- Ну так, как? - спросила Таня, прерывая финальную сцену из спектакля "Ревизор".

- Ну... надо посмотреть. - Ответил я, или подумал, что ответил. Во всяком случае, через 20 минут мы уже сидели в машине и держали путь куда-то в сторону леса. Я смотрел на Танин профиль, слушал её беззаботный трёп и всё отчетливее понимал, что влип, но никак не мог понять - куда. Топография вокруг была абсолютно мне незнакомой.

Обследование принесло не очень утешительные результаты. Оказалось, что кроме трехкомнатной квартиры и десятилетней дочери у Тани ещё есть красная "девятка", на которой мы приехали, и уже полтора года нет мужа. После того, как мужа в самый неподходящий момент убили, ремонт остановился и теперь Таня, покончив с апатией, горела желанием поскорее привести квартиру в порядок. Повествуя о трагической судьбе, постигшей её мужа и начатый им ремонт, Таня неназойливо, раз пять, напомнила, что девушка она небогатая и очень много заплатить не сможет, но зато будет возить меня на машине и вкусно кормить. Свои слова Таня обильно сдабривала кофе и блинчиками размером с пятикопеечную монету. После третьей чашки под непрекращающимся огнем её взглядов, я почувствовал, что мне не выдержать напора и сдался.

Работать я мог только по вечерам и по выходным, в таком режиме на окончание ремонта требовалось около двух месяцев по моим подсчетам. Об этом я и сообщил Тане во время нашей следующей встречи, после чего немного повздыхал, помялся и, сославшись на дефекты своей натуры, не позволяющей мне обижать красивых девушек, согласился сделать ремонт за чисто символическую сумму - 20 долларов. Обычно я берусь делать такие вещи, если мне светит 25-30 баксов в день, а тут, увидав какой-то странный блеск в Таниных глазах, я почему-то решил, что этот блеск с лихвой заменит мне деньги. Я, вообще-то, человек спокойный и меня мало интересуют деньги, но они очень интересуют окружающих меня людей, которые не хотят делиться со мной плодами природы и человеческого труда в обмен на любовь к ближнему своему.

Первые два вечера Таня с большим интересом смотрела на половой акт, который я совершал с её кухонным уголком, стараясь придать ему приличный вид, и искренне удивлялась мастерству, с которым я бил себе молотком по пальцам. К 10-ти часам второго вечера её доверие ко мне выросло настолько, что Таня выдвинула гипотезу о том, что я мог бы оставаться ночевать у неё, чтобы не изматывать себя дальними поездками ( я жил в часе быстрой езды от её дома ). Девушка она, дескать, одинокая и я ей не помешаю. Никаких положительных эмоций кроме эрекции это предложение у меня не вызвало, во всяком случае, я постарался изобразить это на своем лице и с изяществом комода отказался. Я не привык действовать столь молниеносно. Мне нужно было время на размышление. Может быть, Таня сказала это, чтобы соблюсти неведомый мне этикет, может, просто хотела сэкономить на бензине, а может, ещё по каким-нибудь причинам.

В 11-ть часов я уже сидел в машине, полностью готовый к транспортировке. Дома меня ждали письма с телефонными номерами двух девиц, клюнувших на наживку. Это - в лучшем случае - пара романтических вечеров, наполненных шампанским и слегка приправленных розами, а в худшем - два-три месяца борьбы за независимость. Что ждет меня ночью в квартире у девушки, при виде которой даже старые пни мечтают стать ценной породой дерева, я при всем богатстве воображения представить пока не мог, хотя очень старался. Мысль о том, что я понравился Тане, явно была гнилым плодом сексуальной диеты, на которой я сидел уже полгода, я пытался отбросить эту мысль, но она с назойливостью бумеранга возвращалась.

С этого дня Таня прочно заняла верхнюю строчку в хит-параде моих интересов, поломав все снасти и лишив меня спокойного сна. Конечно, у нее были недостатки, например, этот странный лифчик, придающий её уже не девичьей груди вид двух бодро салютующих пионеров, чудесным образом просвечивающий через все её платья и всегда находящийся в центре внимания мужчин. И хотя у Тани были летние платья, под которые надеть магический лифчик было просто некуда, но от этого количество мужчин, жадно глотающих слюну при её приближении, только увеличивалось. Чёрный цвет, которому Таня явно отдавала предпочтение при выборе одежды, косметики, красящих средств для головы и ответного взгляда на непристойные предложения, притягивал мужчин, как свет лампочки - мошкару. Я рисковал пополнить ряды обжегших крылья, но ничего не мог с собой поделать. Я не монах и бороться с искушением не в моих правилах.

Часть 3. Зачарованное странствие

Потом была двухнедельная командировка и у меня не было возможности видеть Таню. Я пилил, строгал, шлифовал древесину по четырнадцать часов в сутки. Но видел перед собой не заготовки будущей беседки, а Танин профиль. Я повторял её имя как мантру и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Перспектива тесного общения с Таней светила ярче, чем майское солнце, за две недели превратившее моё лицо в арбуз для Halloween`а.

