Предисловие

Это рассказ о романтичном мальчике, который вынужден жить и каждый день ходить в школу, скрывая свой фетиш. Он убежден, что окружение никогда не поймет и не примет его, если он откроет свой секрет, поэтому ему ничего не остается, кроме как держаться поодаль ото всех. И все бы ничего, если бы не эта безумная влюбленность в одноклассницу. Девочка, конечно же, стала не только предметом его обожания, но и несбыточных фантазий. Или они не такие уж несбыточные? . .

Его трясло. Он зажмурил глаза так сильно, что в темноте сомкнутых век забегали солнечные зайчики и разноцветные гирлянды. В горле теснился стон, который пытался растолкать скованные спазмом мышцы шеи и прорваться на свет через приоткрытый рот. Лицо исказила гримаса болезненного удовлетворения, страдающего счастья и ликующей боли. В кулаке пульсировал все еще твердый нерв этого безумного и непобедимого искушения. Между пальцев ощущалась склизкая и тягучая жидкость, большая часть которой расползлась по поверхности фаянса и медленно ползла вниз, будто раздавленный, но еще живой слизень. В голове все еще метались образы сумасшедших фантазий, а в сердце не на жизнь, а насмерть бились облегчение с отвращением. И отвращение явно побеждало.

Мальчику стало противно, больно и обидно. Так происходило с ним всегда в конце этого ритуала. Но в этот раз - почему-то сильнее, чем обычно. Слезы обожгли все еще сжатые веки и поползи вниз по щекам. Его снова затрясло, но уже от рыданий. Он продолжал сжимать в руке свой орган, который уже терял свою твердость и обвисал.

"Господи! Ну, почему? Почему ты сделал меня таким?" - гудело в его голове. Странно было обращаться к Создателю сразу после вроде бы греховного деяния.

"Я не хочу думать об этом! Не хочу! Я никогда больше не смогу никому рассказать об этом! И вряд ли мне когда-нибудь повезет это увидеть: Кто утешит меня, кто меня спасет? Ведь я ни о чем больше думать не могу!"

Ведь еще недавно, казалось, у него был друг. С надменным спокойствием он слушал его фантазии и небрежно кивнул в ответ на просьбу никому не рассказывать. Но буквально на следующий день совершенно другой парень на перемене подошел и с легкой брезгливостью поинтересовался:

- А тебе что, правда нравится, когда бабы ссут?

И внутри все рухнуло. Предательство. Вот оно какое. С тех пор он один, наедине со своей болью, и никто не может разделить это с ним. И она, сидящая в другом конце класса, с ее красивым золотистыми волосами, собранными в изящный высокий хвост, хрупкой и грациозной фигурой и нежным голосом - заставляет его одновременно витать в облаках, тайно даря ей самые романтичные и чистые чувства, и гореть в аду, отдавая эту чистоту на растерзание похотливым демонам, которые знают, в какой позе и за каким процессом эта девочка будет смотреться лучше всего. А еще лучше - в какой безвыходной ситуации на ее лице будет читаться это сладкое и такое желанное отчаяние, которое он жаждал увидеть хоть раз.

"И как я могу любить ее и одновременно желать ей зла? Я ужасен, просто отвратителен:"

Однажды он случайно слышал ее разговор с другими девочками. Он сидел на скамейке в коридоре буквально за углом от них. Они же, думая, что вокруг никого нет, обсуждали парней.

- Маш, мне кажется или Макс на тебя заглядывается?

- Да, я тоже вижу! - хихикает она в ответ. - Но он не в моем вкусе, если честно.

- А как же Глеб?

"Они спросили про меня? Неужели я вообще считаюсь за человека в этом странном месте? У меня был лишь один друг, и тот от меня сбежал:"

- Глеб? Блин: он симпатичный, на самом деле, серьезно! Не был бы таким шизиком:

"Симпатичный? Она сказала, что я симпатичный? Впрочем, я - шизик, так что какая разница:"

С тех пор он даже в Интернете на некоторых ресурсах брал себе ник shizzzik. И всякий раз, когда он вводил его в поле для логина, в его голове ее прекрасный заоблачный голос напевал это слово.

"Шизик: шизик: шизик:"

- Итак дети! - голос Светланы Александровны разбудил его. В автобусе было душно, в него просачивался ядовитый запах сгорающей солярки, гул и тарахтение двигателя наперебой с негромкими голосами и писком музыки из чужих наушников создавали какую-то звуковую психоделику. Среди этого безумия голос классной руководительницы звучал как речь Левитана, дирижаблем ползущая над ропщущей толпой.

- Дети! Все меня слышат? Хоть остановку мы уже делали, но по настоятельным просьбам страждущих (в ее голосе послышался легкий игривый смешок) мы делаем еще одну, незапланированную остановку! Значит, классика жанра, ребятки! Мальчики - налево, девочки - направо! Только не перепутайте, двоечники!

Кто-то хихикнул. Глеб решил, что выйти было бы неплохо, хотя он явно не относился к разряду "страждущих" и всю обратную дорогу мирно спал. Сидел он, конечно же, один, а подвергать батарею телефона испытанию музыкой он не решился. Оставалось только спать.

