- А вы думали - вас сюда что, курить взяли да байки травить? А ну встать! И отправляться в камбуз! Не то вместо картошки гальюн драить пойдёте! Марш!
Матросы встали и, бубня под нос ругательства, всё же пошли работать.
- Ну, что же ты, Миша? - обратился Мордюков к Дольскому. - Пожёстче надо! - и, хлопнув приятеля по плечу, он удалился к своему отделению.
"Пожёстче... пожёстче", - словно заклинание, твердил про себя Михаил, направляясь в камбуз.
В дверях его встретил радостный возглас Шестакова:
- О! Кого мы видим! Наш шеф-повар пришёл!
Матросы, уже сидевшие на табуретах вокруг кастрюли с очистками и занятые делом, заулыбались. Кок подошёл к мичману.
- Значит так, эту корзину картошки перечистят - меня позовёшь, я ещё выдам.
И вышел из камбуза.
- Ну, что ж ты его отпустил? - не унимался Шестаков. - Поговорил бы, у вас ведь столько общих тем. Обсудили бы кулинарные рецептики. "А как вы делаете такой-то салатик? А я туда добавляю трюфеля и анчоусы. А какое ваше любимое блюдо? Пирожное Птифур? А я предпочитаю устриц в лимонном соке". - Шестаков припоминал названия блюд, вычитанных им из ресторанного вестника, который он, как и любую книгу, попавшую ему в руки, прочитал от корки до корки.
Матросы уже откровенно смеялись.
"Пожёстче", - снова вспомнилось Мише. Он набрал воздуха в грудь и крикнул, пытаясь подражать интонации Мордюкова:
- А ну, прекратить!
Шестаков поднялся со своего места и сделал шаг по направлению к мичману.
- А ты мне рот не затыкай, Миша. А то у меня ножичек в руках, как бы худым не кончилось. Впрочем, я тебя и без ножичка в любой момент в бараний рог согнуть могу, ты ж знаешь. Стоит мне тебя... как бы это сказать... попросить как следует, и ты сам вместо меня картошку чистить будешь, да потом ещё весь камбуз языком вылижешь, ты понял?!
У Дольского на глаза навернулись слёзы. Он пытался справиться с ними, пытался что-то сказать, но предательский ком в горле не позволил ему произнести ни слова. Отвернувшись, он поспешно выскочил за дверь камбуза.
Близкие слёзы - это был просто бич для Михаила. Он с детства был таким: чуть что - в рёв. И, к сожалению, с возрастом это не прошло. Он не был трусливым, в училище часто дрался и спокойно переносил боль. Но от обиды Миша ревел, как пацан, и не в силах был сдержаться.
Вечером, после ужина, к нему подошёл Шестаков и тихо проговорил:
- Спустись-ка в трюм, мичман. Разговор есть.
Дольский догадывался, что у него за "разговор", поэтому не пошёл. Через четверть часа Шестаков снова подошёл к нему:
- Я тебе что, шавка цепная, чтоб сидеть и ждать тебя чёрти-сколько?! - злобно прошипел он, наклонившись к мичману. - Сказано, спускайся в трюм, не то все узнают о том, что ты уже не целочка, понял?
Выхода не было. Через пять минут Михаил пришёл, куда было велено.
Шестаков сидел на тюках, спустив штаны и подрачивая свой возбуждённый конец.
"Какой здоровый", - с ужасом подумал мичман.
- Ну, чё встал? - грубо окликнул его Иван. - Раздевайся!
- Ссс-совсем? - от волнения Миша даже начал заикаться.
- Совсе-ем? - мечтательно протянул матрос. - Что ж, пожалуй, что и совсем.
Мичман снимал одежду, а Шестаков любовался им. "Бля, какой же он аппетитный", - подумал Иван, оглядывая эту хрупкую обнаженную фигурку с тонкой талией и выпуклой попкой. Ему даже пришлось перестать дрочить свой член, чтобы не кончить раньше времени.
- Ложись на живот... Ноги раздвинь... вот так.
Он послюнявил парню очко и стал вдавливать в него свой уже скользкий от выделяемой смазки хуй. Миша застонал.
- Терпи, мичман. Ты ж уже не целочка, худшее позади. Терпи.
Но когда он вошёл полностью и начал двигаться в норке Дольского, то парень просто заорал о боли. Шестаков дал ему по затылку, отчего тот уткнулся лицом в тюк.
- Не ори, ты, шлюха долбаная! Будешь орать - ебало раскрошу, ты понял?
Миша стиснул зубы и стал сдерживать крики.
Матрос снова начал фрикции, а руками поглаживал тело парня. Его руки скользили по его бокам, по спине, по ягодицам, в то время, как член размашисто двигался в тесной норке. Иван закрыл глаза от наслаждения и только слышал, как его яйца шлёпаются об упругую попку мичмана.
К удаче Михаила, кончил матрос довольно быстро. Спустив всё до капли в попку своего командира, он вынул, наконец, член.
- Ух, заебись, как хорошо! ... А ты далеко это собрался? - спросил он Дольского, который стал подниматься с тюков.
- А что? - растерянно пробормотал тот.
- Лежи, сейчас ещё разок выебу, тогда пойдёшь.
- Не надо...
- Чё это не надо? Столько давал, а теперь "не надо"?
- Вань, мне больно очень, - со слезами на газах тихо выговорил мичман.
Жалость вновь шевельнулась в холодном сердце Шестакова.
- Больно? Что, очко болит?
- Да.
- Ну-ка, повернись. Дай посмотреть, - и Иван снова уложил мичмана на тюки.
Он развел в стороны половинки пухлой попки парня. Очко ещё не закрылось и выглядело так соблазнительно, что у Ивана закружилась голова. Оттуда вытекала сперма с явной примесью крови.
