Ожиданием истомлена проводила за пряденьем майские синие вечера полной луны чудо-вторников княжна Тоцкая Натали, по младости лет своих и неохваченному супружеством состоянию именуемая самыми ближними не иначе Натальенькой.
Когда же не вторник был или не было полной луны или май не стоял или вечер был лазорён, да не синь, предавалась Натальенка забавам иным. А именно: страсть любила как заведённые игры "в коняшки", обязанные названьем своим Игору Трифонычу, дядюшке-генералу княжны, который любые мужские ухлёстывания за прекрасной половиною человечества обозначал словом таким - "кавалерия".
Тут нужно сказать, что с семнадцати лет своих обручена была княжна Натальенька со своим сердешным приятелем Сашенькой, урождённым графом Камелиным Александером. Было с Сашенькой весело, его одного по девичеству и пугливой скромности допускала княжна Натали к каминному огоньку...
Огонёк изразцовой печи полыхал в полусумраке и уюте горенки юной княжны, а княжна целовалась до умосмешения с предержащим её на коленях своих по обычному Сашенькой. Часто баловались, озорничали по детскому - обнажали себя в волнительно-запретных местах ниже пояса, показывались, да трогали друг дружку, смеясь. Иногда доходило дело и до погонь: с хуем вздыбленным, глядящимся из штанов, резво Сашенька через стулья и диваны скакал за увёртывающейся и кажущей обнажённую жопу княжной. В моменты такие бывало очень уж горячо, как настигал вдруг друг-Сашенька разрумянившуюся-развеселённую княжну Натали, да как начинал ни с того ни с сего сильно тыкаться, дёргая задницей, своим перевеском тёплым прямо в теснину горячую между булок... Но до того редко доводилось, страсть и агония были по мудрозавету старших отложены до законосупружества, один только раз и пробуравил Сашенька дыру Натали впопыхах. Кровь пошла тогда, дюжину платочков пришлось извести на подтирку, да боль стихла лишь к другому утру. Потому и забыли о случае том оба они поскорей, да так больше не баловали.
А в поцелуях были смелы: то Натали возьмёт Сашеньку крепко за хуй, то он ей или грудки потешит-пожмёт или пизду ловкими пальцами почешет бывало так, что задышится юной княжне до невмоготы у него на губах, да исторгнется стон из младой груди, да так всё случится тепло вокруг, что и доходило до обворожительно-непередаваемых обмороков...
Очень любилось Натальенке тешиться с Сашенькой. Смешно, особенно как просунет ей Александер Камелин писюн между ляжек и так сидят - хуй торчит, княжна его в ручку берёт, будто свой, пока не забрызгает любопытная струя ей в чулочки или на живот... Да ничего не поделаешь: волей судьбы был унесён любимый её в обучение, и вот уж который год целовались они только письменно. "Целую... Люблю... ", - вздыхала в письме Натали. "Целую! Люблю!", - откликался ей издалека Александер.
Но блюсти озываемой супружеской верности молодая княжна намерений не проявляла. Да и сам: пишет всё ей о Питенбургских балах, да о модах на vulgarite среди поэтического студенчества, когда и отсылаем был не в Питенбурх, а в Царёво Село, и поспевшая уж vulgarite у самой Натальенки очень волнуется каждую ночь по таким интересам студенчества! Потому-то "коняшки" и прыгали вкруг Натальенки в дружном веселии - когда в одинокую у неё под мягкогубым седлом, когда парою или даже упряжью её страстной возочки, а бывало так и прямо целым всем табуном среди ветренной ширь-просторной вольницы...
Началось у неё с лакея Яшеньки, который как-то с недельку собой подменял прихворнувшую горничную Натальенки Гликерью. Невероятно забавно было юной смешливой княжне наблюдать, как взамест привычной служанки и нянюшки ходит по углам опочивальни её казачок в полосатых брючках, да обирает засидевшихся по закромкам пауков. Вот от смеху-то и придумалось юной княжне пошалить: интересно ведь, как станет местись казачку, когда вздумается ей вдруг переодеваться в покоях?
Присела себе княжна Натали перед зеркалом у камо и принялась отстёгивать пуговки, да ленточки шёлковые распускать на платьях своих. Отстёгивает, а сама на Яшу косит. Платье с плеч, а Яша всё повёрнут спиной, протирает чашки фарфоровы. Осердилась княжна тогда на лакея и встала в рост перед зеркалом:
- Яша, разве ты глух? Помоги! Не достану тесёмку никак...
Дзиньк! Полетела об пол чашка фарфорова.
- На счастье! - торопясь, загадала княжна, а Яша и замер так, стоит - рот раскрыл: княжна-красавица поводит перед ним голыми бело грудками и бровки хмурит: - Ну, Яша, ну что ты! Экой неловкий! Скорей же! Мне ведь не достать...
Да в доказательство ручку правую заломила за спинку, чтоб показать, как неудобно ей - сиська вмиг и запрыгала перед Яшиным взором, дразня розовым юным соском. Трясущимися руками Яша-лакей исполнял приказ госпожи, всё тянул и никак не мог растянуть затуженный ей узелок. Княжна же хохотала над ним, корила в неловкости, да приводила в пример свою жизненаставницу Гликерию. А как распутался узелок, да за ним другой, да за тем третий указанный, так и опало всё разом к ногам вдруг хозяйки своей одеяние! Яша застыл... Жопа белая, спинка розовая, ножки в ямочках... В секунду какую надулся у перепуганного Яши отважный хуй.
