Женька в свою очередь сначала довольно долго мяла пальцами Олежкины ягодицы, тёрла их ладонью, колыхала взад-вперёд. И после такой прелюдии, смочив их обильно водой, расправила и раздёргала в стороны хвосты плётки.

Орудовала она ею куда сноровистей Марины, хоть и не столь ловко как Лера. Но исстёганная Олежкина попа воспринимала и такие удары даже болезненней, чем в самом начале истязания.
Олежка уже и не помнил, как всё закончилось. Но в глазах у Леры вдруг запрыгали какие-то игривые чёртики, и она обернулась к Веронике.

- Не хочешь ли добавить ему бонус, и заодно потренироваться с этой плёткой? Я думаю, ещё два десятка ударов ему будут не смертельны, и даже очень не повредят! Ты, как гостья, можешь всыпать ему побольше чем мы!

Олежка рванулся.

- Госпожа Лера, не надо! Госпожа Вероника! Прошу вас! Я не смогу! - и он забился в слезах.

Лера сгребла ладонью ему кожу на спине.

- Нет, это настолько тупая скотина, что и плётку понимает только на десятый раз! Вот ты и нарвался! По правилам тебе следует всыпать ещё столько же, но дебила можно иногда и простить. За свою глупость ты и получишь эти следующие двадцать плетей!

Даже в первый раз Вероника очень неплохо справлялась с новым для неё «инструментом». И, хоть её ударами недоставало хлёсткости, она не могла ударить так, чтобы боль пошла "гулять" в глубине, но всё равно словно жидкий огонь растекался по Олежкиной коже, совершенно измочаленной, едва не лопающейся на раздувшейся, распухшей попе.

По окончанию порки девки пошли провожать Веронику, об Олежке почти что забыли, и он смог несколько отлежаться, не будучи в состоянии сколь-нибудь шевелиться.

После ухода Вероники он вновь был отстрапонен всеми тремя подругами, именно в таком лежачем положении, на животе, но после куни его погнали на кухню, где цепочкой привязали к ножке стола. Девчонки решили ещё позабавиться. Они кидали ему сухарики или кусочки вяленой рыбы, которые он должен был ловить ртом, и за каждый промах крепко стегали плетью. А так как поймать такой кусочек было почти невозможно, да и сами они старались перебросить дальше, то вся спина у него оказалась исполосована, а потом его заставили эти кусочки собирать с полу ртом.

Время шло. Девкам наскучило забавляться, и не зная, что дальше делать с ним, Лера вдруг сгребла со стола всё там лежащее, велела Олежке лечь на стол на спину, а ноги прижать коленями к груди, наручники же были перестёгнуты так, чтобы он руками обхватил ноги. Он и оказался лежащим так, что его поясница была на самом-самом краю стола, а попа задралась несколько вверх. Лера снова одела страпон, и стоя смачно вытрахала его в таком положении. Марина с Женькой видимо, к Олежкиному счастью, уже насытились, и ему было позволено лечь под столом.
Жутко болела, горела, саднила попа. Эта боль несколько гасила внутреннюю боль от унижений, ненадолго отвлекая. Он втихомолку плакал, стараясь не показать, чтобы случайно не рассердить своих не в меру вспыльчивых хозяек, и в особенности Леру. Так прошло около получаса. На улице вновь прошёл короткий, но сильный ливень, клубились тучи, где-то невдалеке грохотал гром. Но грозу пронесло стороной, и вдруг в прихожей раздался звук домофона. Сомнений не было: это наверное пришла новая госпожа.

Лера сильным рывком выдернула Олежку из-под стола, за волосы приподняла его голову.

- Если снова случится что-то как в прошлый раз, пощады не жди! Сейчас придёт госпожа Лиза, и чтобы встретил её с подобающей покорностью! Сделаешь чего не так - жалеть уже не будем! - и она побежала открывать.

