Пролог
С тех давних дней,
Когда родились люди,
Когда они разумней стали обезьян,
И полысели очень сильно груди
(Остались волосы лишь у армян,
Азербайджанцев и грузин,
Да у чечено-ингушей) ,
Как много раз был слышен вопль:
"Victoria!!! Победа!" Пыль
Взвивалась из-под ног босых
Толпы могучей. И с криками "Ура!"
В пивнушки разбегались. И позже, их уже косых
Видали на дорогах, и вслед кричали им: "Vivo!
Да здравствуют синьоры.
Победа! Независимость! Уры-ы-ы!
И слово-то не сложное: "Победа".
Но стоит лишь кому-нибудь сказать его
И сразу прояснятся очи,
Уставший вновь получит сил
И сможет рок-н-ролл отбацать
На асфальте под жарким солнцем
Южных парижан. И крикнет
На распев, как слышал в детстве: Да!
ПО-БЕ-ДА! ПО-БЕ-ДÁ!
Но ведь победой отличиться
Можно не только на войне,
И побеждать надо учиться
При мире на другом фронтé.
Кому намёк не очень ясен,
Могу сказать я прямо в лоб,
Хотя такой дурак ужасен.
Нет не дурак! А остолоп!
Ужель писать мне надо прямо,
Что этот фронт любовью звать?
И что на нём ебаться надо,
Мух не ловить и не зевать?!
Нет, я уверен, что читатель
Поймёт меня без лишних слов,
А я - презреннейший маратель, -
Историю вам расскажу с азов.
Нельзя сказать, что поучительную,
И не совсем нравоучительную,
Скорей немного пошлую,
Как Сэм ебался с Кошкою,
Прекрасною девицею,
Стремительной куницею.
Сравнить её ни с кем нельзя;
Неописная красота!
Зовут её все Аллой:
Ну, я начну, пожалуй!
Часть I
Прекрасное видение
1
К закату солнышко садилось,
В родной Москве был сильный зной,
И время медленно катилось:
Тоска овладевала мной.
Как вдруг с Рязанского проспекта
Свернул парнишка молодой,
Я понял: лучшего объекта
Уже не будет предо мной.
В душе моей родилась повесть
О похожденьях паренька.
Но на Рязанке сё не новость,
И я решил приврать слегка.
Парнишку кличут просто Сэмом,
И этот Сэм решил пойти,
Начистив боты чёрным кремом,
В Кузьминках погулять с тоски.
А летний вечер был прекрасен,
Едва ли дома усидишь,
И небосклон был светл и ясен,
Казалось, прыгни - полетишь.
В Кузьминском парке сплошь берёзы,
Сосёнки, липки и дубки,
Цветут ромашки там и розы,
Фиалки, астры, васильки.
И аромат тончайший в парке,
Глаза закроешь - вмиг уснёшь,
Как будто пригубился к чарке
Старинного вина. Орёшь
Из всей своей ты мочи:
Прекрасный парк! Отлична жизнь!
Зачем мне надо ехать в Сочи,
Коль и Кузьминки хороши?!
И одуревши от озона,
Сэм побежал куда-то в лес,
И на скамейку там залез,
Открывши первый том Дрюона.
Однако ж, не сýждено было
Читать про древних королей
Ему романы. Рядом было
Существо всех-всех нежней,
Всех-всех красивей и милей,
Всех-всех затмить оно могло,
И Сэма мигом обожгло
Присутствие её.
2
Лицо её всех поражало:
Её - незéмна красота!
В глазах её всегда сияло
Такое: Впрочем, хуета.
Зачем хвалить глаза царицы?!
Они прекрасны! Спору нет!
Но у молоденькой девицы
Есть и другой, сокрытый свет.
Писать о том в литературе
Нет смысла. Повесть не пройдёт
Через великий пост цензуры.
А в прочем, может, повезёт?!
Поднимут вой, хай и пиздёжь:
"Ай, караул! Ох, срам! Грабёж!!!
И никакой он не фантаст!
Наш Криптонимов - педераст!"
Однако тут остановлюсь,
Что мне за дело до цензур?
Писать я повесть тороплюсь
Для вас. Не для цензурных дур.
Так вот. Чудесный свет
Её глаза таили.
В них отразился неба цвет,
Они к себе людей манили.
А носик - прелесть, а не нос! -
Меж пухлых щёчек находился,
Не крив, не кос и не курнос,
Такой, каким он и родился.
На щёчках ямочки. Когда
Она немного улыбалась
Заметно их. Но вот беда!
Она ни разу не ебалась.
А губы - маков алых цвет,
К устам уста они тянули,
Как будто созданы для бед
Тех, кто на них хоть раз взглянули.
Теряли все покой и сон,
Она же этого не знала,
И на природы выйдя лон
Она скучала и зевала.
Фигурой пышною своей
Мужчин она всегда смущала,
Две груди сочные, ей-ей!
Она небрежно засувала
Под платья шёлк, под бюстгальтéр,
Хотя они достойны были
Носиться в дивном царстве пэр
На лучшем теле изобилий.
Но ведь она жила в Москве,
В такой родной стране Советов,
Где размышлять о царствие
Нельзя! Не избежать наветов.
Так пропесочат - не уснёшь!
И блядью назовут, и стервой,
Той, что смущает молодёжь
Своей несдержанной манерой.
И вся фигура молодицы
Манила толпы за собой.
Как в поговорке говорится:
Ебись, покуда молодой!
3
И, охуевши от красотки,
Свою Сэм книжку отложил,
Как будто в приступе чахотки
Сэм, как собака, заскулил.
Однако ж взял себя он в руки,
Боясь поступка своего,
Претерпевая адски муки,
Взглянул он снова на неё.
Она, по-прежнему, сидела,
Склонив головку чуть-чуть вниз,
В пространство пред собой глядела.
"Очаровательная Miss!" -
Подумал Сэм. - "Ох, слава богу!
Поступок не замечен мой.
Мне не поднять, однако, ногу:
Хуй мой стоит! Ой-ёй-ёй-ёй!"
Она же тихо встрепенулась,
В сторонку глазом повела,
И ко земле слегка пригнулась,
Смахнула мошку со чулка.
Потом поднялась, потянулась,
О! как прекрасен гибкий стан,
Пошла вперёд, не оглянулась,
А Сэм сидит, как истукан.
Огромнейшим усильем воли
Он, наконец, хуй опустил,
Как будто в жопе кусок соли,
За ней вдогонку припустил.
И в окуляры (т. е. глазы)
Сэм гибкий стан её словил
В толпе народа, в снопах газа
Летящих из машин-пердил.
Но, наконец, свернула дева
В проулок тихий. Вот и дом.
Второй подъезд, затем налево
Лифт. Седьмой этаж. И - бом!
Упрёшься ты в квартиру лбом.
Блаженство ждёт за дверью!
"Я сам себе не верю!"
Подумал Сэм. А сам об стену лбом
Бом!
4
Луна сияла за окном,
Светили звёзды синим цветом,
Сэм поглядел на всё мельком,
Всё это было летом.
Читатель мой! Не удивляйся,
Что действие части второй
Происходить будет весной.
Читай! Поэмой наслаждайся.
Прошёл почти что год с тех пор,
Как Сэм увидел ту дивчину,
Теперь он не "спускался с гор" ,
Ходил и поднимал хуину.
Он год страдал,
И не ебал
Он никого.
Хотя и мог
"Пробраться в стог"
И выебать её.
Однако мы вперёд не будем забегать:
Где, кто, когда и как, кого будет ебать.
Придём мы ко всему своим ведь чередом,
Перевернём страницу и вновь увидим дом,
Тот, где живёт она
И смотрит из окна
На двор, где ходит он
И бьётся в стену лбом.
Часть II
Душевные муки
1
Вновь на деревьях вскрылись почки,
Вновь пахнет в городе весной,
Берёзки прокололи мочки
Одели серьги предо мной.
Весна! Отлично время года!
Весною всё вокруг поёт.
В сквéрах и парках сплошь народа,
И бабочка вдруг оживёт,
Порхает крылышком по ветру,
Поводит хоботком своим,
И вот уж воробей на жертву
Летит. "Эх, чёрт!" мы говорим.
Из долгой-долгой зимней спячки
На волю вышел царь медведь.
Давно уж кончились заначки,
Он голоден. Давай реветь
Из всей своей медвежьей мочи.
Но лучик солнечный весёлый
его заставил замолчать,
И вот медведь, прищурив очи,
Как начал на весь лес чихать.
В лесу с поляны снег сошёл,
Он почернел, разбух осевши.
Заблеял вдалеке козёл,
От перемены обомлевши.
Весь мир менялся на глазах.
А что же Сэм? Где он, чем дышит?
Любовный пыл его зачах,
Иль жарче солнца жаром пышет?
Кипит всё в нём страстей накал,
Я за слова свои в ответе!
Его за год не растерял,
Страдает, как страдал Монтекки!
С утра в Кузьминки он спешит
К ней, не пожрамши, не посрамши,
Колом в штанине хуй торчит,
Бедняжка, год уж не ебамши!
Так, что за херь? - читатель спросит,
Ведь столько времени уже
С тех пор прошло, а он всё носит
Любовный пыл в своей душе!
За девять месяцев прошедших
Её он мог бы заебать!
И став папашей охуевшим,
В коляске плод любви катать!
Читатель мой! Будь благосклонен.
И лучше вспомни ты себя:
Был ли в 17 ты не скромен,
Всё, что шевелится, ебя?
Ты смелым был, бесспорно, верю,
Ты в день один - ёб семерых!
И не считал то за потерю,
Меняя, как перчатки, их.
Но вот однажды, ниоткуда,
И в грудь твою влетал пожар,
И становился ты зануда,
Любви испытывая жар.
И подойти всё не решался,
Затеять первым разговор
Ты с ней стеснялся, опасался
В ответ лишь получить отпор.
Вот так и Сэм в горниле страсти,
С утра приехав в старый двор,
Мечтал о лучшей ипостаси,
Никак нейдя на разговор.
Он в голове крутил сюжеты,
Как подойти, и что сказать.
Он сочинял в душе сонеты,
Их не решаясь прочитать.
Он ждал. Так будем терпеливы,
Незримой тенью за спиной,
Не нервные, и не ворчливы:
За мной, читатель мой, за мной!
2
Ах, как приятны ароматы,
Что в носопырку к нам летят
Цветком лаванды или мяты
От наших избранных девчат.
Ты запах этот издалёка
Средь многих сразу узнаёшь,
Очнувшись посреди болота,
В трясине топкой ты плывёшь
