Я повиновался. В гостинной, естественно, никого не было. Но в воздухе все ещё витало ощущение недавнего присутствия кого-то. Еда на столе так и осталась нетронутой. Яичница безнадежно остыла, а ещё недавно покрытые соблазнительными капельками росы, бутылки алкоголя подсохли и потускнели. Машинально взял в руки бутылку пива. Она все ещё хранила прохладу, но была абсолютно неинтересна. Повертев бутылку в руках, я поставил ее на место. Немного подумав взял в руки бутылку бренди. Она была гораздо интереснее. Внезапно захотелось с усилием провернуть тугую пробку из толстой фольги, обнажить горлышко и припасть к нему губами, жадно глотая обжигающую влагу и теряя связь с действительностью. Вот так, с бутылкой в руке, я присел на старенький, видавший виды изрядно продавленный диванчик и придала глубоким раздумьям… Где Дина? Где Наташа? Что происходит? “Дура ебливая”. Леша запалил секс Дины с моей сестрой? Вопросов было много, ответов не было совсем. Секс. Четыре буквы, нечаянно сложившиеся в слово. Я искал его, я жаждал и нашел. Взрослая девушка Дина. Позволившая мне все. Все то, чем был полон Интернет, все эти проникновения, сопения, толчки и изливающиеся жидкости. Все настолько запретное, что и думать об этом было табу. Нельзя. Все это. Недосказанное, слегка подсмотренное, допридуманное воспаленным воображением. Этот непостижимый код доступа. Доступа к телу. Роскошному телу Дины. Все оказалось проще. Хотела она. Хотел (мечтал) я. Желания совпали и два тела оказались в одном месте в нужное время… Как происходит вся эта химия? Вот я. У меня меж ног вырос хуй. Мое желание — впихнуть этот самый хуй в женскую пизду. Скользить там, ощущая нарастающее удовольствие и на пике кончить. И еще — я хочу смотреть, как это делают другие. Как в порнофильме.

О чем мечтала и чего хотела Дина в тот самый отрезок времени, когда она решила позволить мне всё вот это? О чем мечтает и чего хочет Наташа? Что она позволяет Дине, я уже имел возможность видеть. Что она делает с Лёшей — тоже более-менее понятно. Хотя, то, что она делала с Диной лежит уже где-то за пределами обычного. Но, в принципе, вполне укладывалось в мои рамки дозволенного. С Лёшей — тоже вполне естественно и объяснимо. А вот со мной, например? Она моя сестра. Нас родила одна и та же мать. Мы вышли из одного лона. Но, черт возьми, чем она отличается от Дины? Сиськи меньше, худенькая… Но ведь я знаю ее всю жизнь. А Дину не знал до вчерашнего вечера. Но Дина открылась, позволила мне и сама получила удовольствие… А Наташа? В чем разница? Маленькие сиськи, угловатые формы, но ведь, по сути, все то же самое… Мокреющая от возбуждения киска, Такая же мокрая. Ей нужен член внутри. Ей нужно ЭТО удовольствие. Она желает, чтобы ее отымели, как последнюю сучку. Важно, что она этого желает. Почему именно я не могу дать ей желаемое? Но ведь женщина. Моя сестра — такая же, как и Дина, женщина. И она так же умеет наслаждаться жизнью, так же испытывает наслаждение, когда занимается любовью, и так же хочет этого. А я... А что я? Я ведь тоже хочу быть с ней. Люблю ли я Дину? Нет. Я просто хочу ее. Как женщину, способную принести мне удовольствие. Люблю ли я Наташу? Да, черт побери, я люблю ее. Люблю. Мы знакомы всю нашу жизнь, я желаю ей только добра и, думаю, что я для не тоже не просто сосед по квартире. Она должна желать любви, желать удовольствия. Что же делать? Я не хочу её обидеть. Я хочу, чтобы она была счастлива. Но как сделать так, чтобы это было хорошо для неё? Как? На этот вопрос у меня нет ответа. У меня есть только одно решение. Да, как бы это ни казалось странным, но я решил, что должен сделать её счастливой. Я решил, что сделаю её счастливой и сам буду счастлив. Наташа, ты должна понять, что ты будешь счастлива, если ты сама этого захочешь. Ты будешь счастлива только тогда, когда сама этого пожелаешь. От этого зависит и моя жизнь… Как же все это сложно…

