В своем месте я уже сказал, что за всю нашу жизнь я с ней объяснился только один раз. Это произошло как раз из-за Пети, которого я не дал отправить в интернат. Тогда-то между нами состоялся приблизительно такой разговор на повышенных тонах.
Вернувшись из Японии и узнав, что ее любимый Петя отнюдь не в интернате, а опять в Синеглазке, Валентина Даниловна фурией влетела в Синеглазку, сбросила манто и пошла возмущаться моим самоуправством.
- Он мой муж! Вы ему никто! - кричала она при детях и при самом Пете, которому в то время было предписано больше лежать. - Вы его лишили профессионального ухода! Была достигнута договоренность!
И я, который, никогда не отвечал ей, какими бы ее выпады не были резкими, в этот раз счел необходимым с ней поговорить.
- Ну, вы ему жена, - спокойно сказал я. И повторил: - Жена. А я ему - зять. Дети ему - внуки. Что дальше?
- Как это "что дальше"?! Я - жена!
- С вами же не разводятся.
Она просто задохнулась:
- Да я ему ЖЕ-НА-А-А!
- Ни у кого из нас нет права им распоряжаться.
- Есть!
- Ни у кого нет. Распоряжаться собой может только он сам. Сначала лишите его дееспособности. Вы для этого и хотели сплавить его в интернат для неизлечимых инвалидов.
- А он дал согласие туда ехать! Это вы поворотили машину!
- Валентина Даниловна, - сказал я беспредельно спокойно, - он туда не поедет.
- Поедет! Я вызову милицию! Мой долг спасти мужа!
И она уже побежала к дверям, чтобы одеться и мчаться за милицией.
- Вы думаете, что участковый на своем газике увезет инсультного больного в интернат?
- Да! - завопила Валентина Даниловна.
- Что ж, вызывайте. Милиция нужна, чтобы разобраться во взятке, которую вы всучили врачу за место в интернате, - вдруг сказал я.
В этом месте разговора возникла пауза. Валентина Даниловна продолжала надевать меховое манто, но, кажется, вспомнила историю с покупкой дома и с нотариусом. После нее обо мне в семье шла слава человека, который кое-что понимает в законодательстве. Я воспользовался молчанием, чтобы пойти в наступление.
- Почему вы хотите избавиться от мужа?
- Я?! Избавиться?!
- Ну да. Зачем вы дали врачу взятку новой курткой-аляской?
- Это был подарок ко Дню медработника.
- Да, всего лишь подарок. Взамен которого вы получили место в интернате. Где людей признают недееспособными.
Снова наступила короткая пауза. По глазам тещи я увидел, что Валентина Даниловна только сейчас осознала, до нее только сию минуту дошло, что она меня недооценивала: я был крепкий орешек. Я был первый настоящий мужчина на ее жизненном пути, который перед ней не отступил. Не уступил ей ни пяди. Я, "инфантильный" , сокрушил крепость по имени Замужняя Женщина Валентина Даниловна! Возможно, в этот момент она горько пожалела, что развела свою дочь с "настоящим мужчиной" , которого она почему-то называла "инфантильным". Она меня не разглядела. Я оказался неинфантильным.
- Петр Сергеевич здесь, и останется здесь, - сказал я после некоторого молчания.
- Ну, а вы-то по какому праву распоряжаетесь им, если он такой дееспособный? - спросила с вызовом теща.
- Я распоряжаюсь не им, а вами. Место Петра Сергеевича - дома. Вот его семья. Он - здесь, и здесь останется.
Тут вступили в разговор Петя и Паша. Со своим юношеским максимализмом они пошли дальше меня:
- Ба, а почему ты хочешь отправить дедушку в интернат? Ты хочешь от него избавиться?
Залепетала Марина:
- Избавиться? От дедушки? Почему ты хочешь избавиться от дедушки?
Валентина Даниловна не отвечала на эти детские глупости.
На этом наше первое и последнее в жизни объяснение закончилось.
- Вы и детей настраиваете против меня: - вздохнула примирительно Валентина Даниловна, снимая манто. - Злая бабушка, которая не чает избавиться от дедушки, упрятать его в интернат для умалишенных: На самом деле там у него есть хоть какая-то возможность встать на ноги. Давайте его туда отправим! Анну Григорьевну я беру на себя! Я всех девочек на себя беру!
- Об этом даже не помышляйте.
- У него же паралич! Ему нужен постоянный медицинский уход, уколы, процедуры... Петя, ты-то хоть знаешь, что я не хочу от тебя избавиться?
Петя кивнул.
- Ну, хоть он знает: Сказать не может:
*
Может показаться, что я привел пошлое анекдотичное объяснение тещи с зятем. Но я считаю, что спас человека от верной смерти. Кто знает, что ждало бы Петю в далеком, недоступном интернате, среди незнакомых людей? Всех этих нянек, медсестер: Парализованный, мычащий: Не могу себе даже представить его в таких условиях - выздоравливающим. Мне кажется, что тот интернат, как и многие другие в России, место - откуда никто не возвращается.
