Впрочем, было видно, что спокойствие утрачивает не только Вика. Папа еще некоторое время продолжил эти странные ласки, затем выбрался из-под дочери, и неожиданно для меня быстро развязал тесемки, удерживающие верх её купальника. Я впервые увидел грудки Вики, - маленькие, туго вибрирующие, с большими нежно-розовыми сосками. Зрелище это вызвало во мне необычное волнение, но папа, конечно, снимал с Вики лифчик не для того, чтобы дать мне насмотреться. Он стал покрывать поцелуями шею и плечи дочки, затем - сами грудки, порой буквально целиком накрывая их жадными губами. Вика стонала уже непрерывно, по-прежнему приглушенно, и странно, со смесью удовольствия и чего-то еще. Я никогда ранее не слышал подобных стонов. Папа же, в конце концов, нежно, но решительно опрокинул Вику спиной на полотенце, и нетерпеливым рывком сдернул с неё трусики.
Вика помогла ему, вильнув бедрами и отбросив ножкой тонкий лоскут красной ткани: Я едва успел разглядеть густой клинышек волос на лобке у сестры, как папа наполовину стянул с себя спортивки, выпустив наружу оттопыренный член, показавшийся мне неимоверно толстым, длинным и очень темным, особенно по контрасту с папиным белым задом. Выглядел папа в этот момент, в полуспущенных штанах, довольно глупо, но его вряд ли это сильно заботило. Он решительно нырнул вперед, между коленей дочки, которая их податливо развела в стороны. Примерно секунду, папа, не сводя глаз с распростертой под ним Вики, как-то примеривался, затем помог себе рукой: Вика особенно громко, из глубины горла, охнула, и папа начал нетерпеливо, но осторожно вводить член куда-то внутрь неё. Как я ни приглядывался, я так и не понял, куда именно.
Я все не мог понять, как папин здоровенный писюн помещается внутри сестры, но папа, в конце концов, ввел его окончательно, и, опираясь на руки, начал медленно покачивать задницей, водя ею туда-сюда. Вика при каждом его движении жалобно постанывала, её худенькие ножки напряженно сжались на папиной пояснице. Я никак не мог понять, нравится ей этот процесс, или нет. Личико Вики, обычно кукольно-симпатичное, сейчас было искажено от напряжения и побледнело, глаза были плотно закрыты, а губки судорожно изогнулись, обнажив оскаленные белые зубки. Папа, между тем, ускорял темп своих покачиваний, - теперь его толчки сотрясали все тело дочки, грудки ритмично прыгали туда-сюда, светлые косички валандались по песку: Оханья Вики уже сливались в один сплошной стон, и, хотя папин член временами почти полностью выходил из неё, мне казалось, что он точно что-нибудь повредит у неё внутри. Папа выглядел, действительно, угрожающе, - массивный, сильный мужчина, с загорелыми тугими мышцами рук и спины, он нависал над худенькой дочкой как паук, впившийся в жертву. Папа привстал на колени, перехватил руками ножки сестры, раздвигая их в стороны почти под прямым углом к телу, и заработал вовсе уж разнузданно, издавая при этом громкие уханья сквозь крепко сжатые зубы: Его яйца довольно звучно хлопали по Викиной попке.
Так продолжалось минут семь, наверное. Викины стоны становились все громче и громче, папины толчки, - какими-то совсем уж не человечьими, и, наконец, Вика закричала почти в голос, изгибаясь всем телом навстречу папе. Папа освободил одну руку, и накрыл Викины губы, не переставая энергично двигать тазом. Наконец, дочка перестала биться под папой, особенно громко, даже сквозь его пальцы, ахнула, и откинулась назад, будто утратив разом силы и волю. Выглядело это так жутко, что я чуть не бросился ей на помощь, но все увиденное настолько меня пришибло, что не я смог пошевелиться.
Вика лежала неподвижно, и, если бы её грудь вместе с туго налившимися сисечками не опускалась и не поднималась в такт дыханию девочки, я бы даже не понял, жива ли она вообще. Папа же все не мог успокоиться, шумно пыхтел и продолжал, ритмично, как насос, вбивать в неё, обмякшую и безвольную, свой жутковатый поршень: Впрочем, и его хватило ненадолго. Через пару минут его движения приобрели какую-то особенную порывистость, он несколько раз дернулся, и, громко выдохнув, опустился на дочку, уткнувшись лицом между её грудок. Несколько минут оба лежали неподвижно, папа чуть-чуть подергивал задом, видимо, рефлекторно, Вика лишь тяжело дышала, приоткрыв губки, временами тихо постанывала и царапала голой пяткой траву.