Голова разрывалась от противоречивых мысли. В руке все так же была бутылка бренди. Колпачок сорван и алкоголь обжигает горло. Не хватало еще пристраститься к этой дряни… Но пока что — будь как будет. Я здесь и сейчас. Такое себе зрелище. Но почему так? Почему я? Мне срочно нужен Дедушка Фрейд. Тот, который уложит меня на условно удобную кушетку, И станет слушать. Морщить лоб и делать мельком пометки в большом, толстом засаленном журнале. Журнале моей жизни. Уж он-то знает больше, чем я. Гораздо. Дедушка Фрейд, приди!

И, словно ответ на мои внутренние запросы, пришло оно. Осознание. Что к чему. Из темных глубин подсознания выскользнули давние воспоминания. Как странно, что я это почти совсем забыл… Совсем забыл.

***Флешбек. Воспоминания из прошлого. Они были где-то внутри и вдруг вырвались наружу***

В квартире темно. Ночь. Не в той роскошной квартире на два уровня в элитном районе, где мы живем сейчас. Убогая “двушка”, где у меня с сестрой одна комната на двоих. А двуспалка родителей в большой комнате с телеком… Я просыпаюсь от неясного шума, от шороха. Хочется пить, но вставать почему-то страшно. Полнолуние. И без ночника, гасимого родителями ближе к полуночи, комната освещена неверным, но весьма ярким холодным светом. Сестра в белой маечке и белых же трусиках крепко спит, сдвинув одеяльце к самым пяточкам. Лицо спокойное, безмятежное. Спит… Но что же меня разбудило? Так и есть. Громкий шепот в комнате родителей. Чего им не спится? Все так же очень хочется пить. Проскользнуть, как обычно, мимо их комнаты к кухне. Налить из кувшина холодной водички в родную щербатую чашечку. Погасить пожар и снова уснуть, пробравшись в свое маленькое убежище. Медленно и тихо скольжу к кухне. Тапочки не надел. Так тише. Не разбудить бы кого. Но не сплю не один я. Снова шепот. Родители. Почему не спят? Ночь же. Слов пока что не разобрать. Но чувствуется тревога, раздражение, что-то неправильное. Забыл о жажде. Дверь в большую комнату приоткрыта. Там что-то происходит. Что?.. Крадусь. Тихо-тихо. Язык света из незашторенного окна мертвенным серым холодным прожектором освещает комнату. Папа. Милый папа. Но при этом освещении какой-то другой. Что-то не так. Он не в военной форме, как обычно, не в растянутом спортивном костюме. На нем ничего нет. Голый. Он первый, кого я замечаю в монохромной от серебряного света луны комнате. Что он делает? Кто это рядом с ним?.. Мама? Мамочка?! Так же полностью голая. Абсолютно. Глаза зажмурены, а рот сжат в почти прямую линию. Она на четвереньках стоит на кровати. Как тогда, когда мы с ней и сестрой вместе играли в “поезд”. Но она не говорит “чух-чух”, не смеётся. Просто шумно выдыхает через широко раздутые ноздри в такт папиным движениям. Лицо не выражает ничего. Ноль эмоций. Застывшая беспристрастная маска. Какие у нее большие и белые груди… Они колышутся. Вперед-назад… Крепкие полные руки упираются в сбитую в ком постель. Мама на четвереньках, а папа пристроился сзади. Папа все сильнее и сильнее мнет маме ее огромную белую грудь, и она крупно дрожит. Она вздрагивает, стонет, но не плачет, не кричит. Но это лицо. Оно не выражает ничего. Тщетно ищу хотя бы намек на эмоцию, на реакцию. Но ничего. Ноль. На лице, скорее, усталость. Папа старается, пыхтит, сосредоточен. Он исполняет извечный яростный танец. Вперед-назад. Громкое хлюпание наполняет комнату. От папы исходит жар. Жар, способный растопить все ледники Антарктики. Но не маму. Она холодна. Я где-то читал, или мне это приснилось, что существует лед, не плавящийся и при положительных температурах. Агрегатное состояние воды. И это сейчас моя мама… И это очень странно. Это пугает. Но отвести взгляд невозможно…

