Какой-то легкий шум пробежал по сгрудившимся рядом ребятам, но мы с Дашкой остановиться не могли. Мы целовались. Раз, другой. И только потом я почувствовал, что к костру подошел и смотрит на нас кто-то новый.
Я открыл глаза и увидел Настю.
Вообще-то ее следовало называть по имени-отчеству, Анастасия Павловна, но никто из старших ребят так не говорил. Настя была нашей вожатой, и по совместительству врачом и медсестрой лагеря в одном лице, потому что училась в медицинском. Как-то так вышло, что никаких секретов у ребят от Насти никогда не было и не только по здоровью. Она часто подходила по вечерам к нашему костру, и никто не замолкал, наоборот разговор становился только интереснее. Худая и рыжая, с прической, похожей на швабру, но на очень эротичную швабру, она никогда не учила нас жизни, не шпыняла, не спорила.
Сигарету прикуренную от костра швыряла в огонь и молча кивала какой-нибудь Женечке или Анжеле: вот там территория лагеря кончается, вот там и травите себя. Не раз и не два Настя решала конфликты, вспыхнувшие в лагере, не раз и не два мирила влюбленные парочки. В самою Настю были слегка влюблены все мальчишки от пятиклассников до Сеньки-Заразы. Слегка. Настолько, чтобы после отбоя обсуждать ее роскошные формы. Грудь у нее была не полная, как у Дашеньки, но очень тугая, как резиновые мячики.
- Что тут у нас происходит? - спокойно поинтересовалась Настя, как будто не видела, что мы с Дашкой сплелись в страстном поцелуе, что мои ладони хозяйничают в Дашкином лифчике, что у Дашки джинсы расстегнуты, а у меня оттопырены позорным образом. Может, конечно, всего этого в вечернем полумраке при отблесках костра было уже не разглядеть. Но мне казалось, что мы с Дашкой как будто голые и у всех на виду.
- Да ничего особенного, - сказала Женечка, и поправила очки: - немножко поспорили.
- На что спорили? - без подсказки поняла ситуацию Настя.
- На яйца, - прыснул Сенька.
- А точнее?
Анжела шагнула вперед и заговорщицки подмигивая, объяснила:
- Ну Настя, ну ничего страшного тут. Просто девочки постучали немножко мальчишкам по шарам. Ну бывает же?
- Бывает, - легко согласилась Настя, и подошла к нам с Дашей. Мы как раз отпустили друг друга. Нам было нелегко, но у нас это получилось. - И кто пострадавший. Ты, Сережа?
- Ну я, - сказал я, вздрагивая от мысли, что от любого вопроса, который возбудит меня еще чуть, я прямо тут перед всеми ними кончу, и тогда уж точно упаду на землю и начну кричать, правда не от боли, а от удовольствия, но стыдно-то будет не меньше. Настя словно почувствовала это и ко мне уже не обращалась.
- Сколько раз врезала ему, Дарья?
- Три раза, - сказала Дашка, и перевела дыхание с таким придыханием, как будто это она три раза подряд получила ногой в промежность. - Счет получился три-три. Три раза спорили, что он упадет. А он не упал, блядь.
- Это кто тут "блядь"? - переспросила Настя, и плохое слово сразу прозвучало как-то педагогично. Типа, чтобы мы запомнили его и больше никогда не говорили.
- Это такое междометие, - тихо пробормотала Дашка.
- Ну-ну: Три раза: Знаете девчонки, больше не нужно: - доверительно сообщила вожатая и медсестра: - больше это уже вредно, и главное очень больно. Нам не понять, но это действительно больно, ну примерно как:
- Как прищепками за соски? - спросил, состроив наглую улыбку Семен.
- Нет, Сенечка, - спокойно поправила Настя: - скорее как пиздой об велосипедную раму:
Сенька обалдел. Настя как-то всегда находила слова от которых самые наши наглые ребята и девчонки балдели и умолкали.
У Дашки из глаз скатились две слезинки, я видел как в мокрых дорожках на щеках отражался костер.
