Сначала три года профучилища, потом работа по контракту в Украине - одним словом, взрослой я увидела ее уже в 1995 году, когда приехала домой из Германии на отпуск. Правда, жила она к тому времени уже отдельно, снимала, как мне сказали, дачку в Юрмале.
Имея ориентиром дзинтарскую "шашлычку", я довольно быстро нашла двухэтажный деревянный домишко. Открыла калитку. Весь дворик был завален крупными желтыми листьями.
Она увидела меня в окно и выбежала встречать. Мы очень обрадовались друг другу.
Ленка сильно изменилась: раздалась в бедрах, обзавелась волнующе-высокой грудью, я бы даже сказала - заматерела, если такое уместно сказать о двадцатилетней девушке. Но вот большие темно-карие глаза остались те же самые, из детства.
- Видала, как я устроилась? Настоящая помещица! - радостно говорила она. - Дачники уже съехали, хозяева тоже убрались в город, а я договорилась и буду жить тут до весны - бесплатно, за то, что присматриваю за этой халупой.
Мы прошли через большую комнату, в которой стоял только огромный белый диван.
- Идеальное площадка для неслабого групповичка, - заметила я.
- Еще бы! - хмыкнула она в ответ. - Дар благодарного клиента. А вот, собственно, моя берложка.
Мы нырнули в маленькую комнатку. Стол, два стула, кушетка, на которой мы возились еще детьми. В углу - примитивно сколоченная полка. На столе - ворох бумаг, чайник, пара искусственных фаллов, сахарница. Занавесочки на окнах.
- Правда, неплохо?
- Неплохо, - сказала я.
- А это видела? - она с гордостью указала на полку. - Сама сколотила!
Полка была старательно обклеена полосками ламинированной бумаги.
- Мне ее очень не хватало. Теперь диски можно поставить, книги. Ну, и стаканы иногда... Наши знают, что ты поехала ко мне?
- Нет. Вы что тут, крепко поцапались без меня? Мать говорит...
- А, пусть говорит! - Ленка махнула рукой. - Она все время что-нибудь говорит. То она говорит, что ей стыдно со мной на люди показаться, потому что у меня, видишь ли, такая юбка короткая, что анус виден. То они с отцом стесняются, что за мной заезжают на крутых тачках. То находят презер в сумочке, то еще что-нибудь... Ну так и не копались бы! Одним словом, не укладываюсь я в их представления о приличном образе жизни. Стало невмоготу, я и ушла.
- Как же ты зимой-то будешь?
- А что зимой? Печка у меня есть. Дрова найдутся - вон, старых ящиков сколько!
- Но ведь домик-то летний?
- Ничего, как-нибудь натоплю! Да и мужички помогут. Это они платить не любят, жмутся. А там подвезти уголька или подбросить бельишка - это пожалуйста!
В общем, видно было, что решение о переселении сюда для нее окончательное. Но зачем, во имя чего так болезненно и резко нарушать привычный ток жизни? Тогда я понять этого была не в состоянии.
- Видишь ли, - она задумчиво посмотрела в окно, туда, где стоял высокий раскидистый клен. - Ебаться, жить и расти надо просто. Просто и естественно как дерево.
В детстве мы были не особенно близки - сказывалась почти пятилетняя разница в возрасте. И ссорились часто, и ревновали друг друга к отцу, а все же она мне доверяла. Однажды ночью, помню, она пришла ко мне на кровать и, ласкаясь, рассказала таинственным шепотом, что дружит с деревьями, которые растут в нашем дворе.
"Они радуются, когда я прихожу, - говорила она, нежно и страстно целуя мою письку, и глаза ее восторженно блестели в темноте. - А иногда я прошу у них совета и они говорят..."
"Как же они говорят?" - сквозь стиснутые зубы спрашивала я, извиваясь.
Она вонзала свой язычок на всю длину и некоторое время крутила "мельничку", размышляя. Потом подняла лицо:
"Не знаю... Они шумят, а я слушаю и знаю, что они хотят сказать мне..."
- Слушай, дерево, у тебя колготки поползли.
- А, знаю! - она равнодушно посмотрела на свои длинные ноги. - Понимаешь, в последнее время я немного болела, ну и отменила несколько свиданок. В результате - дохлый гонорар.
- Сколько?
- На круг - 58.
- Пятьдесят восемь! Слушай...
- Нет, Галыч, не обижайся, но я не возьму. Я знаю, как тебе достаются марки в этой гребаной Германии. Небось, всю попку разворотили проклятые боши?
- Ну... потрахивают, конечно. Только не боши, а чаще всякие там турки. Я же в дешевеньком, хоть и с душем.
- Хозяйка...
- Крутая лесбо, приходится ублажать. Без этого никак.
- Часто?
- Да нет... И больше демонстрации. Две девочки, коврик, само собой - секс-причиндалы.
"Глубже, девочки, глубже! На всю длину! Быстрее, айн-цвай, айн-цвай!" - это, да? - Ленка хохотнула.
- Ну... приходится вонзать. А что?
- Да чего ты краснеешь? Думаешь, для меня тут что-то новое? Может, ты воображаешь, что я не знала, чем ты с папаней занималась в сарайчике?
- В каком еще сарайчике?
- В таком... "Тачка с членом", - передразнила она голосом отца. "Ножки пошире! Поехали!"
- Ты что - подсматривала? Да?!
- Да брось ты, Галь. Полдвора подсматривало, как родной папаша мою старшую сестрицу отоваривает.
- О, Боже!
- Ты правда не знала?
- Конечно, нет! Постой-ка... Так это ты мамаше наябедничала?! Из-за тебя они чуть не разошлись, а меня из дому выпихнули? Ну ты и су-ука!
