Она же не женщина, подумал я, поглаживая её маленькие ягодицы, они в этом возрасте ничего не чувствуют - как пластмассовые куклы. Я коснулся языком её ануса. Против ожидания она не дёрнулась и даже подалась ко мне. Я покусывал её ягодицы, тёрся о них лицом, целовал анус, гладил его языком, стараясь просунуть его вглубь. И он медленно расслаблялся, осторожно раскрываясь. Я упивался Лизой, испытываая дикую жажду, словно от родниковой воды.
- Почему ты не кончаешь? - спросила Лиза, оторвавшись.
- Я хочу тебя сюда, - ответил я, вставляя фалангу пальца ей в попку.
Она засмелась и легла поперёк дивана на живот, потом подобрала под себя коленки, опёрлась на локти и прогнула спину так, что её розовая розетка оказалась на уровне моей, твёрдой, как орех, головки.
- Тебя этому тоже научили мальчишки? - спросил я, улыбаясь.
- Ну-у, - протянула она, - я давала одному раз или два.
Я обхватил её ягодицы руками и приник ртом к розовому анусу, целуя его, обильно смачивая слюной, засовывая язык в розовую дырочку. Это доставляло неописуемое блаженство, словно дышал на рассвете воздухом, настоенным на яблоневом цвету. Я мог заниматься этим бесконечно, но в конце концов не выдержал и ввёл головку в её размягчённый анус. Он вошёл легко и просто. Удивительно прекрасное зрелище возникло перед глазами и непередаваемые ощущения нарастающего экстаза стали накатывать волнами. А вытаскивал головку из попки наполовину и снова вводил её, медленно, только на глубину её погружения. Её сфинктер кольцом охватывал моё красное навершие и мягко выпускал его. Зрелище завораживало своей таинственностью и совершенной гармонией.
- Как ты хороша, девочка, - шептал я, - как великолепна и прекрасна.
Я сливался с Лизой, с её телом, с её ягодицами, поникая всё дальше, сливался с её бёдрами и крохотными грудками, с деревом в саду, с журчащим ручьём, со звёздами на небе, с бесконечной Вселенной. Мои движения не убыстрялись - нет! Они становились затянутее, медленнее, ожидая приближающуюся лавину. И вот Вселенная взорвалась: я вошёл в её глубину, в самый центр мироздания. Я ухватил Лизу за животик одной рукой, за грудь другой, приподнял над диваном, развернулся к ниму спиной, сел и насадил Лизину попку на себя, прижался к её щеке своей щекой, ухватился за её грудки и замер. Взрыв Вселенной продолжался целую вечность. Вокруг меня меня вращались галактики-груди, звёздочки-соски, Млечный Путь был её живот, космическое вещество источал её пушок на лобке. Солнце были её губы, лицо и глаза. Я любил её сильнее своей жизни.
Она соскользнула с моих колен и легла животом на диван.
- А правда, - спросила она после некоторого молчания, - что мужская жидкость очень полезна для кожи - ну, прыщи там проходят разные? . .
- Правда, - ответил я и лёг рядом с ней, поглаживая её ягодицы. - Тебе не было больно?
- Нет.
Мы лежали полуобнявшись. Я гладил её спину и ягодички, тихо трогал губами мочку уха, щёку, губы и чувствовал, что снова возбуждаюсь.
- Можно я ещё волью в тебя этой полезной жидкости, - спросил я дрогнувшим голосом.
- Ты ещё хочешь? - удивилась она.
- Повернись на спину.
- Ой, только не туда. Лучше снова в попу.
Она по-детски берегла свою невинность. Я засмеялся и повернул её на спину и подложил ей под поясницу подушку. Потом поднял её ноги, пригнув колени к самим грудкам. Открылась еще более прекрасная картина. Тёмный лобок сбегал волосками к желобку губок, маленьких, сомкнутых. Они двойным валиком спускались к покрасневшему анусу. Я провёл пальцем по невинной бороздке (Только не сюда, прошептала Лиза) и погладил розеточку. Она оказалась тверда и напряжена.
- Подожди минуту, я сейчас вернусь. А ты сними пока ботинки.
На кухне я отломил от брикета кусочек холодного масла и смазал им свой восставший член - и головку, и ствол. Вернувшись в комнату, я встал на колени перед девочкой и начал целовать её живот, разведённые бёдра, половые губы. Она напрягалась - ей было щекотно и только. Кусочком масла я натирал ей анус, массируя его, вводя масляный палец внутрь. Когда розеточка расслабилась и почти раскрылась, я ввёл в неё оставшийся кусочек масла, а за ним следом свой член. Я держал девочку за тонкие голени и ритмично скользил внутри неё. Её малененькие грудки совсем стали плоскими, оставив лишь распуколки сосков. Я положил её пятки себе на плечи, прижался левой щекой к её правой подошве и начал поглаживать и пощипывать землянички грудок. От моих колебаний валики больших губ стали раздвигаться, открывая белесоватые малые губки. Я опустил пальцы по животу к этим детским выпусклостям и стал гладить их. На этот раз она не сказала, что ей щекотно. Раздвинув лепестки, я увидел никем ещё не тронутый вход, затянутый гименом. Продолжая ритмично двигаться, я пальцем обводил её малые губы изнутри и снаружи, опускался вниз, поднимался вверх к самому своду, осторожными касаниями гладил плеву. Вдруг бледная плоть малых губ развинулась и показалась красная точка клитора. Я осторожно, словно боясь спугнуть, прикоснулся к нему. Лицо Лизы стало как у мадонн на картинах.