— Давай, давай, — шепчет папа. Он говорит так тихо, что мама не слышит. От этого ему еще больше хочется. Резким движением он валит ее на спину. И начинает со всей силы мять ей грудь. Мамины ноги сгибаются в коленях и широко расползаются в стороны, а голова уперлась в подушку. Это очень неудобно. Но папе так нравится. Ему лучше, чем когда-либо. Ей не хватает места, потому что папа все время толкает ее вперед. Мама молчит. Только шумные выдохи через дырочки ноздрей. Ей все равно. Она терпеливо позволяет папе совершать эти движения внутри нее.

— Подожди! — вдруг шепчет мама. — Подожди. Я не могу… Ааааххх…

Но папа не слушает. Он глубоко в ней, и это его право. Ведь папа — лучший мужчина на свете, и он всегда знает, как доставить женщине удовольствие.

— Ахх! Ахх-ахх!.. Ахх, ахх, ах!..

— Не останавливайся! Не останавливай меня!

— Я не могу-у-у!.. Не могу-у!

Папа понимает, что она не может, но ничего не может с собой поделать. И он делает то, что хочет делать.

— А-а-аххх, да! Да! О-о-о! — шепотом кричит папа.

— Ну, милая, давай, — хрипит он, входя все глубже и глубже. — Давай…
Мама тяжело дышит. Папа входит в нее все быстрее, и она снова сжимает губы, раскидав по постели руки-ноги подобно сломанной кукле. Он ведь так старается. Он хочет растопить этот лед. Но выражение скуки на лице мамы не оставляет надежды. Неудобство, боль, безразличие. Но только не страсть. Все эти движения — занятие для двоих. Это должно быть приятно. Обоим. Но нет…

Потом папа долго нависает над мамой, тяжело дыша. Мама лежит, стараясь не шевелиться на смятой постели, широко разведя ноги, и смотрит на папу. Ни звука, ни слова. Только дыхание ещё не успокоилось, шумные выдохи через нос продолжаются, как если бы папа все ещё двигался. Скука на лице. Папа смотрит на маму. На ее расплющенные огромные сиськи с яркими пятнами сосков, на бесстыдный бобрик курчавых каштановых волос на лобке, на жемчужно поблескивающую жидкость, вытекающую из темной дыры между ног… Его некогда гигантский и твердый мясной отросток, вот-вот только что вынутый с хлюпанием из этой самой щели, нет, зияющей мокрой дыры между ног мамы, уже опал, стал меньше… Стал просто жалким мокрым хоботком… Мама с облегчением выдыхает через рот и закрывает глаза. Опершись на руки, папа продолжает нависать над неподвижной мамой. Она красивая, манящая, возбуждающая, совершенная. Вот только лицо… Скука и уныние. Он не в силах отвести взгляда от этой картины, он снова чувствует, как набухают его яйца, как пульсирует его волосатый ствол, как он наливается кровью и тяжелеет. Ему хочется взять маму за сиськи, за покрытые горько-соленым потом белые полушария, сжать их в ладонях, намотать на пальцы курчавые волосы, впиться губами в ее отвердевающий сосок… Хочется ощутить ее кожу, ее запах, прижаться к ней всем телом, уткнуться лицом в пышную грудь и вдыхать ее аромат. Снова вонзить свой кол в ее хлюпающее лоно и двигаться в ней, пока она не закричит, а он будет кончать в нее, на нее, на лицо, в рот... Но она не закричит. И он это знает.