полная версия
все вымысел, всякие совпадения - случайны
"Бойся тени, в ночи приходящей".
Роберт Говард
Легенды о старухе — миллионщице Силантьевой до сих пор блуждают по округе. Бабкой с железными яйцами зовут ее в народе за то, что собственноручно убила из карабина своего мужа и его молодую любовницу, когда застукала в спальне их.
И на суде стояла с гордо поднятой головой, обвиняя общество в отсутствии морали и попрании заповедей Божьих.
И по сию пору, когда бескрайние дали застилаются снежными покрывалами, и когда в низинах, да на торфяниках густо цветет вереск, волнуемый ветром, слухи о несметных богатствах Силантьевой, о ее миллионах будоражат умы людские, не дают покоя ни молодым, ни старым.
«Из вереска напиток,
Забыт давным — давно,
А был он слаще меда,
Хмельнее, чем вино»…
Перед смертью старуха совсем с ума спятила. Везде мерещилось ей предательство лютое. Свою дочь со света сживала, называла гулящей. А та и до 35 не дожила, разбилась на вертолете с дружком. И опять болтали в народе, что не прошло дочери даром проклятие матери.
Деньги и имущество Силантьева завещала внуку Евгению. Долго сомневалась, мальчонка - то неопытный, лучше бы девка была, они надежнее. А у парней все вертихвостки на уме. Но делать нечего, внук — самый близкий из родственников. Хотя, близкий — далекий, то дело десятое. Знать никаких родственников Силантьева не хотела. А внука вроде как воспитывала, он подленький проказник, однако, что-то ласковое в нем все же есть.
Одна беда — молод уж очень,только -только в университете учебу начал он, но старуха, как беду эту пересилить придумала.
Назначила Евгению опекуншу, настоятельницу монастыря матушку Аглаю, а под ней — совет опекунский из семи членов, отношения к духовенству не всегда имеющих,чтоб, значит, определили по справедливости, все ли условия для вступления в наследство потомок исполнил, все ли воле бабушки соответствует. И чтоб порешили судьбу наследства простым голосованием.
А условия такие: в наследство парень вступает после женитьбы. Женой должна быть девушка скромная из хорошей, набожной семьи. Молодоженам определено венчание и генетическая экспертиза их первенцу — коли от мужа законного, вот тут наследству у внука и быть. А уж коли он где оступится, да личину свою явит похотливую, в этом случае деньги отходят монастырской обители.
Под конец жизни Силантьева зачастила в монастырь. Бывало жила там неделями. Очень уж они сошлись с матушкой Аглаей, та с полуслова понимала благодетельницу, угодить спешила и днем, и ночью. Почитай вся обитель в такие дни была у сварливой старухи на побегушках. Да той много-то и не надо: свечечку, да иконку, да киселика с хлебом белым, да икорочки свежезасоленной.
О монастыре слава шла недобрая, но бабушка злому слову не верила, полагалась на свою интуицию.
Долго испытывала матушку, наконец убедившись в ее благочестии, бумагу об опекунстве то и подмахнула.
Очень сошлись они с игуменьей, обе в прошлом имели дела темные. Силантьева - убийство мужа, а Аглая до монастыря хирургом работала, судачили, что на операционном столе кого-то и зарезала. И если у Силантьевой все было явно, да на виду, то у Аглаи — тайной, покрытой мраком. И что там точно творилося, то никому и не ведомо.
Это была статная женщина лет 56, рыжая, с ухоженными руками и смуглым лицом, словно закаленным адским пламенем. Эта поджарая, многомудрая стерва знала все о страстях человеческих, а из косточек запретных плодов были бусы ее собраны.
И монастырь ее, это ведь, по сути, не обитель была духовная, а изощренный публичный дом, где «святая» торговала девственницами.
И вот такая бедовая матушка да и стала опекуншей юнца неопытного. Так, в темных глубинах монастыря, под низкими сводами и начал вариться этот погибельный дурман, этот греховный вересковый мед, один черт знает с какими травами.
На День рождения Жени, внука Силантьевой, Аглая привезла ему яркую коробку, перевязанную розовыми лентами.
- Ух ты, это подарок, да? - Встрепенулся именинник и попытался зубами разорвать широкую ленточку.
- Ножницы же есть, - показала гостья ножницы и аккуратно взрезала материю. Извиваясь розовой змеей, лента скользнула на паркет дубовый.
- Что это? - Удивлялся парень расправляя на руках кусок черной ткани.
- Это платье насельницы, - надменно приподняла игуменья бровь свою черную.
- Кого? - Переспросил Евгений.
- Монахини.
- А зачем оно мне?
- А как ты иначе собираешься жить в женском монастыре? Будешь носить платье.
- Нет, нет, нет! - Заупрямился юноша, отпихивая коробку.- Ни в каком монастыре жить я не буду.