- Что ты чувствуешь? - спросил я; неужели она не испытывает той же нарастающей радости, что и я? Но выступивший клитор говорил о другом.
- Здорово, - выдохнула она. - Мне так нравится, как ты это делаешь.
Я продолжал её ласкать, не отводя глаз от её зарумяневшегося лица, закрытых и подрагивающих век, набухших сосочков, словно проступивших сквозь тонкие рёбрышки грудной клетки. Мой взгляд опускался на её расрывшиеся губы - большей красоты я в своей жизни никогда не видел! И скользящий легко и нечувствительно мой член в её попке - завораживающее своим чудом зрелище. Клитор её медленно увеличивался в размерах. Я его гладил, обводил в круговую, клал средний палец вдоль малых губ и двигал им сихрононно со своими фрикциями, подушечкой пальца постукивая по клитору. Почему так неудобно устроен человек! Мне хотелось прогнуться вперёд, и, не отрываясь от её ануса, впиться губами в эту маленькую кнопочку, ласкать его языком, сосать, вылизывать её губы.
На этот я раз я кончил не так бурно, но острее, чем в первый. Я подержа член в попке, сладкими спазмами выталкивая в неё семя. Но её клитор не исчез. Я выскользнул из ануса - хотя готов был умереть в нём! - опустился на колени между её бёдер и с благодарностью и нежностью стал целовать эту красную кнопочку, вылизывая каждую складку промежности, сбегая языком к всё ещё ракрытому анусу, сосать вульву, захватывая губами и клитор. Лиза вцепилась мне ногтями в затылок, раздвинула ноги шире и застонала.
- Ещё! Ещё! - хрипла шептала она.
И вдруг прижала мою голову к своей промежности и через секунду резко оттолкнула, вскрикнув долго и протяжно. Я сел на ковёр, выпустив её голени из рук. Она расслебленно их опустила, прогнувшись на подушке, потом перевалилась на бок. Наступила тишина, в которой звучали только наши дыхания.
Вдруг Лиза произнесла:
- Вот это да! Никогда не чувствовала такого. Класс!
Я лёг рядом, обнял её, тихо целуя в лицо.
- Ты чудо! - сказал я. - Ты пришла из сказки. Я очень рад, что тебе тоже было хорошо.
- Здоровски, - подтвердила она и встала. - Я умоюсь.
Она ушла, захватив трусики, шорты и футболку. Я вытер масло в паху трусами, подумав: к вечеру истоплю баньку и помоюсь, - и тоже оделся.
А камера продолжала работать. Я включил перемотку на начало. В сенях гремел рукомойник. Камера тихо журчала. За окном солнце подбиралось к полудню. Я отправился на кухню.
- Есть хочешь? - спросил я Лизу в дверях сеней.
- Очень, - ответила она, вытирая полотенцем бёдра.
Она повернулась ко мне спиной и исполнила ламбаду. Всё-таки она была хороша! Я издал невнятный возглас любви, нежности и прошёл к холодильнику. Достал и разогрел на сковороде котлеты, залил их яичницей. Когда Лиза вернулась на столе уже стояли огурцы, помидоры, котлеты с яйцом, хлеб. Я налил в стаканы домашнего тёщиного вина.
- За тебя, - сказал я, - чудо дивное и прелесть небесную.
Мы выпили и стали есть.
- Тебе вправду было хорошо? - спросил я, не веря до конца, что мне удалось пробудить в ней чувственность.
- Не поверишь: так - никогда. Мальчишки - фуфло:
Она тщательно вытерла хлебом тарелку и, прожёвывая его, сказала твёрдо, прямо глядя мне в лицо:
- Сейчас пойду и заявлю, что ты меня изнасиловал. Козёл.
Что-то такое я и ожидал втайне даже о самого себя. Это ведь я, старый селадон, ощущал взрыв Вселенной и эстетическое наслаждение её молодостью. А она хоть и испытала со мной свой первый оргазм, но по сути была и осталась вульгарной, дурной, развращённой девчонкой. Мне стало жалко себя - не её! Она уже отдавалась своим мальчишкам до меня. Мир рухнул, придавив меня своими обломками.
- Гад, - сказала она равнодушно. - Сволочь.
Ладно. Я хоть и селадон, но старый, то есть опытный. И убью сейчас двух зайцев. Я знаю, почему она не уходит и чего ждёт.
- Подожди секунду, солнышко, - грустно сказал я, - сейчас вернусь.
И я вернулся. С камерой в руках. Я включил воспроизведение и развернул экран в её сторону.
- Смотри.
На маленьком экранчике она сама вошла в комнату в одних трусиках, сама сорвала с себя футболку, сама расстегнула мне брюки и стянула их вместе с трусами. Я, конечно, на экране выглядел далеко не Апполоном, но, несмотря на это, она сама стала делать мне минет, присев у моих колен на корточки (хороша, чертовка, вопреки всей её вульгарности, просто чудо какое-то!) . Я её пальцем не тронул: стоял, оперевшись руками о стол за своей спиной.
- Ты думаешь, тебе поверят после этого? Кто, скажи, кого изнасиловал?
С её лица слетело хищное выражение, и она снова превратилась в маленькую нежную девочку. Растерянную, обиженную, и от этого ещё более желанную. Первый заяц был убит.
Лиза встала. Я выключил камеру и взял её за руки.
- Я хочу встречаться с тобой, милая моя, хорошая моя девочка, - она вскинула на меня свои ресницы. - Устрой своим мальчишкам каникулы. Только я и никто больше. Тебе было хорошо со мной? - Она кивнула. - Тебе будет хорошо со мной. Будем считать, что мы заключили договор.
