"Давненько я так не веселился, - думал инкуб, покидая тело собаки. - Все, теперь суть к спасению для Эвелины закрыт навсегда! Жаль, что сегодня не удастся зачать очередную ведьму. Ничего, Фанге мне еще послужит!" Расправив перепончатые крылья, Инкуб сделал круг над замком.
Фанге, вновь ставший обычной собакой, сел на задние лапы и протяжно завыл на Луну и парящего на ее фоне огромного нетопыря.
- Чума тебя забери! - Ночной караульный швырнул в собаку камнем. - И без тебя тошно!
Жалобный вой стих и замок погрузился в сон. Не спала только ночная стража и леди Эвелина.
- Что ты наделала? - Ночью к ней пришел призрак. - Зачем ты подпустила к своему телу Инкуба? Ты что, не знаешь, что в греховной близости с порождением Ада рождаются ведьмы и монстры?
- Да что же теперь делать? - Перепуганная Эвелина дрожала от страха.
- Святая вода и молитва! - С этими словами призрак исчез. - У тебя, кажется, месячные? Для зачатия худшее время. Не допускай больше к себе собаки!
Утром она отправила мужу отчаянное, полное боли письмо, сообщая о том, что выпороли, и, негодуя по этому поводу: "Я всё ещё Ваша супруга и английская леди. Умоляю Вас - напишите и остановите их, пока не наступило первое число следующего месяца!"
В тот же день она лишилась четвероногого друга: верный Фанге погиб во время охоты на кабана.
"Это не случайно! - леди Эвелина всю ночь провела в молитвах. - Фанге принял на себя еще один мой грех!"
Каждый день осведомлялась она, нет ли письма. Но, прежде чем пришел ответ, прошли два месяца, и был, пришлось дважды вынести унизительное наказание.
А ответ был совсем не тем, на который она надеялась.
"Да прибудет с вами Господь! В моём загуле я уж и запамятовал, что приказал регулярно сечь тебя, - писал лорд. - Спасибо за напоминание. Сейчас, по трезвому размышлению, это кажется мне достойной карой за твою вероломную измену. Я вспоминал о тебе первого числа каждого из двух прошедших месяцев и при мысли, что ты подвергаешься заслуженному наказанию, чувствовал только удовольствие. Я написал тюремщику отдельное письмо, в котором подтверждаю, что экзекуции должны продолжаться. И они будут продолжаться - до тех пор, пока не выкажешь ты истинную жажду прощения и полное раскаяние в своём грехе!"
Она писала мужу после каждой порки, умоляя дать хоть один шанс и вымолить прощение. "Как может сохраниться наша любовь, если мы далеко друг от друга? - вопрошала она. - Накажите меня собственноручно в нашей спальне, если хотите, и я приму это с радостью. Но избавьте меня от этого унижения - порки моими тюремщиками. У меня перед глазами - только их похотливые рожи. Они просто наслаждаются, растягивая меня как простолюдинку на кобыле и подвергая наказанию, словно мелкую воровку на рыночной площади! Да пребудет с тобою господь и все святые! Твоя жена перед Богом, леди Эвелина. "
"Так ты ж и есть шлюха в моих глазах, - отвечал он, - несмотря на плеть, ты не проявляешь ни малейших признаков раскаяния в содеянном. Я бы посоветовал тебе проводить больше времени с Библией и искать спасения в молитвах. К слову - я отдал страже приказ сжигать каждое письмо, которое ты попытаешься отправить!"
Одно из самых памятных наказаний проводилось поздней осенью, когда само небо, казалось, плакало над участью бедной женщины. Струи дождя свободно стекали по голому телу, а грубая одежда окружающих промокла насквозь. Капитан, орудовавший плетью, простыл и заболел горячкой. Толи от страха, толи от презрения к тюремщикам леди Эвелина в этот раз не заработала даже насморка.
В дневнике было точно передано, какое злорадство при известии о болезни экзекутора она ощутила, словно одержала маленькую победу над мучителем.
Эвелина часто вспоминала то наслаждение, с которым они предавались любви в лесу, те горячие розги, что он взвешивал рыцарской рукой, приговаривая, что ему будет доставлять удовольствие каждый вскрик! Узнице оставалось только следовать указаниям сердца, и беречь единственную драгоценность, что у нее была: свою любовь.
** Глава седьмая. Печальная исповедь.
"Во всем, что ты сказать смогла б,
И смертный грех, печаль и стыд.
Известны всем ее дела...
Но что же грешница молчит?"
"Я стала жертвою страстей -
От них душа еще мрачней;
А у меня и друга нет -
Кто б мог внимать тоске моей;
Но выслушай - и дай ответ
На исповедь моих страстей".
Крабб, "Дворец правосудия"
- С нами Бог! - Матушка Изольда, настоятельница Крейцбергской женской обители, ехала в один из замков лорда Оливера Хаксли навестить его жену, а фактически несчастную узницу, леди Эвелину, чтобы дать хоть немного облегчить участь несчастной женщины. - Господи, прости меня грешную!
Путь одинокой монашки был долог и весьма опасен. В те далекие времена разбойники запросто могли убить и ограбить одинокую женщину, но тут ей повезло: попутчиком оказался сэр Нейджел, королевский лучник, посвященный за подвиг в рыцари самим королем.
- Могу ли я вручить себя вашей чести и благородству? - проговорила она, глядя на спутника глазами хрустальной чистоты.
- Господь да пребывает с тобой! - рыцарь решил, что никогда еще не видел женщины, черты которой выражали бы такую достоинство и внутреннюю силу. - Дорога короче, когда едут двое! Это был человек среднего роста, очень массивно и мощно сложенный, грудь колесом, широченные плечи. Его выдубленное непогодой бородатое лицо загорело настолько, что стало орехового цвета; длинный белый шрам, тянувшийся от левой ноздри к уху, отнюдь не смягчал резкие черты. Прямой меч на боку и помятый стальной шлем показывал, что он явился прямо с полей сражений.
Казалось, монахине лет тридцать. У нее был нежный рот темные, круто изогнутые брови и глубоко сидящие глаза, которые сверкали и искрились переменчивым блеском. Монашеское одеяние скрывало фигуру.
- Скажите, не может ли ничтожный и недостойный рыцарь случайно быть тебе чем-нибудь полезен?
Глаза у попутчика были изумрудные, проницательные, в них порою вспыхивало что-то угрожающее и властное, лицо наискось пересекал шрам, квадратный подбородок выражал твердость и суровость - словом, это было лицо человека, всегда готового смело встретить опасность.
- Господь да сохранит вас, сэр Нейджел, - отвечала монашка, - верному рыцарю короля найдется местечко в повозке одинокой монахини!
Путникам попадались на большой дороге всякий люд: нищие и гонцы, коробейники и лудильщики, по большей части веселый народ. Матушка Изольда благословляла всех встречных, а за молодую семью, угостившую свиным окороком, прочитала целых десять акафистов. Вскоре лес стал гуще. Дорога пролегла среди буковой рощи, по краям узкой колеи рос колючий кустарник.
- Может быть, вы ангел, сошедший на грешную землю? - рыцарь старым ножом отрезал от окорока два увесистых ломтя, один взял себе, а другой протянул монахине. - Рука дающего не оскудеет! Эх, суховата без доброго эля!
- Эль найдется, - матушка вынула из-под соломы заветный кувшин. - Знаешь, сэр Нейджел, в нашем греховном мире существует, и жестокость, и сладострастие, и грех, и скорбь, но попадаются люди, готовые пожертвовать и на нужды церкви и на пропитание слугам Господним!
- Да, на войне я всякого насмотрелся, - Нейждел осушал сразу полкувшина, - были грабежи и насилие, но были и добродетельные люди, что отпевали и своих и врагов по христианскому обычаю, были мужественные рыцари, которые, которые не боялись соблазнов и остаются верными себе и своим обетам!
- А ты всегда ведешь благочестивый образ жизни? - Матушкина щека разгорелись после выпитого эля.
- Грешен я матушка, ох как грешен! Помолитесь за мою грешную душу, а я пожертвую нобль на нужды вашей обители!
Казалось, монахиня, перебирающая четки, могла бы служить образчиком спокойствия и безмятежности. Дорога не предвещала никаких приключений, но тут приятное путешествие было прервано медвежьей травлей: лесничие выследили огромного медведя, и теперь один из местных баронов решил потешить себя охотой, ничуть не заботясь о том, что разъяренный мишка выскочил на проезжую дорогу.
Зверь, обычно мирный, если его не трогают, на этот раз был разъярен не на шутку: собаки люди и невообразимый шум вывели его из обычного благодушного настроения. Спасаясь от преследования, он выскочил на дорогу в десяти ярдах от повозки.
- Матерь божья! - матушка Изольда подумала, что настал час последней молитвы.
Лошадь шарахнулась в сторону, встала на дыбы, и порвав постромки, убежала в лес. Повозка опрокинулась, и одно из колес соскочило с оси.
- А вот и испытание Господне! - Сэр Нейджел встал и вытащил короткий меч. - За грехи наши тяжкие!
Огромный черный медведь, явно намереваясь разделаться с путниками. Изо рта чудовища свешивался багровый язык. Сэр Нейджел, разразившись целым потоком английских и французских ругательств, не спускал глаз с взбесившегося животного, поднявшегося на задние лапы.
- Святые угодники! - крестилась матушка Изольда.
Широкая пасть зверя была разинута, из нее капала на землю пена и кровь.
Сэр Найджел, выбрался из повозки, и встал между зверем и монашкой, выставив вперед короткий меч.
В жилах у монахини буквально застыла кровь. На дороге затевался страшный поединок: маленький человек и огромный черный зверь. Глаза мохнатого чудища вспыхнули злобой и ненавистью.
- Иди своей дорогой! - Сэр Нейджел и не думал показывать страх перед зверем. - Мне твоей шкуры не надо!
- Р-Р-р! - Медведь занес тяжелые лапы над головою рыцаря, желая повалить того наземь, а потом разодрать когтями на части.
Исход схватки был весьма сомнителен, но тут на дорогу выбежали лохматые собаки. (Охотничьи породы знаменитых английских терьеров в те времена еще не выкристаллизовалась, но медвежья травля была одним из любимых развлечений английской знати - прим. перев.) С яростным лаем они зверя и рыцаря полукольцом, две черные подкрались к медведю сзади.
Мишка, оценив численной превосходство противника, опустился на четыре лапы и бросился в лес. Собаки понеслись следом.