Княжна Натали присела вновь, оставив Яшу вниманием и принялась, смотря в зеркало, расчёсывать завиток над правым виском. Яша потерянно смотрел на её красоту обнажённую в зеркале несколько времени, а потом попытался уйти было...
- Яша, подай мне, будь добр, вон ту вышивку! - озорница-княжна дождалась, пока Яша ступит уже на порог и позвала.
Яша смирно вернулся назад и подал канву с вышиванием.
- Впрочем, не надо мне шить! . . - продолжила своё caprize княжна и отложила вышивку; она обернулась всею собою со стульчиком лицом к Яше и будто расслабленно отпустила коленки друг от дружки на два вершка. - А что, Яшенька, нынче обед скоро ль будет готов?
Яшу будто приворожило: с сухим языком он стоял и смотрел на чарующую наготу играющей над ним княжны, взгляд его, как прикованный, оторваться не мог от тёмных завитков-кучеряшек под белым животиком...
- В четыре пополудни... полагаю, что будет... обед. Как князь наказал... Госпожа! Дозвольте мне выйти!
- Разве ты, Яша, спешишь? . . - удивлённо приподняла бровь княжна, и ножки её разошлись ещё на вершок.
- Нет... То есть да... Порфирия ждёт, велела быть наготове при кухне её, как прикажут обед подавать!
- Яша! Ты лжёшь?! - невероятному изумленью княжны, казалось, не было и предела: Яша вдруг отчего-то сделался красен, как рак.
- Нет, госпожа! - Яша действительно лгал, но попасть сейчас к общедоброй кухарке Порфирии ему хотелось действительно до немоготы - хуй вовсю уже рвался вон из штанов оказаться в любой лишь бы горячей пизде; Яша оправдывался: - Нет, госпожа...
- Но почему же ты покраснел? - княжна в притворной растерянности опускала от его глаз долу свой взор и вдруг наткнулась... - Ой! Что это?!
Яша поспешно прикрыл огромный продлённый бугор на полосатых штанах.
- Яша, что это... Яша! - княжна воскликнула вдруг столь громко и озарённо, что Яшу-лакея даже пригнуло слегка. - Ты что-то украл! . . Опусти руки немедленно! . . Что это? . . Флаконку? . . Флаконку украл! . . Яша, как не стыдно тебе?! Так вот чего ты совестился, да?!
От столь чудовищного предположения лакей-Яша и в самом деле просто опустил по швам опавшие в бессилии руки...
- Нет, что вы!!! Госпожа! Нет, никогда... - коленки горничного казачка чуть подкашивались от волнения.
- Ну как же нет! Флакончик мой голубой, вот здесь стоял! Флакончик мой... - настаивала с распахнутыми и готовыми прослезиться глазами княжна. - Любимый флакончик! . . Отдай!
Она вцепилась одной ручкой Яше в ствол, а другой поспешно принялась разбираться в почти неведомом ей устройстве туалета мужских штанов.
- Нет же, нет! Госпожа... Это не флакончик вовсе! - Яша в ужасе хватался за голову.
- А что же ещё? - вся разобиженная дула губки княжна Натали, поневоле мешкая и ковыряясь в непривычных ручкам застёжках. - Ты вор, Яшенька! Я всё папеньке расскажу!
- Но, княжна... Ваша Светлость... Это - не флакончик! . . Дозвольте... к Порфирии...
- Нет, флакончик! Ты, Яшенька, лгун! Откуда мне знать, что затеял ты там над Порфирией... Может ты и её обкрадёшь!
Минута ужасных мучений осталась в прошлом и пола мотни пала вниз. Волосатый у основания, розовый кожистый палец выпал перед княжной из штанов и весь закачался на воздухе. По перепугу в лице у княжны можно было верно сказать, что такой surprize она не воображала себе и не представляла никак! . .
- Не флакончик... - она потянулась и взялась рукой за возбуждённо подрагивающий и взмокший концом Яшин член. - Не флакончик совсем...
Яша напрягся весь и поднялся чуть-чуть на цыпочках от ощущения нежной ручки княжны у себя на хую.
- Госпожа... Госпожа... Оставьте же, я не вор... - забормотал он в жутком конфуженьи, чувствуя близящийся наплыв крайней страсти в себе. - Отпустите... к Порфирии... Я смущаюс...
- Чего же, Яшенька? - княжна теперь была и спокойна и ласкова. - Ведь я больше не упрекаю тебя! Я прекрасно вижу, что это не флакончик! . . Чего же ты?
Она положила хуй на одну ладошку и жалостливо пригладила другой. У Яши перехватило дыхание и он прикрыл глаза:
- Госп... о... я смущаюс... смотреть... Госпожа!
- Не флакончик совсем... - озадаченно продолжала твердить княжна Натали, будто впрямь озабоченная пропажей флакончика; ручка её спустилась на мешочек с муде и стиснула кружочком из пальцев горячие яйца. - Яша, ещё посмотри! . .
Она бесстыже расставилась перед подрагивающим в ручке юношей - откинула плечи, демонстрируя белую голую грудь, раскрыла совсем уже вширь ноги бабочкой-батерфляй, представляя для Яши возможность глядеть на самое сокровенное, и срамное к тому же, место её. Яша глаз больше не закрывал... Хуй его дрожал над кулачком у княжны, и золупа в половину высовывалась из кожи вон, как пред статной кобылкою у лихого коня.
- Смотри, Яша, смотри! - свободной ручкой княжна развела ещё вдобавок и губки пизды; потянула одну сперва в сторону, затем другую ухватила за мохнатое ушко, раскрывая щелистую раковину... - Смотри, Яша, смотри! . . А так?
