Мы смотрели друг на друга, но не могли издать ни малейшего сколько-нибудь связного звука - он, голый и скорчившийся на своём матрасе, и я, голый и подвешенный за руки к потолку. Он с ужасом смотрел на меня, и я словно бы видел его глазами себя со стороны - исхудавшего, со ввалившимися щеками, бритого наголо, усеянного давнишними и свежими шрамами. И внезапно я осознал, что он может со временем стать точно таким же, и что ужас и отчаяние в его глазах вполне могут смениться равнодушием и тупой покорностью. Я отчётливо понял, что вряд ли наш мучитель допустит когда-нибудь ошибку, и мы сможем спланировать и осуществить побег. Он никогда не забывал проверить замки на моих цепях, никогда не забывал закрыть клетку, никогда не оставлял меня раскованным или без присмотра. Мне нечем было утешить этого парнишку, даже если бы я и мог говорить. И я отвёл от него свой взгляд, безнадёжно уставившись в пол.

Услышав звук, я посмотрел на него. Вытянувшись, насколько позволяла цепь, парень зачем-то пытался подвинуть к себе ногой стоявший неподалёку стул. Я покачал головой, но он лишь мельком глянул на меня и продолжал двигать его к себе. Я понятия не имел, что он задумал, и как он собирался орудовать этим стулом, с прикованными к ошейнику руками, но я так этого и не узнал. За дверью послышались шаги, и паренёк испуганно метнулся обратно на матрас. Это его не спасло. Увидев сдвинутый с места стул, мужик мрачно посмотрел на парня и двинулся к нему. Я закрыл глаза. Я уже знал, что произойдёт. Постепенно звон цепи, испуганное мычание и шлёпанье босых ног удалились во двор, и вскоре оттуда донёсся свист розг, ложащихся на обнажённое тело, смешанный с еле слышными приглушёнными вскриками.

Погрузившись постепенно в привычное тупое ожидание, я продолжал стоять на своём месте. Свист розог постепенно стих, но они всё не возвращались - видимо, он решил изнасиловать парнишку прямо там, во дворе. Так это было на самом деле или нет - не знаю. Когда они вернулись, паренёк еле передвигал ноги, дрожа и судорожно сжимая под подбородком скованные кулаки. Всё его тело покрывали устрашающего вида багровые полосы, из некоторых сочилась кровь. Оказавшись на матрасе, он свернулся в комочек, дрожа, и в таком положении пробыл до самой ночи. Он даже не обернулся, когда насиловали меня самого - спустя несколько часов, и потом, ещё раз, с наступлением темноты.

Ночью он посадил в клетку нас обоих. Мы так и провели целый день с заклеенными ртами - сегодня он не стал кормить ни его, ни меня. Сидя в темноте напротив него, я чувствовал рядом с собой его тело, дрожащее от холода и боли. Лечь в клетке было уже негде. Не привыкнув спать сидя, я так и не заснул как следует в ту ночь - чувствуя рядом с собой такого же пленника, ощущая его запах, но не в силах ни чем-либо помочь ему, ни даже сказать ему ни единого слова.