Уже не временной. На волне виноватости Жук перевел девушку на постоянный контракт и теперь избегал встречаться с Серафимой глазами, когда традиционно обходил операционный зал и своих девочек. Народ замечал и сплетничал про возникшее между ними напряжение. Всей кожей Жук чувствовал сложившуюся в окружающем эфире дисгармонию и придумывал способ её устранить.

***

Январь. Фима.

Душевный подъем, вызванный трудоустройством, обретением устойчивого дохода, появлением предмета воздыхания был последовательно повержен сначала нетрадиционностью того предмета, а потом новогодней депрессией. Даже прибавка к зарплате не смогли вернуть былого воодушевления, так как если набиты карманы и полон желудок, сразу хочется заполнить пустоту души.

А с этим были очевидные проблемы. И Фима встречала Новый Год в беспомощном одиночестве, не поехав к родителям, сказав тем, что будет праздновать с друзьями. И не выбравшись к бывшим однокурсникам, под предлогом, что уехала на праздники домой. Такой вот Ленин, наоборот. Тот всё учился на чердачке, соврав жене, что у любовницы, а любовнице - что у жены.

Было второе число. Пить одной третью бутылку вина за сутки было уже противно. Бокалы проглатывались через силу, так как алкоголь не приносил ни облегчения, ни забытия. Поэтому отоспавшись после первого, Фима засела в своей излюбленной позе с ноутом на коленях и тупо листала новости, не задерживая ни на чём своего внимания. В дверь позвонили. В глазок был виден только большой голубой плюшевый заяц. Фиме почему-то вспомнила про Жука. Она безрассудно открыла дверь.

На пороге действительно стоял Жук, помимо зайца у него в руках были цветы и празднично упакованная подарочная коробка.

— Пустишь? – Мужчина расплылся в своей неотразимой улыбке.

— Даже не знаю, слишком много голубого. – В душе она обрадовалась посетителю как дитя Деду Морозу, но стеснялась так уж сильно выказывать свои эмоции. – Ну, проходите. На фоне разодетого, пышущего морозом и парфюмом Жука она тут же почувствовала себя бомжичкой – замухрышкой с вчерашним амбре.

— Это - тебе! – Гость нагрузил её руки цветами, коробкой в подарочной бумаге и огромной мягкой игрушкой.

— Голубой, это с намёком? – Снова не удержалась Фима.

— Там был только такой заяц и розовый слон. Мне больше понравился заяц. – Хихикнул Жук, осматриваясь в её спартанской квартире. – Ты сможешь быстро собраться?

— Куда?

— Приглашаю тебе на кинки-кадл-пати!

— Мне послышалась какая-то "падла"? Нет? – Фима была в замешательстве, не зная куда разгрузить свои руки.

— Это я падлой буду если тебе не понравится. Kinky – это кучерявый, Cuddle - прижиматься. Короче, вечеринка для тех, кто любит телесные контакты. Только надо одеться соответствующе. Я тебе там кое-что принёс, в подарке! – Говорил он ей, пока та искала как пристроить цветы.

Как все же человек может изменить жизнь другого! Только что она сидела в одиночестве, грустила о несбывшемся, и вдруг она мечется по квартире в поисках вазы или банки, посреди комнаты стоит большой нарядный мужик и твердит ей о какой-то подозрительно называющейся вечеринке! Она была рада его приходу, как человеку, который единственный вспомнил, что она еще существует.

— А мне это точно нужно? С чего вы взяли, что мне нравятся телесные контакты? – Крикнула Фима из кухни.

— Мне показалось, тебе нравилось, когда я клал тебе руки на плечи, разве нет?

— У нас тут новая искренность, значит? Может это так и было, пока…- Фима не хотела углубляться в больную тему.

— Пока ты не застукала меня с другой?

— Дугой! Ха! Хуже! С Другим!

— А чем хуже?

— Ну… - Фима действительно считала, что это много хуже, но ответить почему совершенно не могла. Более того, она и не отдавала себе отчета, почему так считает.

— Предположим на секунду, что там, в туалете, извиняюсь, был не парень, а, скажем, кто-то из девушек - бухгалтерш. Ну, скажем, Ирина Васильевна. Представила? Ну и как бы ты отнеслась к такой картинке?

Потрясенная Фима вдруг осознала, что, увидев Жука в туалете с другой женщиной она восприняла бы это хоть и болезненно ревниво, но не с таким ужасом как это случилось на самом деле. От осознания открывшейся ей глубины собственных предубеждений, она смутилась, как будто сама находилась в тот вечер в сортире с членом босса во рту.

— Как вы вывернули всё так, будто вы опять во всём правы, а я – несчастная закомплексованная ханжа?! – Возмутилась Фима.

— Вот такие мы, педерасты, изворотливые, - заключил со смехом Жук. – Одевайся, солнышко!

— Да не пойду я с вами никуда! Опять, наверно, разврат и прелюбодеяния! Я теперь вас уже знаю!

