Всё это я узнаю постепенно, урывками, пока дни моего плена складываются в недели и месяцы. По-прежнему всё своё время я провожу на голом полу, прикованный к стене, и по-прежнему вынужден наблюдать за каждым половым актом своих тюремщиц. Это тем более мучительно, что срок моего сексуального воздержания всё растёт, а пластиковый чехол по-прежнему не покидает мой член. Единственный вид секса, который мне доступен - анальный, когда та или другая "госпожа" насилует меня страпоном. С целью получить оргазм они не заставляют вылизывать себя никогда - только чтобы подмыться после уже полученного или после того, как они помочатся мне в рот. Иногда заставляют вылизывать и ноги, сидя на стуле рядом и лениво болтая друг с другом. Запах и вкус их выделений преследует меня повсюду, даже во сне. Время от времени они кормят меня объедками и раз в день отводят в туалет - это единственное время, когда я покидаю свой угол и свою цепь. Там же, сидя на унитазе, я бреюсь, без воды и крема. Раз в неделю, впрочем, они отводят меня и в ванную, где бреют мне голову машинкой и со смехом поливают меня водой из душа, пока я растираю своё тело по-прежнему скованными руками - наручников с меня также никогда не снимают. Всё остальное время они либо смотрят телевизор, либо уезжают куда-то, либо занимаются сексом, либо устраивают мне очередную порку - от скуки или за какую-нибудь выдуманную провинность.
Порка и страпон беспокоят меня всё меньше и меньше - к ним я уже более-менее привык, как бы странно это не казалось. Меня сводит с ума сексуальный голод, невозможность прикоснуться к собственному члену - особенно в то время, когда я вижу перед собой их истекающие соком щели, соблазнительно выгибающиеся попки, их груди с торчащими дыбом сосками. Они ласкают друг друга в самых разнообразных позах - языками, пальцами, трутся друг о друга лобками, трахают друг друга страпоном и вибраторами. Всякий раз, когда они замечают моё возбуждение, они издевательски смеются, и в мой зад снова погружается ненавистный страпон. Когда они уходят из дома и я остаюсь один, от внезапно наступающего возбуждения мой разум помрачается до такой степени, что я рычу как зверь и, катаясь по полу, царапаю ногтями неумолимый пластик, пытаясь доставить себе хоть какое-то облегчение. Но мой член не чувствует ничего, кроме тупой и невыносимой боли, и я сам не чувствую ничего, кроме боли и бесконечного унижения.
Боль - это теперь вся моя жизнь. А их жизнь - удовольствие от моей боли. Больше всего, конечно же, мне достаётся от Ирины - именно она чаще всего устраивает мне порку и мочится мне в рот, именно она чаще всего насилует меня страпоном. Она же придумывает всё новые и новые издевательства - заставляет вылизывать ноги и обувь, плюёт в лицо или в открытый рот, принуждает есть собачий корм из миски без помощи рук. Наталья, хоть и принимает участие во всём этом, но возбуждается не так сильно - и я готов поклясться, что вижу иногда в её глазах, направленных на подругу, неподдельный испуг. Когда кого-то из них нет дома, то при Наталье для меня наступает, если так можно выразиться, отдых - максимум, что мне грозит, это подмывание языком и несколько ударов хлыстом "для порядка". Но когда дома остаётся одна Ирина - для меня наступает ад. От скуки она измывается надо мной целый день. Прищепки на сосках, самые разнообразные предметы в моём заду, прижигания раскалённой проволокой, начисто выщипанные пинцетом брови - лишь малая часть её развлечений. Я чувствую, как всё более и более превращаюсь в покорное животное для пыток, и лишь ненависть к моим тюремщицам сохраняет мой разум.
Поэтому я замечаю, что в их отношениях что-то начинает идти не так. Сложно сказать, что именно - дело в интонациях, в оттенках взгляда, во всём этом начинает проступать какая-то напряжённость. Мои пытки со стороны Ирины становятся всё изощрённее; Наталья же, напротив, почти не уделяет мне никакого внимания. Я жду, что будет дальше - и наконец однажды передо мной разыгрывается решающая сцена.
- За что?! Почему?! - в слезах спрашивает Наталья. Ирина молча, с ненавистью смотрит на неё. - Что я сделала не так?
- Во-первых, начала за мной следить! - зло огрызается Ирина. - Это моё дело, куда я хожу и с кем общаюсь!
- Ты её целовала! - кричит Наталья. - Вы обнимались!
- Это моё дело, с кем я целуюсь!
- Ну почему, почему?! Я сделала что-то не так? Скажи, пожалуйста! Я исправлюсь, я буду делать всё как ты хочешь!
- Отстань от меня! - вскипает Ирина. - Подумаешь, с кем-то поцеловалась! Тоже мне трагедия.
Молча, глотая слёзы, Наталья смотрит на неё.
- Ты её любишь? - наконец спрашивает она.
- Какая нахуй разница!
- Ты её любишь?
- Да похуй мне на неё! И на твои слёзы мне тоже похуй! Тоже мне, принцесса! Если хочешь знать, я её только на прошлой неделе встретила. И, кстати, целуется она лучше, чем ты!
Они не обращают на меня ни малейшего внимания. Я наблюдаю, как Наталья потрясённо смотрит на Ирину, как та с независимым видом включает телевизор и начинает смотреть его, игнорируя подругу. Наконец, ни говоря ни слова, Наталья разворачивается и выходит из комнаты. И через какое-то время я слышу, как внизу с треском захлопывается входная дверь.
У них бывали размолвки прежде, но до такого ещё ни разу не доходило. Впрочем, я знаю, кто будет в ответе за всё это. Я покорно нагибаюсь и упираюсь в стену, когда Ирина, надев страпон, быстро подходит ко мне, и через секунду моё тело уже сотрясают её жёсткие, злые толчки. Устав, она берётся за хлыст. Меня оставляют в покое лишь тогда, когда я не могу подняться на ноги даже после нескольких пинков по рёбрам. Я чувствую, как по спине, ягодицам и бёдрам течёт кровь из лопнувшей кожи. Я лежу неподвижно вплоть до наступления ночи - я не в силах пошевелиться и делать что-либо из-за страшной боли. Постепенно я всё же проваливаюсь в сон, слыша ровное дыхание уже спящей Ирины. Впервые за всё это время она спит одна.
Утром, как всегда, я просыпаюсь раньше неё. Боль в исполосованном теле уже утихла, оставив после себя лишь пульсирующее жжение. Наконец просыпается и она. Утро начинается без изменений - она писает мне в рот, я привычно вылизываю её. После этого она начинает одеваться, и через час покидает дом - сегодня у неё занятия в фитнесс-клубе. Я тупо сижу в своём углу, прислоняясь спиной прохладной стене, глубоко погрузившись в свои невесёлые мысли - и поэтому вздрагиваю, когда слышу за дверью спальни знакомые шаги. На пороге появляется Наталья. Выглядит она не лучшим образом - заплаканные глаза, растрёпанные волосы. Но губы тесно сжаты, и в глазах горит непонятная мне решимость. В руках у неё стакан воды. Подойдя ко мне, она даёт мне белую таблетку и протягивает стакан.
- Пей, - приказывает она, и я проглатываю таблетку.
Больше она не произносит ничего. Отойдя на кровать, она садится на неё, не раздеваясь, и начинает смотреть на меня, ожидая чего-то. Через какое-то время я чувствую непонятную слабость и сонливость. Я медленно ложусь на пол - и, когда внезапно прихожу в себя, в комнате никого уже нет. За окном уже разгар дня, но я знаю, что Ирина не вернётся до самого вечера. Потирая виски скованными руками, я пытаюсь понять, что произошло - и тут вижу на полу рядом с собой небольшую связку из четырёх ключей.
Примерно с минуту я рассматриваю её без единой мысли в голове. Затем, опомнившись, хватаю и жадно начинаю пробовать один ключ за другим на замке моего ошейника. Второй ключ подходит, и впервые за всё это время я наконец могу снять свой ошейник и отшвырнуть его в сторону. Не веря себе, я нахожу в связке ключ от наручников, и через секунду мои руки также оказываются на свободе. Кисти опоясывают багровые полосы - видимо, такие же красуются и на моей шее. Последний ключ оказывается от чехла на моём члене. Я встаю во весь рост, по-прежнему зачем-то сжимая в руке ключи - по-прежнему голый, но впервые за долгие месяцы совершенно свободный.
Я подбегаю к шкафу и роюсь в вещах, пытаясь найти хоть что-то, во что можно одеться. Трусики, лифчики, разноцветные кофточки, носочки и платья. Ничего. Я выхожу в коридор, спускаюсь вниз и осматриваю одну комнату за другой. Дом пуст и огромен, за окнами тихо шумит летний лес. Только сейчас я осознаю, что провёл здесь около года. Наконец в коридоре я нахожу какое-то чёрное пальтишко и быстро надеваю его. Оно пахнет Ириной, и на отвыкшей от одежды коже ощущается необычайно странно, но я не снимаю его, наслаждаясь этим ощущением и до сих пор до конца ещё не веря в своё освобождение. В коридоре стоит зеркало во весь рост и я, закипая злостью, вижу там всё своё тело - исхудавшее, покрытое свежими и старыми шрамами. Выщипанные брови только-только начинают отрастать, наголо бритая голова также еле щетинится волосами. Я нахожу кухню и начинаю жадно поедать там всё, что только могу найти. Попутно я обдумываю план действий, и чувствую, как мои губы начинает наконец растягивать нехорошая усмешка.
***
Дверь открывается, и Ирина входит в дом. Не замечая меня, стоящего за дверью со скалкой в руках, она начинает раздеваться, и в этот момент сильный удар по голове отправляет её на пол. Я никогда раньше не бил людей скалкой по голове, но в этот раз всё получается идеально, как в кино - рухнув на пол, девушка лежит неподвижно, раскинув руки. Продолжая усмехаться, я снимаю с неё куртку, джинсы, лифчик, трусики и носочки. Её голое бесчувственное тело я отношу наверх, в спальню. Её шею обхватывает хорошо знакомый мне ошейник, а руки - хорошо знакомые мне наручники. Руки, правда, скованы не спереди, а сзади. Плюс, подумав немного и порывшись в шкафу, я достаю оттуда два мягких пояска и связываю ей сначала руки в локтях, а потом и лодыжки. Посидев рядом с ней и подумав ещё немного, я возвращаюсь в коридор, неся с собой трусики и носочки. Скатав их в ком, я запихиваю его ей в рот, обматывая всё это скотчем прямо поверх волос. Затем сажусь на кровать и продолжаю ждать дальше. Торопиться мне некуда.
