Мы встречались достаточно долго, и у меня было представление того, что может повлечь за собой возвращение домой с работы в пятницу вечером. Таким образом, когда я вошел в парадную дверь после парковки на подъездной дорожке, я убедился, что ни один сосед не видит дверь моего дома.
KC сидела на небольшом буфете прямо у входной двери. Она была обнажена, за исключением двух бриллиантовых сережек и нити жемчуга, которые она носила на шее; они спускались по ее груди, обвивая одну из ее полных грудей — груди с сосками, стоящими навытяжку и ждущими, когда я буду их ласкать и сосать. Ее светлые волосы были перекинуты через одно плечо, концы которых были наброшены на грудь, а сосок торчал из-под локонов.
Она подтянула ноги, раздвинула их и зацепила каблуки за край крышки маленького шкафчика. Груди KC были у нее между руками, что увеличивало их размер в той позе, в которой она находилась. Великолепная мокрая киска KC была полностью выставлена напоказ; слегка припухшие и розовые губы ее внутренних половых губ привлекали внимание к маленькой темной влажной дырочке, которая начинала ее влагалище. Результатом для любого, кто входил в парадную дверь, была великолепная, возбужденная, желанная и доступная женщина, которая хотела немедленного удовлетворения.
KC сказала тоном маленькой девочки-плаксы: «Я была одинока весь день, мистер. Мне нужно немного того, что у вас есть, перед ужином. Я подумала, не хотели бы вы... ну, вы знаете, помочь нуждающейся девушке?»
Я все еще немного заикался от шока от ее откровенного выступления: «Да, о, определенно да», — и бросил портфель и куртку на пол. «Я люблю помогать нуждающимся беспризорникам».
KC протянула мне руки, и я подошел к ней, и мы поцеловались так, что температура поднялась до температуры солнца. Мы оба были горячими и возбужденными. Это было намного лучше, чем я ожидал. Я тоже скучал по ней весь день, особенно после того, как она запустила меня в мое утро минетом у входной двери прямо перед моим уходом.
KC временно опустила ноги и начала снимать с меня одежду. Я поспешил за ней, сбрасывая туфли. Она помогла мне снять рубашку, а затем одновременно стянуть штаны и нижнее белье. Я отбросил их в сторону. Она схватила мой член, ствол которого уже удлинился и затвердел из-за той картины, которую она мне представила. После нескольких движений руками она снова села на комод и подтянула ноги так, что ее пятки снова зацепились за край, и выдвинула таз вперед. Я вонзил свой напряженный член в тело KC, и мы начали довольно энергичный трах, в результате которого комод громко застучал о стену и, вероятно, привлек внимание нашего соседа по соседству о том, что происходит. Мне было все равно.
Мы издавали сказочные звуки, которые я пожалел, что не записал, чтобы потом насладиться саундтреком. Между нашими поцелуями и обещаниями любви и секса навсегда, KC стонала и выражала свое удовольствие, даже выкрикивая инструкции «жестче и быстрее», когда она не использовала «грязные разговоры», чтобы еще больше меня возбудить. Я рассказывал ей, что она чувствует, и отвечал своими собственными грязными разговорами, пока мы трахались. Мы были двумя дикими животными, насилующими друг друга в необузданной страсти.
Я не подумал засечь время; однако, десять минут были бы долгим сроком. Я был слаб к ее требованиям оргазма. Я взорвался в киске KC, и она кончила одновременно, ее вопли удовольствия прекратили стучание буфета о стену. Она прижалась ко мне и продолжала говорить: «Я люблю тебя; я люблю тебя». Все еще соединенные друг с другом, я поднял KC и подошел к дивану. Мы опустились на диван и некоторое время целовались, пока мой набухший член оставался глубоко внутри ее бархатного, влажного и теплого гнезда.
«Боже, я люблю тебя», — прошептала мне Кей Си, приступая к новому раунду страстных поцелуев, иногда ее язык глубоко проникал в мой рот, сражаясь с моим.
"И я люблю тебя. Ты, без сомнения, самая сексуальная, горячая, красивая и умная женщина в мире. Ты жизнерадостная и всеми любимая, но я надеюсь, ты знаешь, что я возглавляю список чувств к тебе". Я не просто пускал в нее пыль. Я действительно верил, что каждое из утверждений и прилагательных, которые я использовал, относилось к ней.
KC была моей одержимостью. Она была прекрасна. Бог наградил ее идеальными пропорциями каждого изгиба, каждой линии, каждой выпуклости, каждой складки и каждой мозговой клетки, насколько я мог судить. Модель с ее внешностью и умом никогда не будет нуждаться в чем-то большем. Женщины платили целые состояния пластическим хирургам, чтобы попытаться приблизиться к тому, что KC имела как природный дар. Когда мы заходили в любой ресторан, бар, гостиную или магазин, все головы поворачивались, чтобы посмотреть на KC, и шум в этом месте почти прекращался. Она была невосприимчива ко всему этому, но это произошло. У KC не было эгоистичного поведения по поводу такого поведения.
