волнами. Кажется, я кричу. Не помню. Хватаю тебя за голову и погружаю в себя - глубже, глубже: ещё лижи! Ещё! Ещё! О-о-о!
У меня тоже не было детей, и для меня это тоже был больной вопрос. У меня за плечами остался аборт, год тяжёлой депрессии и попытка суицида (он об этом не знает) - возможно, у меня хрупкая психика (об этом он тоже не знает). Потом, наладив гарантированную личную жизнь, я развернула борьбу под лозунгом "Нет бесплодию!"; эту битву я выиграла - возможно, здесь мне просто повезло чуть больше, чем другим. Я родила в срок здорового крепкого мальчика, самым естественным образом стянувшего с окружающего мира на себя всё, что могло представлять для меня в том хоть какую-то ценность. Через полгода у меня раскололся очередной зуб. С немалым удивлением, облегчением и даже радостью поняла, что телефон очаровательного своего стоматолога забыла. Можно было пойти к другому врачу - ближе к дому, в более удобное время. Через пару часов осознала, что ищу старую записную книжку - куда года три назад записывала его координаты, когда так же раскололся зуб и верная подруга рекомендовала умелого и совестливого дантиста.
С каждым шагом на пути из пункта В в пункт А предатель-холод тренировано теплел и мягчел. Покладисто сворачивал свои щупальца и убирался невесть куда, освобождая пространство некой смутной маете, от которой обжигающая кровь приливала одновременно ко всем местам и два слога имени стучались в виски не хуже настырного дятла.
Я склоняюсь к мысли, что его брачные отношения не зарегистрированы, что они не первые и наверняка не последние, что его жена (или он считает её подругой?) женственна, обладает развитым вкусом и вообще "художественная натура", но наверняка не умеет готовить и не любит заниматься уборкой. Я знаю, что он добрый и внимательный, сентиментальный и очень самолюбивый. Что в детстве, наверное, дружил с девочками. Что в женском обществе чувствует себя, как рыба в воде. Что искренне любит женщин (гинофил, - сказала бы я) и испытывает перед ними какой-то неосознанный внутренний трепет. Но это не мешает ему привычно-разборчиво сортировать тех, что плывут в руки, даже при богатом улове. Я вижу внутренним оком, что супружеская измена и вообще полигамия во всех её проявлениях не чужда ему. При том, что он вроде как верующий. И я никогда не забываю, что на самом деле почти ничего о нём не знаю, а могу только догадываться и лишь интуитивно полагать, где - правда, а где - нет.
Странно, почему-то пересохли губы. Безвыходно облизала - пламенным неуёмным языком своим. Надо что-то делать. Да. Ты работаешь один, без сестры, и это хорошо - она бы меня смущала. И медицинский кабинет вообще мало приспособлен для прелюбодеяний, но сейчас это не важно. И хорошо, что ты любишь свободную спортивную одежду: твои джинсы так легко расстегнулись, не пришлось ни мне выламывать пальцы, ни тебе имитировать аполлоновский торс. И свитер довольно короткий, не мешает. Очень функциональный свитер. Раз-два. Лёгкое движение руки - и пали, поначалу зацепившись, последние тонкие преграды. Тебе жена бельё покупает? Посмотри мне в глаза, пожалуйста. Ты же хочешь меня, ты же хочешь, ты хочешь, хочешь:И я хочу. И я вбираю тебя - медленно, ласково, дюйм за дюймом. Ты такой большой, что сразу весь не помещаешься - тут же утыкаешься мне в горло, и приходится исхитряться, приноравливаться. Вперёд-вперёд-назад, вперёд-вперёд-назад. И слепой язык мой бежит по кругу, и облизывает то, чего так долго и безнадёжно желал. Твой член, и без того боеготовый, летит ещё дальше вверх так мощно, что задирает мне голову. Осторожно, я могу укусить ненароком. Чувствую, ты готов взорваться. Я двумя пальцами пережимаю тебе основание (не торопись, не спеши, лучше медленно); я ещё не знаю, как тебе больше нравится, я полагаюсь на свою интуицию. И ты отступаешь, чтобы через мгновение напасть с новой силой.
Такой сильный крепкий член - и рядом же такие нежные, беззащитные яички. Я провожу по ним мизинцем, я беру их в ладошки, я перебираю их, словно чётки, в ловких тонких пальчиках. Подожди, подожди, дай и я тебя легонько помучаю. Это совсем не больно, это мука предвкушения. Изнывай, изнывай, мой хороший. Я то целую тебя, то облизываю шальным и блудливым языком своим, то плотно обхватываю губами, то провожу кончиком плутовского и изворотливого языка своего по уздечке, то пускаю его, безумного, галопом вдоль по венчику. И ты, который только что чуть касался моих волос, легонько их поглаживал, вдруг до боли сжимаешь мою голову двумя руками и уже не оставляешь мне никакой свободы действий. Ещё, ещё, ёщё, быстрее, быстрее, быстрее! Во рту у меня появляется тонкий, с неуловимой горчинкой привкус, а ты не можешь остановиться, ты уже ничего не понимаешь, не слышишь, не видишь, ты хрипишь нечленораздельно, и в рот мне устремляется вязкий тяжёлый горький фонтан твоего семени. Которое я и глотаю.
Я не просто его постоянная клиентка. Я ему верная прихожанка. Такая паства, как я, облегчает пастору его задачи и помогает чувствовать себя ещё более хорошим пастором. Взамен он относится ко мне лояльно в вопросах оплаты.