- Да, порвал я тебя немножко, паря, - он нежно погладил его попку. - Но это пройдёт скоро, вот увидишь. Ну-ка перевернись. Дай я тебя немножко поласкаю. Сразу про боль забудешь.
Он перевернул мичмана на спинку и стал его лапать. Везде. Он гладил его по плечам, мял ладонями грудь, целовал соски. Потом спускался ниже. Его ладони прошлись по бокам и спустились на бедра юного командира. Матрос покрывал поцелуями внутреннюю сторону этих бедер, всё ближе подбираясь к промежности.
Член у мичмана уже давно стоял, и парень постанывал от удовольствия. Он действительно совсем забыл о боли, когда матрос взял одной рукой его член и начал подрачивать, а второй захватил и стал массировать яички. Михаил застонал уже в голос.
- Что, нравится, сучка? - ухмыльнулся Шестаков. - Нравится, когда тебя мужик лапает? Приятно?
- Даааааа, - только и успел выдохнуть мичман, извергая сперму себе на живот и грудь.
- Ты чё так сразу-то? Давно не кончал, видать?
Покраснев от смущения, Дольский приподнялся на тюке и попытался растереть сперму по своей груди.
- Ну, чего зря размазываешь, - остановил его Шестаков, и нагнувшись к своим штанам, достал из кармана носовой платок, которым вытер сперму парня с его груди и живота, а заодно, раздвинув ножки, промокнул ещё влажное очко.
- Ну, вот, теперь ты в порядке.
- Можно идти?
- Щас! Идти. Мне второй раз надо! . . Да не бойся, не трону я сегодня больше твою жопку, - добавил Шестаков, поймав встревоженный взгляд мичмана. - В ротик возьмёшь, -добавил он, снова начиная поглаживать свой возбуждённый кол.
- Что?! - Дольский испуганно вскинул глаза на Ивана.
- Ой, да ладно, Миш, не ломайся. Всё равно придётся, так чего уж...
- Я не умею...
- Да чего там уметь-то? На колени становись, в рот бери да соси, - усмехнулся Шестаков.
Он совсем снял штаны, сел на тюки и, задрав рубаху, широко раздвинул свои мускулистые волосатые ноги. Его возбуждённое хозяйство открылось перед Мишей, и он даже невольно залюбовался этим огромным членом и столь же приличного размера яйцами. Дольский опустился на колени, приблизился и взял в руку твёрдый залупившийся хуй матроса. Он стал его поглаживать, потом целовать, с удивлением обнаружив, что это не вызывает у него никакого отвращения. Даже напротив, ему приятно трогать этот здоровенный член и слышать стоны удовольствия его обладателя.
- В рот бери, - простонал Шестаков, и мичман, лизавший в этот момент его бордовую головку, вобрал её в рот и стал посасывать.
- Даааа, вот так... Давай поглубже... Соси, соси мне хуй... - шептал Иван, извиваясь от наслаждения. Чуя приближение оргазма, матрос схватил парня за волосы и стал вгонять ему в глотку почти на всю глубину. У Миши глаза лезли на лоб, но вырваться не получалось. Ещё несколько фрикций - и рот мичмана заполнила сперма матроса. Он боялся, что Шестаков разозлится, если он её выплюнет, поэтому он всё проглотил.
- Ух, хорошо! - Иван расслабленно развалился на тюках. - Умеешь ты, парень, мужику удовольствие доставить, как специально учился. И попкой обслужил, и в ротик взял... Для первого раза хорошо, отличная соска из тебя получилась... Ладно, можешь одеваться, - улыбнувшись, Шестаков встал, нашёл на полу свои штаны и быстро надел их.
Дольский тоже поднялся с колен. Перед тем, как выйти, Иван притянул к себе голого мичмана, обнял его, погладил по спинке и попке. Потом, поцеловав под ушком, прошептал:
- Пока твоя жопа не заживет, в рот тебя ебать буду. Чтобы каждый вечер после второй склянки ты был здесь. Иначе расскажу ребятам, и ты по кругу пойдёшь. Ясно? . . Не слышу!
- Ясно, - тихо ответил Михаил.
- Вот и умница!
Шлёпнув на последок мичмана по попке, Шестаков вышел, а Дольский трясущимися руками поднял с пола одежду и стал одеваться.
***
Каждый вечер примерно через час после ужина мичман спускался в трюм, где его уже ждал матрос Шестаков. Надо отдать тому должное - он не нарушил данного Михаилу обещания и дал ему возможность подлечить порванную попку: в течение следующих пяти вечеров Шестаков трахал своего мичмана только в рот. Решив, наконец, что его попа уже достаточно зажила, он стащил с кухни немного оливкового масла и со смазкой снова выебал его в очко. На этот раз Мише было уже не так больно. Но и не приятно. И прошла ещё неделя их ежевечерних свиданий, прежде чем он почувствовал удовольствие от анального секса. В первый раз это его безумно удивило. Но на следующий день повторилось то же самое, даже ещё приятнее было. В третий раз он решил не терять зря времени и стал во время сношения подрачивать себе член. И кончил под Шестаковым так, как никогда ещё не кончал!
- Ну, ты даёшь, мичман! - рассмеялся Иван. - Орёшь под мужиком, как баба!
А Дольский и вправду наслаждался их встречами, словно был бабой. Они стали ему так же необходимы, как и Шестакову. Одного ему только не доставало: Иван никогда не целовал его. Видимо, брезговал, считая шлюхой. А Мише так хотелось целоваться! По ночам, лежа в своём гамаке, он присасывался губами к своей собственной руке, воображая, что это губы Ивана. Во время секса он часто тянулся к его рту, но тот всегда отстранялся.