- Будешь, как миленький! - Жестко отрезала наставница, - мне вверена твоя нравственность, и блюсти мы ее будем в монастыре, и не перечь, пожалуйста - тебе же хуже. Меряй платье, посмотрим как сидит, может, где что ушить придется.
Одаренный неумело взялся за рясу.
- Испроси благословения, недотепа!
- Благословите.
- Благословите, досточтимая матушка Аглая.
- Благословите, досточтимая матушка Аглая.
- Благословляю. Теперь разденься догола, потом облачайся! - Командовала «стилистка» рыжая.
- Ну, мне стыдно, - захныкал проказник. - Выйдите, я сам примеряю.
- Одеяния не простые, без меня не поймешь, что куда. И ломаться тут нечего. Привыкай, я твоя водительница! Заодно погляжу на тебя, а вдруг ты девка - девица?
Евгений не мог понять, шутит она или серьезно. А милфа сама смахнула с него футболку, расстегнула ремень на джинсах. Наконец, жутко стесняясь, он из трусов своих вышел.
Эта дама пиковая не без иронии оглядела его, взгляд на отростке остановила.
- Дрочишь часто? - Спросила она и приняла его робкие яички в ладонь свою горячую. - Вижу, часто, потому такой маленький. Да шучу я, прости Господи! - Дышала она ему в ухо. Неофит ежился, играл плечами и прикрывался руками слабыми.
- С невестой своей спишь? - Продолжала похабный допрос матрона, мошонку его сжимая и комкая.
- Не-ет, - парнишка жеманился, стараясь не смотреть на матушку.
- Смотри, до свадьбы нельзя. Помнишь, что бабка написала? А то в миг без наследства останешься!
- Помню.
- Побреем тебе все тело, в монастыре будешь ходить без белья нижнего. Пожалуй, сделаем тебе депиляцию полную, чтоб от девок не отличался. А то мало ли чего. И волосы на голове отпустишь, как у девки чтоб.
Искусительница игриво надела на голову голову юноше голому клобук, расправила по плечам покрывала тройственные, прогнавшие по чутким лопаткам «насельницы» легкие струи воздушные:
- Ты что дрожишь, тебе холодно?..
Монастырь представлял из себя целый комплекс зданий и сооружений старинных, включающих три храма, семь церквей домовых, архиерейский корпус с трапезной праздничной, библиотеку, лавку монастырскую, музей, галерею и три скита - это удаленные поселения.
Не смотря на сравнительно молодой возраст, славилась обитель уникальными целебными сборами и чаями из трав, а так же медом вересковым, который собирали с медоносов, монастырю подконтрольных.
Этот чудесный мед с большим успехом на окрестных ярмарках и даже в столице продавался. Слава о нем ушла далеко за пределы стен монастырских, в периметре которых был хорошо заметен корпус архиерейский.
Его восточное крыло для игуменьи предназначалось. Ее покои были пышно украшены. Вот как описал это убранство очевидец талантливый: «К двум небольшим анфиладам в бельэтаже вела парадная лестница. Среди изящной барочной лепнины можно разглядеть вензеля, гирлянды из цветов и фруктов и пальмовую ветвь, — символ отречения от дел мирских».
Евгению была выделена келья, но это скорее для отвода глаз. На деле же благочестивая матрона поселила его в своем крыле, рядышком с покоями в двух комнатах, для особых гостей предназначенных. Насельницам матушка Аглая представила подопечного, как монахиню новоначальную и по, совместительству, свою помощницу - келейницу, велела называть его «сестрой Евгенией».
Каковы были обязанности этой «сестры» никто особо не вникал, штат обслуги у игуменьи обширный был. Одной помощницей меньше, одной больше — никого не волновало оное.
Тем более, что эта ведьма святая славилась нравом жестким, поэтому желающих лезть в ее дела особо не было.
Что касается самого Евгения, на заточение в монастырь он согласился не без интереса. Был он проказником по сути, и, хотя имел невесту, сторонним женским полом интересовался живо. А монастырь, по его мнению, был ни чем иным, как цветником, где можно было порезвиться сладостно.
Однако, оказавшись в среде этих сестер, напрочь лишенных косметики, с головы до пят укутанных в черные, мрачные одеяния, он слегка подрастерял свой пыл. Хорошо хоть пока старые монахини не встречались послушнику.
Вообще же вся эта храмовая эстетика, унылый уклад, подчиняющийся строгому почти что военному уставу, погружали в безрадостную атмосферу духовную и как - то совсем не располагали к плотским радостям.
Какие уж тут «муси - пуси» под возвышенно- тревожный звон колоколов, да под песнопения молитвенные.
Однако, ошибался парень. В тихом болоте, как известно, черти водятся. И данный монастырь именно таким болотом и был.
