- Ма, я схожу а Алёшке. Помнишь, я рассказывал, что к нему должен приехать Пашка, его двоюродный брат, областной чемпион по боксу? Так он уже приехал и пообещал нас сводить на секцию, познакомить со своими товарищами, с которыми малым сам тренировался. Что? Ну, ты меня знаешь, в неприятности сам не полезу. Да они хорошие ребята, не волнуйся. Все, целую, буду не поздно.
Медленно положил трубку и невольно сморщился - от вранья всегда горчило в горле, особенно если врешь дорогому человеку. Но жгучее желание увидеть ее в другой обстановке, в другой ипостаси безоговорочно доминировало над чувством стыда.
Из-под низкой кровати я достал спрятанную от посторонних глаз сумку, набитую книгами, открытками и брошюрками о конкуре, о существовании которого узнал именно благодаря ей (с тех все связанной с этим конного спорта обрело для меня мистическое, фетишное значение) . Мне казалось, что когда я расстегиваю молнию сумки, из нее солнечными стрелами вырывается загадочное сияние, несущее с собой запах пьянящего соцветия запаха сена, конского пота и жаркого девичьего тела.
На миг закрыв глаза, чтобы обострить обоняние, я сделал глубокий вдох. Сердце забилось чаще, в джинсах увеличилось напряжение. Пришлось прилагать усилие, чтобы вырваться их сладостного плена, и доукомплектовать сумку. Из ящика письменного стола я извлек недавно купленный телеобъектив для своей камеры и бережно уложил его к остальному снаряжению.
Прибыв к ипподрому, я с радостью обнаружил ее маленький синий "Пежо" , припаркованный у главного входа. Значит, она здесь. Значит, я скоро увижу ее опять. Свою машину я решил оставить подальше, ведь она вполне могла видеть ее в университете, а быть пойманный за шпионажем мне не хотелось.
Без особых усилий пробрался через проходную. Оказывается, всякому, кто захочет попасть на трибуны в свободный от соревнований день, путь открыт. На негнущихся ногах я взобрался чуть ли не на самый высокий ряд и умостился у прохода. Зрителей вокруг было очень мало, но я вполне мог сойти за корреспондента, следящего за восхождением новой спортивной звезды, и не вызвать никаких подозрений. А может, я сильно преувеличиваю? На воре шапка горит, так говорят?
Она была легко различима среди других и без помощи телеобъектива. Держась, словно рожденная в седле, она галопировала на темно-гнедом коне удивительно правильных, величественных пропорций. Грациозно прогнув поясницу и выпятив назад попу, она приподнималась в седле в такт движениям коня, отчего крепкая огненно-рыжая коса, змеей вьющаяся из-под картуза, обхаживала и приглаживала ее спину.
Светло-кремовые бриджи, заправленные в высокие черные сапоги, подчеркивали стройность полусогнутых ног; пуховый жилет в красно-черную клеточку с меховой оторочкой по краю воротника туго стягивал очень крупную грудь, не позволяя ей вносить дисбаланс в подстраиваемый под аллюр коня так движений наездницы.
Чуть не уронив новый объектив, я дрожащими руками присоединил его к камере и направил в сторону Анны. Теперь я мог видеть ее лицо: уверенный и сосредоточенный, немного надменный взгляд был устремлен вперед, будто стараясь вселить страх в преграды и заставить их расступиться перед конем; слегка приоткрытые губы и еще по-детски пухленькие щечки, закаляемые ранним морозом, были почти одинакового, ярко-алого цвета. Лицо очаровательной куклы, написанное на фарфоре.
Не замечая ничего вокруг, она самозабвенно отдавалась езде. Казалось, она существовала в иной реальности, ограниченной лишь небольшим коридором, в котором одна за другой чередовались преграды, преодоление которых и было единственным смыслом ее существования. Раскрасневшаяся и учащенно дышавшая, она вслушивалась в игру мышц несущего ее животного и легкими незаметными движениями управляла им, словно кукловод своей марионеткой.
По истечении двух часов тренировки она завернула коня в стойло. Недовольный расставанием, он раздосадовано вскидывал могучую голову и выпускал из ноздрей клубы пара. Приласкав его утешающими поглаживаниями и прошептав что-то напоследок на ухо, молодая наездница удовлетворенным шагом направилась в примыкающее к ипподрому здание, где, по всей видимости, находились раздевалки.
Настало время уходить и сочинять историю о том, как я встретился с Пашей, и как увлекательно было наблюдать за тренировкой боксеров.
В ту ночь я спал неспокойно и проснулся в мокрых постелях. В воображении всплывали образы полуодетых девушек-всадниц, окруживших меня и бесстрастными голосами обсуждавших, как меня порешить. В другом сне я убегал от стада взбушевавшихся мустангов, неизбежно приближавшихся ко мне в облаке пыли.
Парализованный ужасом, я старался убежать, свернуть с дороги, спрятаться за деревом, но непослушное тело не повиновалось мне. Когда табун меня уже почти настиг, я обернулся взглянуть смерти в лицо, и на холме, заливаемом ослепляющим красным солнцем, увидел высокую девушку с волосами, сливающимися с солнцем. Ее ноги были широко расставлены, руки уперты в бока, а на лице играла широкая улыбка.