Термин «сексуальная» придал ее красоте чудесное направление. Ей было двадцать девять, и она знала, как одеваться, наносить несколько мазков макияжа и использовать свое тело с максимальной выгодой, но она делала это бездумно; она не планировала сексуальность, горячо или оживленно, они просто случались. Термин «горячая» применялся, потому что ее красота и сексуальность не оставляли сомнений относительно ее скрытой похотливой и эротической натуры. Она источала феромоны «я возбуждена» во всех направлениях. KC действительно много думала о сексе; больше, чем любой другой человек, которого я знал, и она успешно подняла мое собственное либидо до невообразимых высот, даже больше, чем когда я был возбужденным подростком, который мастурбировал по шесть раз в день. Ее желание каким-то образом проявлялось, но я был бенефициаром.
KC тоже была умной — даже блестящей. Она помнила все, что когда-либо читала, даже номер страницы для какого-то факта. Причудливое название было «эйдетической памятью», и ее память казалась безупречной. Кроме того, она интегрировала прочитанное в огромный массив знаний в своей голове и могла быстро синтезировать решения сложных проблем с тем, что она узнала. Я предположила, что ее IQ был выше ста шестидесяти, но мы никогда не говорили об этом из-за ее скромности. Она даже некоторое время состояла в Менсе, когда училась в колледже, но бросила учебу, потому что находила их собрания скучными.
Наконец, в моем коротком списке прилагательных для KC, она была живой. У нее была такая упругость, что ей позавидовал бы Тигра из «Винни-Пуха». Она была оживленной, громкой и любила жизнь. Она была «вверх» человеком, и все, с кем она соприкасалась, затягивались в ее счастливый водоворот. У нее был заразительный смех, который затягивал других людей в ее счастливое настроение. Люди хотели быть с ней.
KC была моей невестой в течение девяти месяцев. Мы встречались и встречались, а затем в течение трех месяцев до этого наши отношения стали все более серьезными, а затем я подарил ей серьезное бриллиантовое кольцо с высоким коэффициентом блеска и пригласил ее переехать ко мне. Тогда она и так проводила большую часть своего свободного времени в доме. Я хотел, чтобы все в мире знали, что она занята. KC носила кольцо с гордостью и всегда показывала его людям, с которыми только что познакомилась, чтобы они знали, что Мэтт Сондерс станет ее мужем. Она гордилась мной так же, как и я ею. Мы не торопились со свадьбой; мать KC настояла на том, чтобы заниматься этими деталями, поэтому мы передали календарь ей с несколькими оговорками здесь и там. Хотя прошли месяцы, ее мать, казалось, все еще находилась в стадии хлопот; мы не торопились, потому что, насколько нам было известно, мы уже были помолвлены. Мы дали друг другу пожизненные обязательства, и все.
KC и я дополняли друг друга во многих отношениях. Я был инженером компьютерных систем, работавшим в фирме, специализирующейся на компьютерной безопасности, борьбе с хакерами и предотвращении мошенничества. Я окончил колледж в двадцать лет, получил степень магистра в двадцать один год и докторскую степень в двадцать два года, а затем пошел работать в Blackwell Systems. Они хорошо платили, получали часть своих денег из «темных» источников в правительстве и не делали ничего, кроме роста с тех пор, как я присоединился. Аналитический и левополушарный — вот точное описание моей ориентации. Я был немного интровертом. Я любил детали и процессы, но не спешил использовать их для принятия решений. Наш друг и сосед Дон часто называл меня личностью с занудным пристрастием, что, как он объяснял, означало, что я иногда мог быть мудаком. Дон был моим лучшим другом.
KC была художницей, моделью и управляла галереей. Ее картины были хороши, и часто она использовала смешанную технику. Недавно, несколько месяцев назад, она продала одно большое произведение искусства за десять тысяч долларов, и теперь у нее был лист ожидания на еще одно. Вся ее личность была творческой. Она любила придумывать «идеи» и мысленно играть с ними, превращая многие из них в произведения искусства. Она свободно говорила по-испански и сносно по-французски и по-итальянски. Она любила людей как непревзойденный экстраверт. Она любила танцевать. Она призналась, что росла бурно и до того, как мы встретились, и была достаточно умной, чтобы пропустить большую часть средней и старшей школы, а также большую часть колледжа. В свободное время она тусовалась и тусовалась.
Я встретила KC на вечеринке, полной мужчин и женщин в возрасте от середины до конца двадцатых. У меня хватило наглости спросить, что означает «KC». Она объяснила, что ее зовут Джули Энн Уэнтворт, но ей нравилось, как «KC» слетало с языка, когда она пошла в первый класс, поэтому она заставила всех называть ее так, и имя прижилось. Ее родители потакали ей, и это имя стало ее постоянным, а позже и ее официальным именем — всего две буквы алфавита — без пробела, без точек. Она даже редко использовала «Уэнтворт».