— Открой подарок, посмотри, сначала! – Счастливое присутствие духа Жуку могла испортить только, наверно, собственная смерть. Он развалился на единственном кресле и покачивал сияющим носком ботинка.

В коробке оказалось две по виду дорогие вещи. К своему стыду, Фима обнаружила там феноменально прекрасный комплект бардового нижнего белья и, под стать ему, длинное тёмно-красное струящееся коктейльное платье на тонких бретелях.

Она растеряно держала всё это в руках и не могла решиться принять.

— Просто примерь! – Упрашивал Жук.

— Тогда выйдите пожалуйста!

— Я не буду смотреть!

— Владислав Евгеньевич!

— Ухожу, ухожу!

***

Январь. Жук.

Едет по переметённой трассе междугородний автобус. На улице темнота и минус тридцать пять. Внутри салона полтора десятка совершенно незнакомых людей. От лютой стужи их отделяет только тонкое затянутое разводами инея стекло и работающий на ископаемом топливе мотор. Каждый пассажир мечтает, наконец, доехать, и после никогда больше не вспомнит о своих попутчиках. Но в моторе пробивает прокладку. Он начинает жрать масло, дымить, а когда масло закачивается, совсем захлёбывается и глохнет. Вокруг только поле и заметённая трасса. Несколько минут в салоне стоит оглушающая тишина, нарушаемая только завываниями ветра. Автобус качается от его напора. Люди тем временем просыпаются, пытаются узнать в чём дело, «почему стоим», и серьезность ситуации начинает стремительно проявляться в их головах.

Водитель звонит в диспетчерскую. Она за двести километров. Следующий попутный рейс через час. Эвакуатор – только утром. Холод более ничем не сдерживаемый начинает быстро отвоевывать себе обратно просторный картонный автобусный салон. Люди утепляются, кутаются, превращают себя в коконы. Прождать час. Выжить. И все будет хорошо.

Но час проходит, а вместе с ним и новая беда. Идущий следом автобус тоже сошел с трассы. Помощи не будет. Вот тут и начинаются приключения. Люди звонят по всем телефонам, которые знают: МЧС, Пенсионный фонд, прямая линия с Президентом, сеанс связи с МКС, Шоу Опры: «Мы здесь, и у нас проблемы, связанные с риском для жизни». Все обещают помочь, кроме самонадеянной американки. Та просто не может взять в толк: " What? Who are you? What do you need? It's Russian prankers again! ».

Наконец, из соседней деревни приезжает грузовик, цепляет на буксир и утаскивает автобус с замерзающими людьми в поселок за три километра от трассы. Там им открывают пустую, но тёплую школу. Люди, наконец, оказываются в безопасности и сдирают с себя всё ранее надетое в попытках удержать тепло. Они живы! На покрасневших от мороза лицах появляются осторожные улыбки. Откуда-то берется водка, стаканчики, нехитрая закусь и вот уже незнакомые люди называют друг другу свои имена, меняются телефонами, рассказывают обычные житейские истории и начинают испытывать к друг другу какие-то чувства. Раздаётся смех. Они уже не простые попутчики, а коллектив. Люди, объединенные одной бедой и сведенные вместе силой обстоятельств. И когда на утро всё кончится, и люди выберутся из этой переделки, еще долго они будут вспоминать то приключение и своих новых знакомцев. Это будет «их история».

Так и у Жука с этой девочкой теперь была история. Началась она, правда, неважно, но стойкость, с которой Серафима перенесла тот удар судьбы приятно удивила мужчину, и он хотел всеми силами загладить инцидент и продолжить общение. Она знала теперь о нём почти всё и от того становилась в его понимании частью близкого круга, доверенным человеком.

— Я готова!

Щеки Серафимы пылали под стать бордовому платью. Она была очаровательна. Молодость лучилась свозь её светлую кожу. Нагота открытых плеч была подчеркнута яркой блестящей тканью, тревожно облегающей стоящую грудь. Точеная талия переходила в покатые бедра, и эта волнительный изгиб не имел ни одной ломаной линии или острого угла, который мог бы нарушить это природное великолепие. Стройные ноги идеальной формы были прикрыты на манящую высоту. Смущение на лице и приоткрытые губы только дополняли эту картину торжества молодости и привлекательности.

— Серафима, вы - великолепны! Пожалуй, я опять переключусь на женщин! – заявил Жук.

***

Ночь. Фима.

Сидя рядом с водителем на пассажирском сидении крутого и сияющего чистотой внедорожника Сима, чувствовала себя немного восторженно. Несмотря на очевидные минусы это странного мужчины, никто до него не приезжал на ночь глядя, с дорогими подарками, не садил её, как королеву и подругу, рядом с собой и не вез на странную вечеринку, вход куда только по дорогим приглашениям и великому блату. Она пыталась бороться со своей такой детской радостью, но не могла унять собственное возбуждение. Больше всего она боялась снова жестоко разочароваться, быть возвращенной на землю с высоты своих очередных обманчивых предположений. И поэтому заранее решила ничем не обольщаться, никому не верить и не во что не встревать.