В последние годы появилось столько сообщений о "внезапно горящих" интернатах!"Руководители сгоревшего Камышеватского дома-интерната привлекаются к ответственности" , "Экс-директору сгоревшего дома-интерната для престарелых в Белгороде Людмиле Боровской предъявлено обвинение" , "Сгорел дом престарелых в республике Коми" : Разве только наивные школьницы верят, что причиной пожара было "короткое замыкание" , "горящая сигарета" : Даже внук Кособоковой Герман рассказывает бабушке, когда та к нему приезжает:
- Ты ко мне приезжаешь - и я тебе отдаю свою пенсию. А тут есть больные, к кому никто не ездит. Они пенсию складывают под подушку. Куда еще девать-то? Мы живем на всем готовом. На улицу не выпускают. Надвигается праздник - подходит к одному такому медсестра, укольчик - и нет больного. Зато есть на что медперсоналу выпить и закусить.
А Валентина Даниловна всё со своими "девочками". "Девочки" да "девочки". Достала своими "девочками"! Но она права: ездили в больницу к Петру почти полных четыре месяца - кругом одни "девочки"! Хоть бы один врач - мужчина! Женщины: врачи, медсестры, няни. Не знаю, как в других городах, а у нас в Петропавловске мужчин в больнице мы видели только в охране: на воротах и внутри. Родственников не пускают, если не купишь у них бахилы. Сделали посещение больных платным. Этих охранников кормят больничной едой, бесплатно. Они ненавидят нас, если мы приходим со своими бахилами. Да я бы разорился, если бы каждый день покупал у них бахилы на всю нашу семью!
Вообще в последнее время про социальную защиту, которой принадлежат интернаты, много всякого прочитали. И про сгоревших инвалидов с престарелыми, и про сирот, которых приемные родители утопили в болоте, сбросили с балкона: А она всё со своими "девочками"! Думает, что если у нее кругом "девочки" , то они будут решать судьбы мужчин. Пусть сперва повесятся.
Если Петя меня разлюбит, это его дело. Я не буду его держать, падать ему в ноги и упрекать, что вот я тебе жизнь спас, а ты меня бросаешь. Я спас его - и нисколько, нисколько не сомневаюсь, правильно ли поступил.
*
Возможно, если бы "злой бабушке" удалась ее затея с интернатом, ее жизнь шла бы по накатанному руслу. Валентина Даниловна по-прежнему бы верховодила в доме. Но в жизни Валентины Даниловны наступил решающий перелом - она сама его приблизила, не в меру разогнавшись.
В квартирке на Советской она осталась одна. В Синеглазку я попросил ее приезжать только в моем присутствии. Она восприняла это как суровое испытание, устроенное озверевшим зятем. Война анекдотичной тещи с зятем вступила в открытую стадию. Я не желал волноваться, не зная, что она там делает с Петей в мое отсутствие. Вдруг и в самом деле нагрянула бы в Синеглазку с милицией? Уезжая в представительство, я всегда старался оставить вместо себя Кособокову. И как-то теща действительно нагрянула к нам без меня - Кособокова ее не пустила: не открыла дверь с крыльца, вот и все. Вера Дмитриевна тут же позвонила по мобильному мне, я бросил все и примчался домой. Но Валентина Даниловна уже убежала в гневе от перенесенного унижения. Это был ей урок.
Ситуация с Валентиной Даниловной мне напомнила историю со Львом Николаевичем Толстым и его женой Софьей Андреевной, которую тоже не допускали до больного мужа, хотя она к нему рвалась.
В Токио, куда Валентина Даниловна продолжает регулярно мотаться, Юра Ким тоже не понял ее командного настроя и отказался жить с ней под одной крышей. Но, поскольку Юля все же родила от него мальчика, то Валентина Даниловна выезжает к дочери по-прежнему, но вместе с Кимами не живет. Ей снимают отдельное жилье неподалеку от небоскреба. Она стала "приходящей няней".
Мир, созданный мною в Синеглазке, представляется ей из Токио сказочно прекрасным: по вечерам мы все, окружив любимого дедушку, читаем сказки Пушкина, пьем чай с вареньем... На самом деле мы решаем сотни проблем - с учебой, с едой, со стиркой, с ломкой характеров, с возрастными и невозрастными свойствами, я погряз в ремонте дома: Мир дочери тоже видится ей уютным, пряничным: Юля с Юрой и сыном Никитой в своей квартире на 47 этаже небоскреба воркуют от счастья... И лишь одна она, Валентина Даниловна, в своей съемной квартирке поблизости от небоскреба коротает унылые вечера, и не с кем ей перемолвиться русским словом. И денег у нее своих нет. Что новый зять с дочкой подкинут, с тем и шляется по магазинам:
Чуть не каждый вечер она звонит нам из своего Токио или из Нового Орлеана, куда по делам фирмы вылетают Юля с Юрой и Никиткой (в наводнение их фирма уцелела), и поет несвойственным ей сопрано:
- Алексей Иванович, это Валентина Даниловна:
- Я вас узнаю, Валентина Даниловна.
- Ну, как вы поживаете? А вы сегодня мне разрешите поговорить с Петром Сергеевичем? . .
Или испуганно съязвит:
- Кособокова сейчас у вас? Хозяйничает?
Словно бы Вера Дмитриевна по моей злой воле замещает ее, законную бабушку. Мне бы ее пожалеть, но я не хочу забыть, как она угрожала мне милицией. Она мне напоминает подстреленную Татьяну Ефимовну Никитину: та тоже вела себя просто по-бандитски, пока я не применил к ней силу и не сбросил со стула. Она мне предлагала сесть напротив нее, поговорить по душам и забрать свои ботинки!
Петя мне объясняет:
