Итак, я не только застала Виктора врасплох, но и ошеломила своим пра-вильным пониманием его сокровенных устремлений. Нет, здесь нельзя было ошибиться, но, согласитесь, и ошибиться-то было трудно. Я надолго застыла в позе Цирцеи, попирающей превращенных в свиней почитателей ее неземных прелестей.
Загодя настроив себя на получение максимального удовольствия от предстоящей игры, я отнюдь не спешила произнести свою "тронную речь". Я просто сидела и получала эстетическое удовольствие от созерцания контраста: мой черный блестящий, но грязный сапог - на его белокурых тщательно вымы-тых волосах. Контрасты - моя слабость.
Согласитесь, мне некуда было торопиться, и я могла бы просидеть так, все более возбуждаясь от сознания своего величия, еще очень долго. Совсем иное положение было у него. Уже через минуту он чуть пошевелил головой, но нет, не посмел свергнуть иго моего сапога, а только попытался слегка повер-нуть голову, чтобы направить на меня вопросительный взгляд выразительных глаз, и снова замер так, ожидая моих действий. Но я не торопилась, совершенно уверенная в том, что под моим грязным, но царским сапогом он будет покорно ожидать моих слов столько, сколько мне заблагорассудится эти слова приду-мывать. Мы вместе переживали каждый свои чувства, и оба не торопились. Он - не мог, не смел одним движением головы разрушить созданный его вообра-жением стереотип отношений между рабом и Госпожой, а я - не желала, мне нужно было некоторое время, чтобы волна новых чувств, захлестнувшая меня, чуть-чуть отхлынула, а дыхание выровнялось.
Прошло немало времени, пока сердце умерило свои бешеные толчки, и я вновь обрела себя и свою уверенность.
- Я пришла домой! - нарочито громко и внятно произнесла я, наконец. - Надеюсь, тебе не надо объяснять, что из этого следует?
- Б-боюсь ошибиться:- пролепетал он стыдливо и чуть слышно из-под моего сапога.
- А ты исходи из того, что я все о тебе знаю, и все понимаю, и не бойся ошибиться, прояви галантность. Ты же не хочешь, чтобы мои ноги вспотели в сапогах?..
- Да, конечно: я сейчас! - воскликнул он, обрадовано. Выходило так, будто он для того и опустился только что на колени, чтобы помочь мне пере-обуться. Он осторожно составил мой сапог с головы, открыл молнию на одном сапоге, затем на другом, очень бережно, будто имел дело с хрупкими амфора-ми, только что извлеченными со дна океана, освободил мои ноги от сапог и на-низал на них мои домашние босоножки, которые только что тщательно выли-зал.
- Ты влюблен в меня, не так ли?! - произнесла я больше утвердительно, чем вопросительно. - И, как я поняла, не просто влюблен, правда? Ты обожа-ешь меня! - настаивала я. Мой голос звенел, окрашенный уверенными повели-тельными интонациями. - И если я лишу тебя возможности поклоняться мне, ты можешь лишиться смысла жизни, ведь так? Отвечай честно! - повысила я голос и пихнула его лоб еще не застегнутой босоножкой.
- :Я понимаю, это нельзя, - произнес он натужно и медленно, почти по слогам, не отрывая глаз от пола, - но ничего не могу с собой поделать: - по-степенно его речь становилась более быстротечной и чувственной. - Я боролся с этим все время, честное слово! Это выше моих сил! Я убеждал себя, старался переключиться на других, но у меня ничего не выходит! Я ненавижу себя за слабость! Вот я весь здесь: и если ты: если Вы меня прогоните, мне незачем жить.
Музыкой вливались в мои уши его слова: "Прогоните: незачем жить". "Нет, малыш, ты должен и будешь жить, и будешь радовать меня, и всячески ублажать, отдав свою жизнь служению мне. Своим мощным проявлением чувств ко мне, поклонением моей красоте ты вырвешь меня из серых бесцвет-ных будней и соткешь из радужных блесток своих фантазий праздник моей ду-ше. И я сама буду решать, сколько тебе жить и для чего!", - думала я, глядя на человека, поверженного моей колдовской красотой, стоящего передо мной на коленях и ловящего мой благосклонный взгляд.
В эту минуту я была благодарна ему за вознесение меня на трон, на Олимп. Разве его слова не обращали меня в античную Богиню? Разве я не могу по своему усмотрению и капризу вершить над ним свой суд: жестоко наказы-вать, когда и как захочу, или миловать, если он того заслужит?
- Успокойся, - милостиво молвила я коленопреклоненному Антею по-кровительственным тоном, который уже могла себе позволить, и положила но-гу на ногу таким образом, чтобы верхняя босоножка оказалась у самой его ще-ки.
- Ты ни в чем не виноват, - продолжала я вкрадчиво, сопровождая свою речь нежным поглаживанием его щеки крутым подъемом своей стопы. - Я по-нимаю тебя, твои чувства и вовсе не осуждаю. Скорее напротив, мне нравятся сильные мужчины, способные ради любви обуздать свою силу, принести ее на алтарь любви всю без остатка. Только очень мужественный и сексуально мощ-ный человек не устрашится выглядеть нелепо, представ перед обожаемой жен-щиной слабыми и беззащитными. Правда-правда, я так считаю!
