Мне везет на хорошеньких. Знаете, среди нашего брата и доблестного сестричества есть такие: миловидненькие. Соблазненные за свою смазливость в юности, растленные, но порочные по своей природе, они гордо несут следы своей былой красоты.
Почему они липнут ко мне, трудно сказать. Может быть, моя некрасивость напоминает им былой успех, когда какие-то невзрачные мужики пели им дифирамбы об их красоте, грации, совершенстве? . .
Один такой, с которым мы дальше "ты" не пошли, проявил ко мне симпатию. Даже не столько определенного характера, сколько "просто человеческую". Он выглядел лет на 70 - седой, с седой щетиной на все еще детском личике со следами раннего младенчества. Вероятно, он мало изменился со времен колыбели. Пухлые щечки, вздернутый носик, маленькие васильковые глазки, лучащиеся детским светом.
На самом деле у него прекрасно стоял - вверх, и ему было вовсе не 70 лет, а всего 52. Но грузная фигура, седая волосатость и тяжелая походка утомленного жизнью человека придавали ему незаслуженных годов. Было у нас как-то один раз, причем довольно неинтересно. От силы два. Даже не целовались - он отказался. Жались друг к другу - и кончили быстро. Член у него не был выдающихся габаритов, хотя невероятно обросшие яйца и всеобщая волосатость живота, груди, рук, ног, задницы придавали ему своеобразную сексуальность независимо от величины члена.
Волосатость, умноженная на детское личико, притягивали к нему и других. Он требовал одного: чтобы ему давали. При этом его васильковые глазки всегда лучились каким-то внутренним светом. Он хотел только этого - чтобы поворачивались к нему задом. Ему не нужны были ласки, объятия, поцелуи. Отказывался он от лизания: Только повернись к нему попой. Это было странно. Потому что обычно к такому контакту принято человека склонять, мягко его уговаривать, ласкать, давая ему понять и лицом, и словами, и движениями рук, что ничего страшного не будет, бояться нечего. Ультимативное, грубое требование просто, не раздумывая, повернуться спиной, а иначе - уходи, - как-то не согласовывалось с миловидной внешностью этого мужика. От него ожидалось больше ласковости.
Вообще по его небритому лицу со следами колыбельного детства ни за что бы не сказал, чтобы он был активный. Да еще такой агрессивный. Поскольку я отказался, то наши отношения развивались по несколько необычному сценарию: мы как-то встретились на улице, вне злачного места. Смешливый, доброжелательный, он показался мне приятным в общении. Мы пошли, поехали - словом, провели вместе несколько часов. Потом совершенно случайно встретились в другой день. Снова погуляли. Отношения наладились самые дружеские и самые необязательные.
Влюбчивый, я хотел было душевно пристроиться к этому человеку с внешностью плюшевого медвежонка и с повадками голодного волка, но между нами была неясная преграда, сути которой я сразу не понял. Понять было мудрено.
Как-то вышли с ним из трамвая, и он со смехом показал мне два кошелька, которые он вынул из чьих-то сумок и карманов. Я был потрясен: во время езды мы стояли с ним лицом к лицу и о чем-то говорили. Он оказался карманником.
- Зачем ты это сделал? У тебя что, нет денег? - удивился я.
Из своих 52 лет он 29 лет 6 месяцев и 15 дней провел в тюрьмах. Вот почему он выглядел старше своих лет. Но веселость его была очень искренней. Красть кошельки ему казалось забавным. Ему были абсолютно безразличны страдания тех, у кого он увел деньги. Или, может быть, подсознательно он только ради этого эффекта и старался. Это был артист без публики. Увидев в его руках два кошелька, набитых деньгами, проездными карточками, фотокарточками каких-то детей, мужчин и женщин, я нахмурился, давая понять, что веселости не разделяю. Но плюшевого мишку моя реакция нисколько не смутила. Прогуливаясь дальше, он мне рассказал немало любопытного.
Оказывается, в тюрьмах и лагерях к девкам относятся не так плохо, как принято думать. Сами же мужики приносят им конфеты, балуют шоколадками. Ночами без девок - никуда. Иначе можно сойти с ума, повеситься на указательном пальце - лишь бы только не жить. Он девкой никогда не был, хотя его трахали несколько лет. Его миловидное личико и толстенькая фигурка соблазняли и вводили в заблуждение. Его использовали, как девочку, - но всегда это было против воли.