Я вернулся в клуб в понедельник, но звонить Тане не стал. Я нужен был Тане больше, чем она мне и я хотел попользоваться хотя бы этим. Впрочем, Таня позволила мне наслаждаться отдыхом после тяжелой работы и удовлетворением окрепшего на свежем воздухе самомнения только до вторника. Перед обедом она позвонила и поинтересовалась, что я делаю сегодня вечером. Чертежи встраиваемой мебели в отличие от планов соблазнения ещё не были готовы и я со скрипом перевёл стрелки на среду. Просматривая в обеденный перерыв прессу, я как всегда с большим аппетитом поглощал объявления, где предлагали самые дешёвые услуги. Но теперь меня волновал лишь раздел стройматериалов. В ходе телефонного опроса я узнал, что магазины, своими ценами стремившиеся стать как можно ближе к покупателю, располагались как можно дальше от центра города и у них был общий знаменатель - железнодорожная ветка. Самый привлекательный магазин находился где-то за фабрикой игрушек, третий светофор налево, за постом ГАИ. "Там ещё на крыше стоит разбитый красный форд восьмой модели. Вы нас легко найдёте". - Добавила словоохотливая продавщица-консультант, после чего повесила трубку. Из длинного перечня номеров трамваев, троллейбусов, светофоров, перекрёстков, названий улиц и надписей на заборах я успел записать только эти три ориентира. Да и в машинах я разбирался не особенно, с абсолютной уверенностью я мог отличить только легковую машину от грузовой. Интерес к женщинам во мне проснулся намного раньше, чем к машинам.

До четырех утра я чертил и утром, зверски сонный, движениями и внешним видом больше напоминавший беременную инфузорию-туфельку, чем переспевший полип, поехал на работу. К поездке в магазин я готовился основательно. Я взял с собой деньги, рабочие чертежи, карту города, солнцезащитные очки, джинсовую куртку и большую сумку, чтобы всё это положить. Даже побрился, но чистый носовой платок опять вылетел у меня из головы.

Плохая примета. Зимой 92-го я часто заходил к Егору Коромыслину, крупному специалисту по женской психологии, попить чаю и не спеша обсудить проблемы приближающейся эмансипации и, когда поздний телефонный звонок нарушил спокойную мужскую беседу и судьба томным голосом Марии, внезапно воспылавшей ко мне страстью, поинтересовалась, почему я так давно не заходил, я тоже собрался в дорогу. Ничего хорошего из этой затеи не вышло. Я напрасно среди ночи таскался через поле и пугал бродячих собак. Мария, как и следовало ожидать, сладко спала, нанюхавшись припоя на своем радиозаводе, и на мои настойчивые звонки отвечала только вызывающе громким храпом.

Я вернулся к Коромыслину, надеясь, что он поможет мне разобраться с Соломоновой проблемой и растолкует, где именно пролегает путь мужчины к сердцу женщины. И когда Егор в пророческом экстазе добрался до гениальной мысли, что "простота, по сути своей, есть обратная сторона сложности", его речь нагло перебил телефонный звонок. Опять звонила Мария и голосом, полным прокисших интонаций интересовалась, почему я до сих пор еще не пришел. Все это было немного странно. Но на этот раз я не стал рвать удила и попытался выяснить, где именно она меня ждет. После двух часов задушевной беседы с телефонной трубкой я выяснил, что девушку зовут не совсем Мария, и звонит она по первому попавшемуся телефону в надежде развеять скуку. Тогда я представился последней моделью истребителя тоски и предложил провести полевые испытания в виде дружеского чаепития у нее дома. Епифания, так ее, оказывается, звали последние двадцать лет, была не против попить чаю в пять часов утра, но для торжественного файф-о-клока она могла приготовить только подругу и лук в подсолнечном масле. Эта проблема показалась мне разрешимой и я, еще раз уточнив координаты, пообещал прийти не один, а с Коромыслиным. Путь к дому Епифании пролегал через то же поле, холодный ветер норовил залезть в душу и, вообще нес какую-то пургу, наметая погребальные холмики у телеграфных столбов. Я нес в последний путь две пачки заварки, килограмм сахара, буханку хлеба, банку варенья и бутылку водки. Этот джентльменский набор, едва уместившийся в моей сумке, больно бил меня по левому боку во время судорожных попыток удержать равновесие на скользких участках, и, вообще, мало способствовал приятности ночной прогулки. Я пожаловался Егору на свою нелегкую долю и высокую вероятность того, что Епифания просто пошутила и нам после встречи с каким-нибудь нервным пенсионером, страдающим от бессонницы и неугомонных партизан с их дурацкими паролями, придется возвращаться назад, и я так никогда и не увижу девушку с таким редким именем - Епифания. Егор решил поддержать меня и сказал, что если мои опасения сбудутся, то он пострадает не меньше моего, ведь он тоже очень тщательно готовился к визиту. В доказательство Егор достал из кармана пальто чистый носовой платок и добавил:

- Вот, взял... на всякий случай.

Предусмотрительности Егора можно было позавидовать. Дело в том, что в те годы молодой и неженатый Коромыслин частенько пользовал женщин в экстремальных условиях отсутствия воды в лесопарке или присутствия родителей в соседней комнате и в таких случаях употреблял носовой платок в качестве ультратонкой фюзеляжной прокладки, обеспечивающей комфорт и, главное, сухость после кульминации сюжета. Полотенце Коромыслин отвергал, как пережиток социалистической эпохи и говорил, что пользоваться полотенцем могут только такие технически отсталые личности как я. Спорить с экспертом по этому вопросу я не решался.