Потом они пришли в себя. Отец прижимал Вику к себе, целовал её, шептал ей какие-то нежности. Вика отвечала на поцелуи, порывисто гладила папу по плечам и голове, иногда чуть слышно хихикала. Несколько раз она касалась ладошкой папиного члена, уже теряющего силу, - с явным удовольствием и лаской. Оба выглядели до невозможности довольными. Потом Вика вскочила на ноги. Она казалась переполненной энергии и сил, быстро сбегала к реке, где так же быстро помылась, по пояс зайдя в воду. Лицо сестры буквально светилось радостью и любовью, глаза горели, и её обнаженное белое тело, с четко очерченными мышцами и нежно-округлыми прелестями, казалось неимоверно прекрасным. Папа лежал на боку, и любовался дочерью все время, пока она приводила себя в порядок, искала выброшенные в траву трусики, одевалась. Они перекинулись несколькими репликами, Вика забрала свое полотенце, шутливо напялила панамку набекрень, и, прихватив книгу и бутылку, танцующей походкой удалилась с полянки, на ходу едва на меня не наступив. Что ж, я умел прятаться, а сейчас ощущал, что подсмотрел что-то очень недозволенное, что-то, чего видеть был не должен. Подобные вещи я понимал и тогда, как ни странно. Чуть позже, ушел и папа, лишь немного выждав и покурив, глядя на спокойную речную воду.
Собственно, это конец истории.
Никогда после я не заставал папу и сестру ни за чем подобным. Став чуть постарше, я, конечно, все понял, и, после долгих размышлений, не стал ничего говорить маме и бабушке, сохранив тайну отца и сестры.
Не сказал бы, что эта история пробудила во мне какие-то особые сексуальные переживания. Наверное, я просто был тогда слишком мал и ничего толком не мог осознать. Нет, когда мне исполнилось лет 13, и когда я разобрался с новыми влечениями, моему мысленному взору порой представали тугие маленькие груди сестры, и я воображал себя на месте отца. Но вскоре эти фантазии сменились и померкли, их заместили новые. И, естественно, я и не думал воплощать их в жизнь.
Сейчас я, разумеется, сознаю, что отец поступал подло, совратив малолетнюю и неопытную дочь. Но узнал я об этом уже постфактум. Тот раз у них был явно не первый, да и далеко не второй. Ни предотвратить случившееся, ни заставить папу понести наказание я не смог бы. К тому же, очевидно, что кем-кем, а насильником он не был. Скорее, - просто козлом.
Отец продолжал относиться к Вике, как к своей любимице, вплоть до своей смерти в прошлом году. Вика, вскоре после школы, вышла замуж, у неё две детей. Но папа и после этого весьма часто ходил к ним в гости, в том числе и, порою, в рабочее время, когда Викин муж отсутствовал. Поэтому я думаю, что они не прекращали связь и тогда, до тех пор, пока он совсем не состарился и не ослаб здоровьем, в последние годы. Иногда, глядя на своих племянников, я даже задумываюсь, не стоит ли мне называть их братьями? Впрочем, несмотря на определенное фамильное сходство, я все же думаю, что до такого сумасшествия сестра бы не дошла. Все-таки, она выросла вполне разумной и уравновешенной женщиной.
Рассказываю я все это просто потому, что хочется, уже, поделиться столь много лет скрываемой тайной. Не то, чтобы кого-то сейчас, когда папа лежит в земле, а Вике - сильно за сорок, эта история по-настоящему интересовала. Сказал бы: "Бог им судья" , но в бога я не верю, и, думаю, на самом деле судить обоих уже просто некому и незачем. Но иногда, глядя на иное чинное и образцовое семейство, я невольно сопоставляю эту картину с опытом своей семьи. Кто знает, сколько на самом деле подобных историй скрывается за семейными фасадами? И, знаете, это не вызывает у меня волны праведного гнева и истерик, а одно лишь любопытство. Виной тому, наверное, то самое выражение исключительной любви и благодарности, которое я в тот день увидел на лице сестры. Очень редко после мне доводилось узнавать его на лицах женщин, и, мне кажется, будь у меня возможность вернуться назад и что-то изменить, я бы все равно не стал лишать Вику этих мгновений.
Как бы погано не было потом самому на душе:
