Когда Громила привел ее за кусты, он насмешливо, но не зло сказал ей: "Ну что, Анечка, я думаю, что и мне с тобой пора поближе познакомиться. Ты ведь и мне будешь давать, как моему корешу дала, правда?". Аня ответила: "Конечно, я согласна и вам отдаваться". Но поскольку была очень измучена, осмелилась попросить: "Пожалуйста, позвольте мне отдохнуть хотя бы еще пять минут". При этом Аня боялась, что бандит сочтет ее просьбу непослушанием, и поэтому добавила: "Если я отдохну, то смогу как следует вас удовлетворить, не хуже, чем вашего товарища, и вы останетесь мною довольны".
Бандит оказался совсем не злым и сразу согласился с ее просьбой. Затем он увидел, что Аня дрожит от холода: ночь была прохладной, а Аня все время оставалась без одежды. "Тебе холодно?" - спросил он. "Да, - ответила Аня, - но вы не беспокойтесь, я потерплю". Тогда Громила снял с себя куртку и набросил Ане на плечи. Она поблагодарила Громилу за это и за позволение отдохнуть. А он сел на поваленный ствол дерева, велел Ане сесть рядом с ним, обнял ее и крепко поцеловал, а затем сказал, что расспросит ее о том, о чем уже спрашивал ее мужа. Он задал моей жене несколько вопросов о наших с ней сексуальных отношениях, но расспрашивал ее не так подробно, как меня, а только чтобы убедиться, что я говорил ему правду. Конечно, и Ане пришлось отвечать ему откровенно.
Закончив расспросы, Громила встал. Аня тоже поднялась, но Громила разрешил ей пока сидеть, нашел подходящее место на полянке, разделся до трусов и тогда ее подозвал. Когда Аня подошла, он снял с нее куртку и постелил, затем снова, стоя, поцеловал Аню, потом велел Ане лечь, снял с себя трусы и лег рядом с ней. Громила не стал набрасываться на Аню, как Блатной, а сначала ласкал ее, возбудил, конечно, взял - энергично, но без садизма. Он делал это так умело и уверенно, как будто они уже давно любовники. Аня к тому времени действительно отдохнула, а поскольку бандит насиловал ее без издевательства и садизма, то она даже получила удовольствие. Правда, в конце Громила сделал то, что Блатной с ней не делал: встав, приказал Ане стать перед ним на колени и взял ее в рот.
Затем он помог Ане подняться, сам поднял свою куртку, отряхнул ее и снова набросил Ане на плечи, чтобы она не замерзла, пока он одевается. Одевшись, он сказал Ане, что его товарищ сейчас снова приведет ее сюда же, но пусть она не боится - это будет быстро, и объяснил, почему. И еще сказал, что нас скоро отпустят. Затем снял с нее свою куртку, надел и вышел с Аней к нам.
Потом Аня мне сказала, в чем для нее была разница между бандитами. С первым ей было тяжело физически, но морально легче: он именно насиловал ее, поэтому у нее не было чувства, что она мне изменяет. Зато со вторым физически было легко, даже приятно, но потому морально тяжело: с ним уже было чувство измены.
Когда они вышли к нам, Блатной, увидев их, спросил у Громилы: "Ну что, девка как следует тебе дала, не капризничала?". Громила засмеялся: "Никогда! Вот такой кайф поимел, давала отлично, прямо отпад, ты был прав, стоило ее оприходовать!".
После этого Блатной дал мне пять последних ударов плеткой, и взяв Аню за руку, но не поцеловав ее на этот раз, увел снова за кусты. А Громила связал мне руки сзади моей футболкой, потом отвязал и забрал веревку, которой я был привязан к дереву. И тем временем объяснил мне, зачем Блатной снова увел Аню: "У нас, фраер, договор был с моим корешем: кто уводит девку первым, не будет иметь ее в рот, чтобы второй мог ее целовать. Ну, а я был вторым, так что поимел твою жену и в рот. Но теперь мой кореш должен же добрать свое, иначе, парень, согласись, это было бы несправедливо по отношению к нему. Да не бойся, это будет быстро, Анька твоя только отсосет у него, а потом мы вас отпустим". Он еще добавил: "Да ты не серчай, парень, что мы с моим друганом твою жену как следует поимели: мы же ее у тебя не отобрали, только временно попользовались, а скоро она опять будет твоей, да еще и покажет тебе, чему у нас научилась".
