О, если бы ты был мне брат,
сосавший груди матери моей!
Тогда я, встретив тебя на улице,
целовала бы тебя, и меня не осуждали бы.
О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста;
о, как много ласки твои лучше вина,
и благовоние мастей твоих лучше все ароматов!
Песни песней гл. 4, 8
Новолуние
По всему было видно, что монастырь из бедных - по нечиненым стенам с обсыпавшимся кирпичом, по криво висящей двери в трапезную.
У входа я окликнул монашку.
- Где, сестра, могу я найти сестру Иринею?
- Так у настоятельницы лучше спросить. Да, Иринея обычно в это время на огороде послушание имеет, вон там, и она махнула рукой к дальней стороне ограды.
Сгорбленная над грядкой с морковью спина в бесформенном монашеском одеянии не казалась знакомой.
- Люба, спросил я, - это ты?
Она разогнулась и посмотрела на меня вполоборота. За те несколько месяцев, что мы не виделись, перемены были разительные. Сеть мельчайших морщин покрыла потемневшее лицо, губы уточились и как-то скривились. А глаза, глаза опустели, наполнились безразличием.
- А, ты, - сказала она тихо. - Такая долгая дорога сюда. Зачем?
- Я уезжаю, надолго, возможно. Приехал проститься.
Она повернулась и неспешно пошла к небольшой полуразрушенной часовенке, без двери и с пустыми окнами. Я последовал за ней.
- Зачем? - повторила она, оглядываясь. - Мы, ведь уже простились. Потом спросила - Ты молиться умеешь?
- Нет, но я не за тем здесь.
- Я сейчас спрошу у настоятельницы, благословит ли разговор наш.
- Так ты все рассказала на исповеди?
- Нет не все. Страшно мне. - Она опустила голову и подняла руки к груди, словно уже читала молитву. - Но, ведь надо все будет рассказать. Я теперь невеста Христова. Но сил нет у меня. Если ты сможешь молиться, так помолись за мою душу.
Я больше не мог на нее смотреть, на ее жалкую сгорбленную фигурку, на беспомощно поникшие плечи. Комок боли подкатил к горлу. Я упал перед ней на колени
- Прости меня, Люба, прости...
Немесия
Это случилось с год назад. Люба это моя единокровная сестра (т. е. по отцу) , она младше меня всего на несколько лет. Люди мы уже не совсем уж молодые - у всех взрослые дети. У Любы была замечательная дружная семья, любимый муж, двое детей. И вдруг этот "любимый муж" внезапно ушел. К другой женщине. Сказал, что не хочет больше мещанского существования. Что его новая подруга умеет музицировать и даже писать стихи. Идиот!
Люба была раздавлена этим разрывом, совершенно неожиданным для нее. Жизнь остановилась. Она ждала, верила, что все можно как-то восстановить, она готова была простить. Но он все не приходил, разве что за вещами. А потом потребовал развода. Потом женился и вообще уехал в другую страну к родственникам новой жены. Конец.
Но Люба не могла к этому привыкнуть. Не помогала и работа, правда, эпизодическая. Все разговоры с ней неизменно сползали на ее незабвенного Володю, идиота, каких мало - если он оставил такую женщину. Любе от ее предков достался какой-то восточный колорит: длинная черная шевелюра, падавшая ниже плеч, прямой стан с высокой грудью, прямой узкий нос, и главное слегка миндалевидный разрез ее карих глаз.
Когда мы встречались с нашим отцом и ее матерью мы подолгу обсуждали, чем можно было бы ей помочь? Но что тут сделаешь? Когда дети уже выросли и даже завели свои семьи, можно начать какую-то другую жизнь. Особенно, если старая уже порушена. Любе надо забыть старое, надо найти другого спутника жизни.
Я начал искать в уме среди своих знакомых подходящую кандидатуру. Это непросто, если все твои знакомые - люди за сорок. Либо они давно женаты, либо закоренелые холостяки со своим закоснелым холостяцким укладом. И все же мне повезло: я вспомнил одного врача, живущего одиноко, в Хайфе, почти без знакомых, не говоря уже о друзьях. Жена ушла от него много лет назад, а он так и не нашел себе пару. Вся жизнь в редкие приезды в Москву, к друзьям или к взрослой дочке, которая тоже замужем и живет в Италии. Вот то, что нужно! А вдруг? Правда, сводничеством мне в жизни заниматься не приходилось, но чем черт не шутит?