В университете я увидел ее снова, в коридоре на перерыве между парами, и как всегда, она прошла мимо, даже не взглянув в мою сторону. Я обернулся и впился взглядом в ее ножки - они пленили меня своей точеностью и безупречностью пропорций икр и бедер.
Взгляд мой поднялся выше до этого сердечка, до этой впадинки, образуемой небольшими, даже мальчишескими ягодицами, в глубинах которой скрывался источник, припасть к которому означало бы для меня стать безгранично счастливым. Всматриваясь в удаляющуюся мечту, я столкнулся с девушкой, шедшей мне навстречу, которая в ответ на извинения с улыбкой посмотрела на меня с немым "на попку засмотрелся, да? Эх вы, озабоченные:" и пошла дальше по своим делам.
Этой единственной встречей с Аней я и жил до самого вечера, когда решил просмотреть сделанные за день до этого фотографии. Распечатав штук 5 самых удачных в формате 5 на 4, я разложил их на столе и стал внимательно изучать. Даже одетая, Анна пробуждала во мне безудержное желание.
Мне захотелось раздеться перед ней, ничего даже что это лишь ее изображение. Избавившись от верхней одежды, я стоял в темной комнате в круге света, создаваемом настольной лампой, как экзорцист, очертивший себя защитным кругом. Я приблизился вплотную к столу и снял боксеры. Этот момент обнажения я переживал настолько тревожно и волнительно, будто стоял перед настоящей Анной, пристально следившей за каждым моим движением.
Но на фотографии ее взгляд был по-прежнему устремлен вдаль, не замечая меня. Одну из фотографий, на которой Анна получилась особо волнующе, я придвинул на самый край стола. Член к тому моменту полностью встал и отбрасывал на фотографию тень. Я обхватил его рукой, ощущая жар бурлящей крови, и надавив, приложил рядом с фотографией. Столешница была приятно холодной, какой, наверное, бывает Анина попа после прогулки на морозе. Смогу ли я когда-либо ощутить прохладу ее попки своими руками, губами, членом?
Фотография была на сантиметра три длиннее члена. Будучи отнюдь не толстым, в руке член смотрелся довольно жалко и вряд ли мог вызвать интерес у противоположного пола. Что я буду делать своим коротышкой с ней в постели? Возможно, даже не смогу войти в нее как полагается, и не достану тех глубин, соприкосновение с которыми так ублажает девушек. Может, если бы у меня был большой, сантиметров 20 член, я бы вел себя с ней более раскрепощенно?
Подошел бы как-то к ней, сделал пару комплиментов, познакомился, пригласил бы в морозный снежный вечер на чашечку ароматного кофе с творожным пирожным в уютном кафе, и, глядя ей в глаза, признался, что никогда не встречал и не встречу более изумительной и совершенной красоты, и что после нее буду разочаровываться в каждой девушке, которую повстречаю, так как ни одна из них не даст мне того ощущения зачарованного восторга, которое я испытываю в ее присутствии.
А она, не ожидая моего откровения, в знак признания подсядет поближе, прижмется налитой грудью, и нежным прикосновением губ проявит покорность и согласие стать лучшим украшением моей жизни. Позднее, к полуночи, мы придем ко мне, и после нескольких чашек пряного глинтвейна, я раздену ее и уложу на грудью на кровать. Сам же быстро сниму одежду и пристрою член между ее прелестных раздвинутых ножек, смачивая каменную головку ее смазкой. Начну медленно входить, с каждым сантиметров возвышая ее все выше и выше на волну восторга.
Когда мошонкой прижмусь к ее клитору, замру на секунду, и начну медленно двигаться назад, пока не покажется головка, раскрывающая ее дырочку чуть шире, чем ствол. Затем проникну в нее быстрее, чем в первый раз, заставляя вскрикнуть, и начну с каждым разом учащающиеся возвратно-поступательные движения тазом, пока спазмирующие в оргазме мышцы влагалища не начнут выжимать из меня одну порцию спермы за другой. И после этого синхронного оргазма мы поймем, что никого другого нам не нужно.
Находясь в этой пленительной фантазии, я неторопливо ласкал свой член. Когда на кончике головки выступила крупная капля смазки, я подцепил ее и растер по члену, отчего в свете лампы тот стал блестеть как карамельный леденец. Движения руки стали скользящими, и я ускорил темп. Мысленно сконцентрировал взгляд на Анниной попке, и через несколько быстрых движений на волне оргазма со вздохом начал выплескивать густую сперму, которая тяжелыми плевками падала на монитор, стол, фотографии. На ее фотографии, на ее лицо. Если бы только действительно на ее лицо:
Опустошенный после сексуальной разрядки я стоял с поникшим членом перед залитыми спермой фотографиями и не верил, что лишь миг назад и много раз в прошлом был во власти этих грязных и похотливых мыслей. Как можно, даже мысленно, марать ее красоту такими грязными фантазиями? Большой член? Зачем? Только настоящая любовь, и та жертва, на которую я готов ради нее пойти, сделает мою девочку по-настоящему счастливой.
Я поднял с пола недавно снятую майку и бережно вытер остывающую сперму с дорогих мне фотографий, после чего с отвращением бросил ее в корзину с грязным бельем. Смотря на разводы на глянце фотографий, я пообещал себе отныне даже в мыслях обращаться с Анной только чисто и невинно, а всю похоть изливать на вульгарных продажных женщин, коих вокруг предостаточно.