Наконец Блатной вышел из-за кустов, ведя за собой Аню. Она мне потом рассказала, что он, приведя ее за кусты, сказал ей: "Ну что, шлюха, уже изменила мне, да еще с моим же корешем. Ну, ты и шалава - одному дала, потом другому, и всё при муже! Так теперь будешь мой х... сосать, раз он тебе нравится". Блатной приказал Ане стать перед ним на колени, и даже не раздеваясь, просто расстегнулся и велел ей сосать как следует, а когда он кончит, глотать. Аня так и сделала, причем действительно старалась сосать энергично, хотя бы потому, чтобы побыстрее избавиться.
Блатной, придя, сказал, что "б... ки окончены, бордель закрывается" , и с издевкой "поблагодарил" Аню за "бесплатное обслуживание". А после этого уже серьезно сказал, что если мы посмеем пожаловаться в милицию, то менты решат, что Аня - проститутка, которой не заплатили, а я - сутенер, что они сами изнасилуют Аню, а потом напишут письмо по месту ее жительства и учебы, о ее проституции. Еще он приказал ей, что перед их уходом, по команде "считай" , она должна поднять руки и вслух досчитать до ста, только после этого - развязать меня, и мы можем уходить. Громила же на прощанье похлопал мою жену по ягодицам и сказал, что Аня ему очень понравилась, и он будет с удовольствием ее вспоминать. После этого Блатной приказал Ане: "Считай!" - и бандиты ушли.
Аня выполнила все, что Блатной ей приказал. Затем мы надели то, что нам оставили, и я при этом уговорил жену надеть мою футболку, так как та была теплая, а Аня снова дрожала от холода. Забрав наши документы и записные книжки, мы ушли в чем остались: Аня - в трусиках, бюстгальтере и моей футболке, я - в одних трусах.
Когда мы пришли в наше жилье, я смазал подсолнечным маслом иссеченные и избитые места тела, чтобы унять боль, а Аня сразу пошла в летний душ. Вернувшись оттуда в халатике, она села на тахту и наконец разрыдалась. Раньше она не плакала, чтобы не доставить бандитам удовольствия своим плачем, но сейчас наконец могла не сдерживаться. Сквозь плач она сказала мне: "Миша, теперь ты меня бросишь? Ты же понимаешь, что со мной делали, и уже не захочешь меня даже целовать". Я постарался успокоить ее: "Ну что ты, Анечка, конечно, я не брошу тебя, ты же не виновата ни в чем, а то, что с нами произошло, - просто несчастный случай. Главное, что мы остались живы, а я тебя люблю как прежде, и ничто не может помешать нам быть вместе".
Я ласково гладил свою жену, затем очень осторожно поцеловал ее в губы, опухшие и потрескавшиеся от бесцеремонных поцелуев насильников. Тем временем Аня понемногу успокоилась и перестала плакать. Затем я сказал ей, что это я виноват перед ней, поскольку не сумел ее защитить. Она возразила: "Нет, ты не виноват, ты защищал меня, сколько мог, просто бандиты оказались сильнее. Они избили тебя и еще потом наказали за то, что ты меня защищал. И пусть они все равно получили от нас все, что хотели, но все-таки получили не бесплатно: я видела у них синяки от твоих ударов. А главное, что ты меня по-прежнему любишь и не бросишь, как я боялась". Я ответил, что конечно, я ее люблю, и снова ласково ее поцеловал.
Когда мы легли спать, я опять поцеловал Аню и пожелал ей спокойной ночи. Конечно, я не хотел брать ее этой ночью, понимая, что она еще не оправилась от потрясения и усталости. Но среди ночи я проснулся от ее плача. Я снова стал успокаивать Аню, но она исступленно шептала мне: "Миша, я снова хочу стать твоей, только твоей! Без этого я не смогу успокоиться и уснуть". Тогда я снова поцеловал Аню и раздел ее, сняв с нее ночную рубашку. Я целовал и ласкал свою жену, но она не хотела, чтобы я смотрел на нее обнаженную, поскольку на ее руках, грудях и бедрах были синяки и засосы, оставленные насильниками. Затем я очень осторожно и ласково ее взял. Только после этого Аня успокоилась и сказала мне: "Миша, поверь мне, что я ни на миг не переставала любить тебя и мысленно тебе не изменяла: когда бандиты меня насиловали, я закрывала глаза и представляла, что это ты меня берешь". Затем мы заснули.
Утром мы решили не обращаться в милицию, но не потому, что поверили бандитам, а потому, что Ане было бы невероятно тяжело рассказывать посторонним людям, что с ней произошло. К тому же нам уже надо было уезжать в Ленинград. Мы вечером уже были в поезде. Потом Аня и я с новой силой любили друг друга, а случившееся с нами несчастье мы преодолели любовью друг к другу и не вспоминали о нем никогда.