Пока он потягивался, мимо его ряда проскользнула Маша. Куртку она накидывать не стала, и ее светлый свитер, который она надела в этот не особо теплый, хотя и солнечный, мартовский день, так мило подчеркивал ее идеально пропорциональную грудь. А ее локоны, казалось, блестят даже в тени. Глеб вскочил с сидения и пристроился за ней. Чуть ниже пояса что-то потянуло и заныло, а сердце, будто после разряда, подскочило к самому горлу и начало тарахтеть под самым языком вместе с двигателем, продолжающим дымить соляркой. Маша выскочила из автобуса и быстро убежала вглубь деревьев. Глеб не спеша пошел налево, как и наказала Светлана Александровна.

Эрекция еще не успела одолеть, поэтому он без проблем облегчился. Но как только он собрался убрать свой орган в тепло белья и брюк, раздался хруст веток и звук быстро приближающихся шагов.

- Дураки! - прозвенел голос Маши, и в последней ноте послышалась слезинка.

Она неожиданно выросла перед ним. Ее голубые глаза на удивленном и испуганном лице засияли двумя топазами. Одна рука придерживала пояс джинсов, другая пальцами держалась за язычок змейки на ширинке. Штаны были расстегнуты, их передок распустился, будто цветок, открывая взору зеленые трусики.

Долю секунды она смотрела ему в глаза, а потом тут же опустила взгляд на его все еще не убранный член. Глеб судорожно попытался убрать его, но было уже поздно - она все видела.

- И: извини, - пробормотала она, отвернувшись одной головой в сторону.

- Ничего. Ничего страшного, - почти шепотом, все еще в шоке, сказал он.

- Ты не мог бы: не мог бы: - Ее голос сорвался, а тело дрогнуло. - Боже: Идиоты! Какие же они идиоты!

Она сжала бедра и чуть присела, издав тоненький стон. Глеб так и не шевелился, до сих пор не застегнув собственную ширинку.

- Иванов, уйди, пожалуйста! - пропищала она. Глеб сделал шаг назад и снова застыл. Его уже тоже трясло. Он не мог поверить тому, что произойдет сейчас.

Не поворачивая лица к нему, Маша стащила с себя джинсы вместе с трусиками и быстро опустилась на корточки. Струя меж ее ступней, обутых в милые розоватые кроссовочки, ударила в землю и моментально расплескалась пенящейся лужей под ее ногами. Дуга снятых трусиков, которая прикрывала причинное место девочки, выглянула из-под джинсов, и тут Глеб увидел потемневшую влажную ткань, с которой срывались маленькие блестящие капельки.

"Маша описалась: Не может быть! Маша: описалась!"

В голове у Глеба загудела сирена. Он готов был упасть в обморок или умереть прямо здесь, перед писающей и хныкающей от обиды Машей. Но он лишь стоял и в исступлении рассматривал эту несчастную девочку. Через секунду Глеб увидел, что и джинсы в промежности ближе к задней стороне тоже немного потемнели от досадной Машиной аварии.

"Это плохо! Теперь все увидят!"

- Отвернись, пожалуйста: - умоляюще прошептала Маша. Глеб взял себя в руки и повиновался. Его колотило, будто он выскочил голым на мороз.

- Ну, что, доволен? - мрачно произнесла она за его спиной. - Все увидел? Извращенец.

- Я не хотел, извини: - начал было он, но она прервала его.

- Если не хотел, то свалил бы сразу отсюда и дал бы мне спокойно сходить. Сначала те дебилы подсматривать вздумали, напугали меня, когда я уже начала, а потом ты. Добил окончательно. Все вы одинаковые. Блин, что мне теперь делать?

Глеб повернулся к ней. Она осматривала свои джинсы, осознавая, что скрыть пятно невозможно. Он решительным жестом расстегнул молнию своей ветровки, скинул ее с плечей и так же решительно протянул ей. Маша удивленно подняла глаза.

- Это мне?

- Тебе. Бери.

- Я обозвала тебя:

- Ничего. Я бы тоже на твоем месте обозвал себя.

Она еле заметно улыбнулась, но в глазах все еще стояли слезы. Их руки соприкоснулись, когда она приняла от него ветровку, и это каким-то магическим образом успокоило вдруг их обоих.

- Спасибо. Я отдам, когда приедем.

- Без проблем.

- Вообще: будет странно, если я буду ехать с твоей курткой отдельно от тебя.

Глеб приподнял брови. Маша застенчиво поджала губы, вытерла остатки слез, повязала ветровку вокруг пояса и робко спросила:

- Может, сядем вместе?

- Д: да, конечно.

Они сделали два шага в сторону автобуса, но вдруг Маша остановилась и, как ему показалось, взволнованно посмотрела ему в глаза.

- Ты никому не скажешь?

- Я? Что ты, нет, конечно!

- Хорошо. Пусть это будет нашей тайной. Я тоже никому не скажу, что видела твой: ну: ты понял.

Они оба хихикнули. На этом эта неловкая история закончилась, а долгая история Глеба и Маши - только началась.