Так возникла идея свести их на болгарском курорте в Созополе. После развода и раздела всего и вся мне достался этот довольно большой дом с садом и даже с бассейном. Места для гостей там было всегда достаточно, так что я часто приглашал как друзей, так и родственников погостить несколько недель вблизи моря. И Люба и Леня уже бывали у меня ранее, только они не пересекались друг с другом. Теперь же я договорился с Леней, что он приедет в начале июля, а Любу я взял с собой, когда сам отправлялся в Болгарию на неделю раньше. Я рассчитывал, что двух недель вместе им будет достаточно, чтобы как-то определиться. Почему я так думал, объяснить, впрочем, я бы не смог.
В аэропорту Варны я, как всегда, взял съемную машину, и мы покатили домой. В самолете, да и потом в машине Люба говорила очень мало. Она была углублена в себя, не обращала внимания на красивые виды, проплывавшие за окном. Я пытался расшевелить ее разговорами о планах отдыха, о поездках по окрестностям, о разных вкусных блюдах, которые можно попробовать в местных ресторанах, но она отвечала большей частью односложно.
Вечером на веранде, обращенной к бассейну, я угощал ее фирменным красным вином.
- Здорово у тебя тут, - сказала она, глядя на голубые блики подсвеченной воды. - Как было бы здорово, если б Володя тоже был здесь. Ему б понравилось...
- Люба, ну не надо, пожалуйста! Есть жизнь на свете и без Володи. Вот она - вокруг тебя! Открой шире глаза, вокруг много прекрасного, много того, что тебе понравится. Надо только выйти из скорлупы!
- Ты не понимаешь, Петя. Мне психолог говорил буквально то же самое. И он тоже ничего не понимает. Мне очень тяжело. Мне очень одиноко. Мне горько. Вот, что я чувствую. Не до радостей жизни теперь.
- Ну, ладно, согласен. Пусть без радостей. Пусть буднично. Давай допьем вино, а потом обновим бассейн - первый заплыв в этот сезоне. Ты плавать можешь ведь?
- Могу, конечно.
- Ну иди переодевайся. Встречаемся через пять минут.
Потягивая вино, я наблюдал, как Люба вышла на веранду в теплый летний вечер и медленно стала входить в воду по ступенькам бассейна. В голубом свете рисовался ее контур в купальнике, не девическая уже, немного потяжелевшая, но еще не потерявшая стройности фигура с плавными обводами бедер и плеч. Волосы, убранные высоко, открывали узкую шею, с первыми морщинками под подбородком. Она исполнена мягкости, настоящей женственности, слабости и незащищенности. Я старался смотреть сейчас на нее глазами Лени, предполагаемого жениха.
- Хороша, ей Богу, хороша. Идиот, этот Володя! - подумалось мне.
Она помедлила немного, потом с тихим вскриком бросилась в воду.
- Ты что же сам не идешь? Раздумал?
- Нет, я сейчас наперегонки с тобой. - И я последовал ее примеру. - Давай-ка брассом два конца: кто быстрее. Я тебе фору даю четыре метра.
И мы бросились плавать, взрывая руками голубые волны. Плавает она совсем не хуже меня, так что фору я не отыграл.
Когда, запыхавшись, мы выбрались на землю, я заметил, что глаза ее несколько оживились, движения стали быстрее, и даже на губах заиграло подобие улыбки, чего раньше не было ни разу.
- Ну, может, дело и пойдет на лад, - подумал я.
Время было уже позднее и я предложил угомониться до завтра, тем более, что позади был долгий утомительный день поездки.
- Спокойной ночи, - она, как обычно, поцеловала меня в щеку и направилась с свою спальню.
- Пока, до завтра. Если тебе что-то нужно будет, кликни меня, - ответил я.
Ночь выдалась жаркая, почти тропическая, как бывают здесь летом. Полный штиль. После душа, который меня немного освежил, я вышел на балкон своей спальни, расположенной на втором этаже, чтобы слегка подышать. Может быть, удастся уснуть. Но сон все не шел - из-за жары и влажной духоты. Огни в саду были погашены, и на меня смотрели темные силуэты кустов, подсвеченные поднявшейся высоко ущербной луной. Ни ветерка.
Мне почудился какой-то посторонний звук в доме. Воров в этих местах не встречалось, но, бывало, забредали небольшие дикие животные: ежи, змеи, бурундуки.