Лиза оказалась девушкой среднего роста, может быть чуть-чуть постарше Марины с Женькой. Первое, что сразу кинулось в глаза - это очень крепкое, даже мощное её сложение. Широкий торс, мускулистое и в то же время подвижное тело с быстрыми сильными движениями, очень крепкими, кажущимися даже толстыми икрами с мелкими кудрявящимися колечками волосков, резко переходящими в стремительно расширяющиеся кверху бёдра, налитые, даже шире Женькиных. Хотя ноги и казались несколько коротковатыми. Высокая грудь и могучие плечи, короткая шея и в то же время изящная голова — всё это придавало ей некоторую тяжеловесность и женственность одновременно, без вульгарности как у тех же Леры или Марины. Чёрные как смоль недлинные волосы были распушены вширь как шапка. Тёмно-смуглая как у цыганки или кого там ещё кожа имела нежно-матовый, "молочный" оттенок. Брови были очень густые и толстые, они шли почти что одной линией, от виска до виска, что придавало её лицу чересчур серьёзное, даже хмурое выражение, но при этом не столь бросался в глаза её довольно крупный и длинноватый нос, под которым, над верхней пухлой губой едва приметной тенью шёл тоненькой ниточкой почти незаметный пушок. Под широкими, как у Леры, ресницами полускрывались антрацитовые глаза, совершенно загадочные: в одно и то же время они казались и огромными, и не столь большими, может благодаря полуприкрытым ресницам, а главное, создавалось впечатление, что находятся они где-то чрезвычайно далеко, глубоко, при том, что были совершенно снаружи - это как в очень глубоком тёмном колодце вода кажется далеко в глубине, тогда как он почти полон; или совершенно наоборот, когда вода далеко в глубине, но кажется совершенно близко. Так и её глаза, бархатные, словно подёрнутые дымкой, обманчивым туманным флёром, будто находились в неизмеримой дали, одновременно будучи рядом, глубокие и томные. Но главное, в её взгляде не было высокомерия, той холодной презрительной жёсткости как у остальных девок, бездушно и жестоко осматривавших и оценивавших Олежку как вещь или скотину на базаре, и как его лучше использовать, грязно обсуждая его "прелести", достоинства и недостатки. Не было того издевательского духа, она скорее смотрела на него с некоторой частью жалости, особенно когда взгляд её падал на его исполосованную попу. Какая-то незримая нить потянулась от неё, и Олежка чуть даже не телесно почувствовал шедшее к нему тепло. Он чуть не забыл, что следует поторопиться. Жгучий удар цепочкой вернул его в действительность.

- Чего развалился? - услышал он над собой хриплый от злости, словно прокуренный голос Леры, и цепочка несколько раз впилась в его попу. - Что следует делать?!

Олежка подполз к ногам Лизы, облизал её босоножки. После поцеловал подставленную стопу, хоть и несколько широкую, но изящную, пососал большой палец на ноге.

- Здра… - начал он, и тут же в ужасе похолодел от нечаянно вырвавшегося, и сразу ж поспешно поправился. - Я хочу услужать госпоже Лизе!

Но было поздно. Лера услышала неосторожно вырвавшийся звук, и цепочка загуляла по Олежке.

- Да он не просто дебил, это целый идиот! Что ты сказал? Ты хотел сказать "Здравствуйте"? То есть, ты ставишь себя на одну ступень с госпожой?! Это? Да знаешь ли, что тебе должно быть и будет за это?! Всё, девчата, берём его! Сегодня плётка порезвится всласть!

Но, как только девки поволокли его, кричащего и умоляющего его выслушать, Лиза резко выбросила руку вперед и помахала ладонью.

- У меня нет времени ждать, пока его будут наказывать! Я забежала ненадолго, попробовать новое мясо и сразу бежать! Дела! Не могу сегодня развлекаться до вечера! Да, он допустил невнимательность, что говорит, что в это время он думал о чём-то другом, а не о том, как следует выражать почтение госпоже! Такой раб должен быть строго наказан! И сделаю это я сама, а потом, когда уйду - драконьте его столько, чтобы понял, как надо себя вести!

Лера за волосы задрала Олежкину голову, ткнула ему в лицо кулаком.

- Второй раз, и уже вторая госпожа за какие-то сутки спасает тебя от хорошей бани! Гляди у меня, сегодня тебе не уйти от плетей! Хоть сейчас тебя и выдерет госпожа Лиза, но после её ухода мы о-очень долго будем рассказывать тебе сказ про сидорову козочку! Ладно, Лиза, бери его, и засунуть в его башку столько ума, пока рука не устанет!

Лиза, намотав на ладонь короткую плеть, свитую из множества тонких проводков, слегка вразвалочку на своих крепких, очень сильных ногах, пошла в маленькую комнату, держа за цепочку Олежку. Тот, неуклюже подпрыгивая, шёл следом на четвереньках, стараясь не отставать от госпожи.