- Три-три. Я хочу еще: - одними губами прошептала она. Потом повернулась и побежала к корпусу, где были девчоночьи спальни. Добрая Женечка побежала за ней, наверное утешать, и ребята тоже как-то сразу побрели за водой, заливать костер.
На самом деле они оставили нас с Настей наедине.
Я стоял перед этой красивой спокойной девушкой, побитый и запыхавшийся. Мне очень хотелось. У меня сильно болело. И мне было ужасно стыдно, так стыдно, что я бы не удивился, если бы Настя своим спокойным голосом предложила мне собрать вещи и убираться из лагеря на ночь глядя.
- Что, очень больно? - спросила она глядя на догорающий костер. Я был благодарен ей за этот отведенный взгляд, прямого я бы не выдержал.
- Да не, нормально:
- Неправда, Сережа, - сказала Настя и протянув руку погладила меня не по голове, а по плечу: - но ты молодчина. Только я тебе серьезно советую, больше трех раз яйца под удар не подставляй. Они тебе еще очень понадобятся.
- Да не три раза, Настя: - не признаться я не мог: - била три раза, попала один. И то я чуть не сдох: Вот сука, а? Это она из-за:
- Из за шахмат? - догадалась Настя.
- Угу, - я снова согнулся. Я очень хотел, чтобы Настя чуть больше побеспокоилась о моем здоровье. Ну например помяла бы, как обычно доктора трогают перед тем, как сказать, что "все в порядке". Или попросила бы раздеться для осмотра. Нужен же тут осмотр: Я бы не задумываясь снял перед ней трусы, хотя конечно это очень стыдно, особенно когда вся мошонка в синяках, и член стоймя стоит:
- Иди, спать ложись, - сказала Настя: - утром всё пройдет.
- Мне идти больно:
- Да брось ты, - Настя негромко рассмеялась: - ты просто хочешь тут мне свою мужскую гордость показать. А мне нельзя, Сережа. Я тут не просто девчонка, я тут педагог и за вас отвечаю. Вот вы с Дашкой делали что вам захотелось, а мне, Сережа, нельзя. Меня никто не спрашивает, что мне хочется, меня просто уволят если ты мне тут на руки кончишь:
И тут я уже не вытерпел. Именно то, о чем сказала Настя, тут же и произошло со мной. В полумраке теплой летней ночи я стоял перед ней, зажав себя между ног обеими ладонями и кончал прямо в трусы. Я снова очень старался не закричать, но сдержаться уже не мог. Приходилось стонать тихо, сквозь зубы, так что я слышал ласковые слова Насти:
- Ну вот хорошо: Ну вот и молодец: И уже не больно, правда?
Правда. Яйца сразу перестали болеть, наоборот, все междуножье наполнилось восхитительным как газировка ощущением приятной прохлады. Только в трусах стало липко, мокро и противно, а ноги больше не держали. Я опустился на колени в песок перед красивой рыжей Настей. Она присела рядом на корточки и снова погладила по плечу.
- Ты красивый, Сережа. Ты особенно красивый, когда тебе очень хорошо. И Дашка на тебя запала: Вы оба такие классные:
- А вот ты, Настя сказала: - прошептал я, чувствуя, что от пережитого наслаждения я окончательно утратил способность соображать, что говорю, - что ты знаешь, как это больно: что это как об велосипедную раму: киской: Ты пробовала?
Настя как-то странно поглядела на меня в темноте.
- Где ты таких пошлых слов набрался, Сереженька? - спросила она насмешливо: - что это еще за "киски" - "письки" - "пиписьки"? Не киской, а клитором, ну или пиздой об велик, чтобы тебе было понятнее. И я не пробовала, как вы с Дашей, для удовольствия. А просто мне доводилось эту радость испытать. Только девушек о таком лучше не спрашивать, Сережа, даже если они случайно проговорились. Это ты запомни себе на будущее.
Встала и пошла к корпусам, откуда были слышны голоса ребят и девчоночий хохот.
Как будто обиделась.