- Я ни разу не спустил, когда у меня в жопе был чей-то член, - сказал он. - Ни разу! Мне в жопу можно засунуть лом, у меня прямая кишка разработана, но я не девка. Я не могу развлекать, хихикать. Это не мое. Я только мужик. И когда я бываю на свободе, то выполняю свою миссию. У меня стоит только на попу. Я мужские хари видеть не могу. Но их попы меня возбуждают даже в воображении. Раздвоенная ягодица, мне кажется, я так думаю, придумана Господом нашим для того, чтобы поражать воображение настоящего ценителя Вселенской красоты. Попа - самая прекрасная часть мужского тела. В женщине самая лучшая часть - пизда, а у мужчины - попа. Недаром они очень похожи. Только попа - это пизда большого размера. Когда я засовываю, то испытываю блаженство. Вот ты мне не дал - ты не знаешь, как я ебу. А я ебу лучше всех. Я что делаю? Всовываю. Медленно. И останавливаюсь. Стоп-машина! Моя головка наслаждается теплом, слизью, интимной обстановкой чужого тела, наступившим мраком. Поставь себя на место наших с тобой залуп: они же у нас всю жизнь в штанах. Задушены в темнице! Залупа живет в вечной темноте, темнота - ее стихия. Свет к ней пробивается сквозь ткань трусов и брюк. Но для ёбли мы вынимаем залупу на свет. Она хочет обратно, в свой привычный мрак. И вот с дневного света я погружаю мою залупку опять в темноту. Она же должна там осмотреться. Член начинает пульсировать. Попочка ждет, чтобы я начал двигать член назад. А я - застрял и стою. Я всунул. Победа. Залупка огляделась, привыкла к атмосфере. Потянулась назад к выходу, к свету - но нет, здесь ей нравится больше. Опять - ррраз вперед! И стою. Ни с места! И так несколько раз. Моя залупа там, в попочке, начинает чесаться. Но почесать-то мне ее нечем. И вот только тогда, когда моя залупочка уже чешется, я начинаю водить ею взад-вперед. Я не трахаю попочку девочки, а я чешу мою залупоньку. Спустить я могу сразу, как только вошел в попочку, но - какой интерес? Мой член должен выполнить свою миссию. Зачем я буду заменять его собой? Пока он там осваивается, я поглаживаю попочку руками. Белые полушария вызывают мой восторг. Я наклоняюсь и целую попочку. Потом мои руки сами идут под животик и нащупывают пиписеньку с яичками девочки, которая мне отдается. Я потереблю пиписеньку с яичками, а сама моя залупонька в это время стоит, не двигается. Нет-нет! Девочка тоже должна понять, что я не трахальщик - я индивидуальность! Я наслаждаюсь конкретной попочкой. И девочки, которых я трахал, ценят меня выше всех. Ты отказался повернуться ко мне попочкой, а тебе было бы так хорошо, что ты бы всю жизнь меня помнил. Я на зоне ребят учу получать от попочки все максимально! Поймите, говорю я им, попочка - это чудо природы. С ней нельзя обращаться, как с отбросом. Потрахал - повернулся к стенке и захрапел. Попочка требует большой, настоящей любви. Девки для нас не униженная часть зоны, а лучшая ее часть. Да, пусть спят возле параши, но когда наступает ночь, то лучше попочки на свете нет ничего. Просто ничего не остается. Войди в попочку. Всунь в нее. И замри. Не дыши. Подожди со своим "туда-сюда". Успеется. Почувствуй, как твой член, попав в теплую попочку, начинается дергаться. Вверх-вниз: Вверх-вниз: В нем бьется пульс твоего сердца: Не спеши: Послушай свое сердце, представь, что головка твоего члена - это ты сам. Это ты пульсируешь, это ты дергаешься во мраке. Ты хочешь спустить - не спеши, задержи. Спустишь, успеешь. И вот у тебя начала чесаться головка. Хорошо. Почеши ее об стеночки попочки. Чуть-чуть. Маненько-маненько. И снова замри: Ну, а остальное я тебе рассказывал. Я знаю, как надо трахать, потому что когда меня трахали, то ни разу никакой радости не доставили. Всегда насильничали ребята. Ну, с ними не справишься: как навалятся трое-четверо бугаев, то лучше размягчиться и дать. А они сколько ни живут на зоне, прекрасного так и не почувствуют. Что за жизнь, ей-богу! Бедность чувств, скудость эмоций. Понимаешь, я карманник - и я знаю, что такое "внутри". Внутри - все. Снаружи - ничего. Вот видишь - воздух, свет. Пфуй! А внутри - мрак, внутри то, за чем тянется моя рука, что составляет мое счастье и богатство. Вот видишь кулак? Это головка моей руки. Вот так и головка моего члена: только попав внутрь, она обретает смысл своего существования. Бог недаром создал руку, похожую на член. Бог все продумал: И насчет меня все продумал. Я родился на свет настоящим мужиком. Таким и остаюсь. А то, что меня когда-то затрахали и протрахали в рот и во все дыры, какие только у меня есть, то это насилие, а не настоящая жизнь. Я никогда никого не насильничал. Был один только случай, когда меня позвали на целку. Сбили парню целку и меня позвали. Я сунул, спустил - никакого удовольствия. Попка была напряжена, настроена враждебно, испугана, дрожала со страху та попка. Она была не попка, а прямая кишка. Мне нужна попочка. Потому что Бог создал попочки, а не попки. Попочка любит мужской член. Это ты думаешь: как же это я повернусь на просьбу какого-то Шурки! А твоя попочка этого хочет. Я тебе покажу любого мужика - и скажу: его попочка ждет моего члена. Он будет доволен. Я доставлю удовольствие не ему, а его попочке! Ты отказался:
Мы шли по тихому скверу. Я слушал, что говорил мне хорошенький, улыбался, но он не заразил меня своей красивой теорией о мужских попочках.
- Зачем ты вытащил кошельки? - спросил я так, что готов был не только на ссору с этим поэтом мужской попочки, но даже, может быть, на смерть. Кто его знает, на что способны люди, большую часть жизни проведшие на зоне.
Я не ошибся в своих предчувствиях.
- Ты думаешь, это самый страшный грех, который я совершил? Ты мне завидуешь? Возьми эти кошельки. Возьми деньги. Я себе еще достану, сколько хочешь.
Я молча отступил на шаг.