- Пдожди, Галыч, не психуй! Пойми и меня! Мне же обидно было, что он только на тебя внимание обращает, только с тобой в связывание играет!
- Да знаешь ли ты, что из-за тебя, идиотки, мать меня теперь смертным боем ненавидит?
- Зато он тебя любит, души не чает. До сих пор вспоминает.
- Тебе-то отуда знать?
- Он это в дневнике пишет.
- В каком еще дневнике?
- Который он под обшивку дивана в спальне прячет. Там все про его любовниц, про разные случаи с матерью, про тебя.
- Про любовниц?
- Помнишь Людмилу Александровну?
- Врачиху?
- Да. Натянул... дважды. Также Зинаиду из гастронома, Паньку-девственницу барал, Королеву с третьего этажа - в зад. Там все подробно описано.
- И про меня?
- Про тебя каждая мелочь, вплоть до щеточек и крема для клитора.
- Какой кошмар!
- Ты совсем как наша мамаша: сосать - пожалуйста, но говорить об этом - фуй, какая гадость! Почему не принять собственные желания? Сколько можно осуждать саму себя за эту давнюю связь? Ты думаешь, я не понимаю, почему ты покуриваешь?
Я не знала, что ответить.
- Не бойсь, не заложу! - снова хохотнула Ленка. - Я и сама того, не без греха... А про отроческие забавы - я тут с одним психологом свела знакомство. У него на все один ответ - отреагировать немедленно! Знаешь, что это значит? Проделать теперь, и осознанно. Думаешь, я не знаю, как тебе хочется повторить кое-что из прошлого? Видела ремни в диване? Сделано вполне профессионально. Получше, чем дурацкая бельевая веревка, которой вы забавлялись!
- Ну и что ты предлагаешь? - спросила я почти против своей воли.
- Во-первых, пропустить по стакашке за встречу, - ответила она, наполняя стаканы тягучей жидкостью из витиеватой бутыли. - Во-вторых, лечь на дивашку, привязаться ремнями и расслабиться.
- И что потом?
- Потом придет Он - как бы тот, самый первый и самый обожаемый.
- Откуда он возьмется?
- Подъедет тут к семи один старикан, у нас стрелка.
Что-то подмывало меня рискнуть:
- Черт с тобой, я согласна! Реагируем!
Ремни оказались гораздо более качественными, чем сам диван. Почему-то мне подумалось, что изготовлены они не иначе как из шкуры молодых важенок. Они нежно, но непреклонно охватили мои лодыжки, кисти рук, широкой петлей обжали талию, сделав - я в этом была абсолютно уверена - куда более соблазнительной широкую чашу моих бедер с аккуратно постриженым кустиком волос.
Ленка с удовлетворением подергала путы:
- Полежи тут, послушай поезда.
- Он что, на электричке ездит?
- Этот - да.
- Ну у тебя и клиенты! А он не удивится?
- Да какая ему разница? Ко мне он уже привык, начинает скучать. А тут свежак. Лицо, однако, я тебе прикрою - незачем светиться. И трусики в рот набью.
Я слегка обеспокоилась:
- А это-то зачем?
- Ну, голос...
- Он что, может голос узнать? Так мы знакомы?!
- Ох, заткнись, Галыч! - проворчала Ленка, аккуратно вталкивая мои же собственные трусики в мой рот, а затем заклеивая губы широким пластырем. - Ты слишком много говоришь, сестра.
В этот момент я расслышала шуршание гравия под чьими-то отдаленными шагами, потом стук входной двери.
Ленка поспешно накинула на мое лицо капюшон, потом вышла встречать.
- Подготовила кого-нибудь?
Я дернулась всем телом, но ремни держали крепко: это был голос отца!
- Да, заехала тут одна телка.
- Ничего?
- Сейчас увидишь. Только стесняется лицо показывать.
- Да на кой мне ее лицо? Надеюсь, цена ее устроила?
- Ну а как бы я ее иначе привязала? Давай, приступай. А я пока листья во дворе посгребаю.
Я почувствовала знакомые руки, тщательно обследующие мой живот, внутреннюю сторону ляжек, груди. Ах, сука, что придумала! Во мне боролись злость и восхищение собственной младшей сестрицей. Примешивалось и что-то еще. Оно росло, становилось все сильнее, и, наконец, я поняла: во мне нарастало бешеное возбуждение. Ведь все было совсем как когда-то, может быть, даже лучше. Сейчас будет долго исследовать мое тело, изучать его. Я знала даже последовательность его движений: шея, уголки губ, уши. Несколько нежных поцелуев, покусывание мочки. Правая рука вслепую бродит в зарослях. Груди, соски - Боже, как мгновенно они набухли! Вот и упругое колечко его губ, палец, прорывающийся в скользкие недра. Сосет, посасывает, постанывает, трется лицом, щекой. Длинные музыкальные пальцы с аккуратно обстриженными ногтями широко растягивают вход там, внизу. Резковато, со мной он бывал осторожнее. Со мной! А сейчас перед ним просто очередное тело, теляк, телка. Наверное, я крепко изменилась за эти семь с половиной лет. Естественно. Повзрослела, сформировалась. Чего ж церемониться с такой крупной и растраханной пиздой?
Попеременно посасывая то один, то другой сосок, он ввел во влагалище почти всю ладонь и медленно проворачивал ее там. Было приятно, очень приятно. Знакомая рука. Потом подошла очередь крема. Кремчик тоже выбран неслабый - я сразу ощутила доводящее до безумия жжение. Сейчас только бешеный трах мог бы утихомирить пожар между ног.