Посуди сам, разве можно назвать мужской доблестью стремление физи-чески сильного мужчины подмять, сломать, поработить прекрасную женщину? Младенцу понятно, что показ своей силы перед существом беззащитным, не могущим сопротивляться хамству, на самом деле - проявление духовной убо-гости, душевной дистрофии. Я никогда голову даже не поверну в сторону неан-дертальца, топчущего дивное создание природы - нежные лепестки розы.
Сила умственно и духовно полноценного мужчины в его способности видеть, чувствовать, изумляться, восторгаться и высоко ценить все прекрасное, созданное великой Природой, поклоняться красоте. Иначе, для чего же сущест-вуют дивные цветы, волшебная музыка, обворожительные женщины? Кто же должен чувствовать, оценивать эту красоту? Я думаю - не одни только жен-щины. Иначе получается, что все прекрасное - для настоящих женщин, а что же мужчинам остается? - Все безобразное? Нет, настоящий мужчина не должен отставать в духовном развитии от женщин. А ты - именно такой. Таких муж-чин, восхищенных красотой, поклоняющихся красоте, покоряющихся красоте, на самом деле довольно много, иначе не было бы прекрасных стихов, изуми-тельных картин, божественной музыки. И именно такие мужчины позволяют достичь в любви высокой чистоты отношений. И я рада, что ты - могучий, му-жественный, красивый - испытываешь ко мне сильные и благородные чувства. И мне приятно, что именно ты принес к моим ногам свою силу, благородство, любовную страсть. А я как настоящая женщина просто обязана поощрять "ду-ши прекрасные порывы" в настоящих мужчинах. Думаю, я в состоянии пода-рить тебе возможность восторгаться моей красотой, поклоняться ей, рыцарски преданно и беззаветно ей служить. Я разрешу тебе исполнять мои капризы и изысканные прихоти. В конце концов, ты счастливый человек, ты можешь реа-лизовать себя, буквально, не выходя из дома. Я великодушно позволю тебе это. И, признайся, ты уже многое получил! - я лукаво и снисходительно улыбну-лась, приподняв его подбородок носком ноги, которая до этого поглаживала его щеку. - Ты целовал эти босоножки, правда, без моего позволения. - Я кокетли-во легонько пихнула подошвой его губы. - А где мой черный чулок? Должно быть, тоже хранится у тебя и тоже не обделен твоими ласками? - игриво про-должала я свои пытки. - Но это все - увертюра! - сменила я тон на серьезный. - Не думаю, что верхом блаженства могут долгое время оставаться для тебя без-духовные отношения с моим чулком, хотя какое-то время, безусловно, это дает вдохновение и заставляет мучаться сладкой мукой неразделенной любви.
Все время, пока я, такая красивая, лучистая, словно парящая над всем мирским, вдохновенно произносила свою "тронную речь", Виктор пребывал в состоянии сильнейшего аффекта, поэтому я не вполне уверена, что все мои проникновенные слова доходили до его сознания.
Чувствуя, что он, до краев переполненный впечатлениями, готов на все, лишь бы передохнуть от обилия обрушенного на него потока слов, я решила перейти к делу и выпалила на одном дыхании не терпящим возражения тоном:
- Я хочу, чтобы ты присягнул на верность служения красоте. Я пригото-вила тебе "Присягу", и ты ее сейчас громко и внятно зачитаешь.
- Я?! - только теперь воззрился он на меня с изумлением.
- Ну конечно, - ласково подбодрила я. Я умею придать своему голосу такие мелодичные интонации, что вряд ли родился мужчина, способный усто-ять перед чарующей музыкой, достигающей его слуха - "эффект античных си-рен"
- Подай мою сумку вон там!
Только теперь Виктору представилась возможность размять ноги. Он встал и отправился в указанном направлении. За то время, пока он ходил за мо-ей сумкой, хранящей нужный документ, я поменяла позу. Позиция "нога на но-гу" не годилась для торжественного момента принятия "Присяги". Теперь я си-дела с прямой спиной, положив руки на подлокотники кресла, расставив ноги на ширину плеч и чуть разведя колени, так чтобы для глаз, находящихся ниже уровня моих колен были заметны розовые трусики. Именно на такой уровень я намеревалась установить его глаза, когда он принесет мне сумочку. О, я дога-дываюсь, чем можно осчастливить раба! Еще сегодня он будет совершенно сча-стлив!
- Разденься и встань на колени! - приказала я строгим голосом, доставая из сумочки и подавая ему бумагу. - Для ритуала ты должен предстать передо мной обнаженным и беззащитным!
- Читай! - велела я, когда он выполнил требование обнажить свое тело. Его душа уже была для меня обнажена.
Он опустился на колени; при этом его глаза оказались выше расчетной отметки, и мне ничего не оставалось, как приказать ему положить бумагу на пол, указав место между босоножек, а ему ничего не оставалось, как низко склониться над бумагой, так как текст был довольно мелким. Теперь все было именно так, как мне хотелось, и, когда он изредка отрывал глаза от текста и приподнимал их, ничто не мешало ему созерцать мои нежно-розовые, словно лепестки цветка, трусики.
- "Я, Виктор Орлов, - читал он, - перед лицом высокочтимой и мило-стивой Государыни Орловой Ольги Александровны торжественно клянусь и обещаю, - он сглотнул, чуть приподнял глаза в мою сторону (как раз до уровня моих трусиков), сделал глубокий вдох и продолжал:
